Вечной дружбы не бывает. Друзьям детства не о чем говорить в юности, друзей юности к сорока разделяет жизненный опыт. Но бывшие друзья не уходят совсем, они просто остаются в прошлом…

Первый этаж общежития мединститута пил уже третий день. Сорокалетний первокурсник Ираклий орал песню про Сингареллу. Судя по отчаянию, звучащему в голосе, Сингарелла наступила ему на яйца ногой в хрустальной баретке, и в обозримом будущем убирать ее не планировала.

Шестнадцатилетнюю Ксюшу, многообещающую такую провинциалочку, драл в очко Вовчик, местный торговец «винтом». Он обещал сводить ее в театр. На «Три сестры». Видимо, одной сестры ему было мало. Велика же сила русского искусства — если б Антон Палыч узнал, на какие жертвы идут библиотекарские дщери ради спектакля, он бы понял, что не зря отхаркал по кусочкам легкие.

В это время я крался вдоль стены коридора, заглядывал в комнаты, и просил анальгинчику. В голове сидел ежик для мытья посуды, и, кажется, собирался размножаться делением. Мне было шестнадцать лет, я поступил в один из самых престижных ВУЗов страны, и вкушал радости студенческой жизни стаканами.

В одной из комнат я увидел вариацию на тему «Сусанна и похотливые старцы». Вокруг Тани, третий год учащейся на втором курсе, нарезали круги два траченных молью дяденьки. Дяденьки выглядели как торговцы хурмой, и в итоге оказались комендантом общежития и доцентом одной из кафедр. По угрюмому взгляду Тани было видно, что живой она не даст, а умирать не собирается. В руках она сжимала флакон с надписью «Белый аист», и как только дяденьки подходили ближе, чем на метр, угрожающе помахивала сорокоградусной птицей счастья в воздухе. Судя по отработанным движениям, неприятная ситуация для нее была привычна, и неизбежна, как менструация.
— Хер вам, а не царствие небесное! — рявкнул я — Девушка не хочет!
— Тогда еби ее сам! — неожиданно игриво хихикнули старцы, и зайками выскочили за дверь.

Неожиданный порыв благородства объяснялся просто — пьяные твари нас заперли, прислонив к двери снаружи доску.
— Пить будешь? — крайне нелюбезно поинтересовалась красавица.
— Мне б водицы да анальгинчику -потупив взор, промычал я.
— А постинорчику тебе не надо? Коньяк пей! Воды нет. Анальгин я с утра съела.

Таня свинтила голову многострадальному «аисту», и протянула мне. Так и началась наша дружба. После очередной ее «академки» я нагнал ее в учебе, и мы попросились в одну группу.
Вице-мисс Ленинград`89, она имела баскетбольный рост, угрожающего размера бюст и полное отсутствие тормозов. Как-то ассистент по кастингу фильма «Ты у меня одна» увидел ее в метро, и пригласил в массовку. Правда, не за неземную красу: обдолбанная Таня стояла на платформе, курила, и пыталась взмахом руки тормознуть поезд. За съемку в сцене на корабле, где она идеально вписалась в сцену кабацкого разгула, ей заплатили восемь рублей. Она купила колготки, мухобойку и бутылку водки. Зачем ей понадобилась мухобойка, она таки не смогла объяснить.

Мы вместе ходили в институт, вместе крали куриц в магазине, когда кончались деньги. Вместе блевали в таз с перепоя, и вместе дрались в общажных разборках. У нее были ключи от моей конуры. Утром открывалась дверь и входила Таня, держась за голову. Обнаружив на кровати несколько тушек, явно предававшихся накануне свальному греху, она близоруко прищуривалась, и ловко доставала меня из кровати за торчащую часть тела. Вливала в меня кофе, хлопала по морде, одевала, и несла на себе учиться Великому Искусству Врачевания. По дороге я просыпался. Заглянув на первой паре в микроскоп, с ужасом замечал, что умерщвленная злым лаборантом лет двадцать назад инфузория радостно скачет по предметному стеклу. Скашивал глаза на Таню, и понимал, что ее инфузория вытворяет нечто гораздо более непристойное.

Кое-как мы переползали с курса на курс. Она меняла мужей, я — жен и любовников. К супругам друг друга относились хорошо, но в кабак с собой не брали. Общение напоминало смесь рыбалки и девичника: начиналось все с обсуждения половой жизни друг друга, и заканчивалось торжественной коронацией бармена: ему надевали на голову люстру…

Институт закончился. Моя мечта нажраться в хлам и сблевать на пороге деканата почти сбылась: мне удалось и нажраться, и сблевать. Вот только до деканата я не дополз. Последнее, что я помню: мы с Таней ползаем на четвереньках друг за другом по сортиру банкетного зала, приговаривая:
— Я Тупи один. Вызываю Тупи два…

Утром пришли похмелье и Взрослая Жизнь. Пить стало некогда, буянить стало лень. Мы виделись все реже, и вскоре потерялись совсем.

Я не пытаюсь ее найти. Увы, но для того, чтобы иметь будущее, надо отпустить прошлое. Но иногда, вспомнив что-нибудь смешное из юности, я чувствую — она сейчас тоже улыбается.

Я уплываю и время несет меня
С края на край,
С берега к берегу, с отмели к отмели…
Друг мой, прощай!
Знаю, когда-нибудь с дальнего берега
Давнего прошлого
Ветер весенний ночной принесет тебе
Вздох от меня.*

* Автор стихов — Рабиндранат Тагор.