Твоя боль - твоя боль
Корпоративные вечеринки предсказуемы. Наперед известно, что логистики напьются первыми, программисты будут танцевать с бухгалтершами, а под занавес вечера первая красавица фирмы отдастся волосатому сисадмину.
Боря пил пиво с видом человека, утомленного жизнью. Ему было двадцать лет, он считал, что знает жизнь, и чувствовал себя ужасно старым. От скуки Боря похлопывал себя по ляжке. Всеобщего веселья он не разделял, полагая, что веселье – оно какое-то другое, а не как здесь, где все просто пьют, орут песни и нелепо пытаются совратить кого попало. Через десять лет он поймет, как это все здорово и увлекательно, но будет поздно – жена не позволит ему задерживаться после работы, а рано заслуженная язва не позволит пить.
Пьяный в хлам рекламщик, проходя мимо, толкнул Борю плечом, обернулся, чтобы извиниться, и расплескал на него свое пиво.
- Ну, ё...
Боря брезгливо принялся вытирать пиво с рукава салфеткой.
- Эта!.. Слышь, ты не обижайся, - рекламщик дружелюбно потрепал Борю по плечу. – Цават т’анэм, как говорят братья-армяне.
- Чего говорят? – не понял Боря.
- Цават т’анэм. Меня тут джигит один до дома вез, научил.
- А это что значит?
- Ну, это у них типа пожелание такое. Близким людям говорят. Значит «твою боль возьму себе». Так что типа я твои мокрые пятна возьму себе, - рекламщик хихикнул и направился дальше.
- Цават т’анэм… Твою боль - возьму себе, - медленно повторил Боря, очарованный благородством фразы.
С вечеринки его вез пожилой армянин на разбитых жигулях. Всю дорогу Боря готовился сказать ему «цават т’анэм», когда они доедут до дома. Машина остановилась, Боря отдал деньги, открыл дверь и, улыбнувшись, робко сказал:
- Цават т’анэм.
Седые брови армянина поползли вверх в изумлении. Он расплылся в улыбке и ответил:
- Цават т’анэм, сынок! – и добавил еще несколько слов по-армянски.
Они тепло простились. На душе у Бори стало хорошо, как будто его поцеловал ребенок.
Следующие дни Боря к месту и не к месту говорил «цават т’анэм», охотно объяснял, что это значит, и был чрезвычайно доволен собой.
В субботу он познакомился в баре с девочкой Маришкой, они танцевали (он неуклюже пытался трогать ее за грудь, смеясь, она отталкивала его руки), пили вино, он учил ее пускать дым кольцами, конечно, рассказал, что такое «цават т’анэм». Потом они гуляли по ночному городу, он купил у какой-то поздней бабки три розы и торжественно подарил Маришке, она была горда и смущена. Боря проводил ее до дома, они целовались у подъезда, потом незаметно оказались в квартире.
Ночь была хороша, но утром Маришка уже не казалась Боре такой обаятельной, смех ее резал слух, и он с жалостью смотрел на лифчик с подкладками – у Маришки была совсем маленькая грудь. Следующую ночь он опять провел у нее.
В понедельник утром Боря с облегчением пошел на работу. Обычная запарка, куча дел, и Боря успел забыть о девочке, с которой его свели выходные. После обеда она позвонила ему.
- Давай сегодня в кино пойдем?
- Ну… - Боря помялся. – Знаешь, сегодня не хочется.
- Тогда давай погуляем, - сказала она, и добавила открыто и просто: - А потом ко мне пойдем…
- У меня работы много сегодня.
После короткой паузы она спросила:
- А завтра?
- Понимаешь, - мямлил Боря, - у нас тут аврал жуткий, всю неделю придется до ночи сидеть.
Маришка замолчала.
- Ну… Давай я… сам тебе позвоню. Когда освобожусь…
Она молчала. Потом тихо шмыгнула носом. Боря не вынес молчания и неожиданно для самого себя сказал:
- Цават т’анэм.
Маришка секунду молчала, потом сказала мокрым от слез голосом:
- Господи, какая же скотина…
И повесила трубку.
