Сегодня прихожу к роддому навестить свою родную, на дорожке перед окнами черной краской из баллончика написано:

Аня! Спасибо за сына! Антон.

Малыш, я тебя люблю! 

И чуть поодаль, на крышке люка (видать, баллончик проверял) той же самой краской написано...  "ХУЙ".

Знаете, но фото заброшенных заводов, больниц, детдомов часто видны вещи, -- игрушки, приборы, -- как будто только сейчас брошенные людьми. Я всегда удивлялся, как же так можно, просто бросить вещь в середине процесса. Не повесить трубку телефона, не захлопнуть дверцу шкафчика, не запереть на шпингалеты окна.

Я сегодня пытался бороться с депрессией посредством генеральной уборки. Всё помыл, прибрался, пропылесосил пол, и где-то примерно в это время заебался. Пылесос так и остался посреди комнаты, как заглохший фашистский танк, у которого вместо пушки амазонская анаконда со скверным случаем флюса на морде.

Сейчас депрессия вернулась обратно; я ем креветки и смотрю на пылесос, и думаю, что надо бы его убрать. И ем креветки. Смотрю. И думаю. Да, надо бы его убрать. А то ведь споткнусь об него. И ведь правда его надо убрать. И ем креветки. Смотрю. Креветки ем. Иду за салфетками, спотыкаюсь об него, рычу "бля!".

Думаю, хорошо бы его убрать. И снова ем креветки. Он так и стоит. Брошенный. Как те агрегаты на заброшенных заводах, посреди процесса. Я наливаю пива, и размышляю о том, как он будет выглядеть лет через 200, если его так и оставить -- красный корпус, хищный хобот, грубая пасть, льстивые извивы провода.

Пыль, мрак, прах.

* * *

Вот она, депрессия -- глядя на пылесос, задумываться о том, что всё есть пыль, прах, тлен, разложение, забвение, рок, тьма и вечное проклятье беспомощной человеческой сущности.

* * *

Кажется, в морозилке ещё есть пиво и креветки.

 

ГУВХ