Боря смотрел в стену и думал, что нет никого, кто бы ему сказал: «Твою боль – возьму себе».
Боря пил пиво с видом человека, утомленного жизнью. Ему было двадцать лет, он считал, что знает жизнь, и чувствовал себя ужасно старым. От скуки Боря похлопывал себя по ляжке. Всеобщего веселья он не разделял, полагая, что веселье – оно какое-то другое, а не как здесь, где все просто пьют, орут песни и нелепо пытаются совратить кого попало. Через десять лет он поймет, как это все здорово и увлекательно, но будет поздно – жена не позволит ему задерживаться после работы, а рано заслуженная язва не позволит пить.
Пьяный в хлам рекламщик, проходя мимо, толкнул Борю плечом, обернулся, чтобы извиниться, и расплескал на него свое пиво.
- Ну, ё...
Боря брезгливо принялся вытирать пиво с рукава салфеткой.
- Эта!.. Слышь, ты не обижайся, - рекламщик дружелюбно потрепал Борю по плечу. – Цават т’анэм, как говорят братья-армяне.
- Чего говорят? – не понял Боря.
- Цават т’анэм. Меня тут джигит один до дома вез, научил.
- А это что значит?
- Ну, это у них типа пожелание такое. Близким людям говорят. Значит «твою боль возьму себе». Так что типа я твои мокрые пятна возьму себе, - рекламщик хихикнул и направился дальше.
- Цават т’анэм… Твою боль - возьму себе, - медленно повторил Боря, очарованный благородством фразы.
С вечеринки его вез пожилой армянин на разбитых жигулях. Всю дорогу Боря готовился сказать ему «цават т’анэм», когда они доедут до дома. Машина остановилась, Боря отдал деньги, открыл дверь и, улыбнувшись, робко сказал:
- Цават т’анэм.
Седые брови армянина поползли вверх в изумлении. Он расплылся в улыбке и ответил:
- Цават т’анэм, сынок! – и добавил еще несколько слов по-армянски.
Они тепло простились. На душе у Бори стало хорошо, как будто его поцеловал ребенок.
Следующие дни Боря к месту и не к месту говорил «цават т’анэм», охотно объяснял, что это значит, и был чрезвычайно доволен собой.
В субботу он познакомился в баре с девочкой Маришкой, они танцевали (он неуклюже пытался трогать ее за грудь, смеясь, она отталкивала его руки), пили вино, он учил ее пускать дым кольцами, конечно, рассказал, что такое «цават т’анэм». Потом они гуляли по ночному городу, он купил у какой-то поздней бабки три розы и торжественно подарил Маришке, она была горда и смущена. Боря проводил ее до дома, они целовались у подъезда, потом незаметно оказались в квартире.
Ночь была хороша, но утром Маришка уже не казалась Боре такой обаятельной, смех ее резал слух, и он с жалостью смотрел на лифчик с подкладками – у Маришки была совсем маленькая грудь. Следующую ночь он опять провел у нее.
В понедельник утром Боря с облегчением пошел на работу. Обычная запарка, куча дел, и Боря успел забыть о девочке, с которой его свели выходные. После обеда она позвонила ему.
- Давай сегодня в кино пойдем?
- Ну… - Боря помялся. – Знаешь, сегодня не хочется.
- Тогда давай погуляем, - сказала она, и добавила открыто и просто: - А потом ко мне пойдем…
- У меня работы много сегодня.
После короткой паузы она спросила:
- А завтра?
- Понимаешь, - мямлил Боря, - у нас тут аврал жуткий, всю неделю придется до ночи сидеть.
Маришка замолчала.
- Ну… Давай я… сам тебе позвоню. Когда освобожусь…
Она молчала. Потом тихо шмыгнула носом. Боря не вынес молчания и неожиданно для самого себя сказал:
- Цават т’анэм.
Маришка секунду молчала, потом сказала мокрым от слез голосом:
- Господи, какая же скотина…
И повесила трубку.
Боря смотрел в стену и думал, что нет никого, кто бы ему сказал: «Твою боль – возьму себе».
(С) Cerf
Комментарии 2