Началось все гавно в канце февраля. Или в начале. Я хуй упомню, но это не важно. Была у меня в падружках одна девица. Маленькая и черненькая. Мой типаж, кароче. Еще на жопе у ние была татуирофка, но каму интересны эти низменные падробности? И вазникли к этой падружке у миня теплые чуфства, так как еблась она, честно говоря, заебато, плюс к таму слушала правильную музыку и паэтому не раздражала миня в разговорах.

Я считаю, што жэнщина, с каторой мне будет интересно прожыть вместе некое время, должна обладать тремя качествами. Первае и самое главное - атлично ебаца. Втарое и тоже очень важное - чтобы с ней не стыдно было паявица на людях. Третье и не самое важное - чтобы те слова, каторые она гаварит, складывались в асмысленные предлажения ну хатя бы в одном случае из пяти.

И вот в феврале присылает она мне письмо, где пишет какую-то рифомаванную паебень, типа што вот все забись и она скучает по мне и там прочее хуемае, кароче бапские розавые сопли, што я ей ниебаца дорог и мил. И спрашивает миня мол как тибе, дружыщще мой очкастый, стих.

А хуле я сразу? Эти восемь карявых строчек даже Гаго бы пастыдился выкладывать в свайом дневнике. А тут сразу стих. Не, пизданул, канешно, што ахуенно понравилось, а про себя падумал, што харош с ней уже про литературу тереть, а то всякое нехарошее может случица. Еще креотивы писать начнет, а это уже никуда не гадица.

Зато я абрадавался, што в ее эпосе были строчки, каторые недвусмысленно намекали на неумалимо надвигающейся палавой акт. А насчет палавого акта - это я завсегда пажалуйста. Не, падрочил, канешно, днем. На всякий случай типа. А то вдруг сэксовка абломица, а я еще и не дрочил. Савсем нехарашо. Ыыыы. Как чуфствовал.

Кароче, пашли сначала в гламурную ташнилофку мои капиталы палить. Ну это у ние привычка такая была - мои капиталы палить. Я и так и этак, и слева и сбоку и сзади подходил. Мол нахуй эти бары хуяры, пошли может на улице со стеклом постоим. А она все атмазывалась, што минус двацать за окном. Блядь, нежэнка ебучая. Матросов вон вабще грудью на пулемет подскользнулся и ничего. Герой и ниебет.

В общем попалили капиталы. Я гаварю:

- Ну типерь может ко мне ебаца поедем?

А она гаварит:

- Нет, братишка, сначала в клуп атжыгать. А патом можыт быть к тибе.

Ну хуле нахуй. Паехали в клуп. Гаварю жэ - влюбился как мальчишка. Одна галава говорит мне - пошли ее нахуй. А вторая настойчиво твердит - в клуб, в клуб, потому что патом может дадут. Сами панимаете какой галавой я тогда думал.

По дароге она мне гаварит - зави сваих друзей тожэ. Я удивился, типа схуяли, патому что она всегда гаварила, што маи друзья ублюдки и непатребные скоты. А тут, хуяк и сразу зови. Ну я пазвал, тем более они уже давно где-то гасились и весь вечер мне названивали, штобы я бухать к ним подъежжал.

Приехали мои таварищщи в клуп, мы паздаровались и начали впитывать бухло. У нас типа с таварищщами привычка такая, как встретимся где-нибудь, то здароваемся и сразу начинаем впитывать бухло. Паходу рефлекс какой-то. Хуле с такими обсосами по трезвянке даже и не знаешь, что делать. Один раз я проснулся в пять утра на скамейке в непанятном парке. Огляделся и увидел, что рядом лежыт Вовас. Типа дружыщще мой. Ну я его разбудил, мы паздоровались. Типа вроде как тока встретились, патому что паспали, а значит новый день уже, а раз новый день, то тока встретились, а раз встретились, то паздоровались. И патом сразу начали впитывать бухло. Хуле. Кароче такой икспириенц имел место быть однажды.

Но сейчас снова о маей нещщасной любви. Я пока бухал, то не заметил, как падружка самоустранилась куда-то. А когда заметил, то понял, что ее нет уже дастаточно давно. Мне сказали, што она уже давненько палица в толчке и мое ниебаца заботливое сознание вытолкнуло, сцуко, вывод, што ей хуево и надо помочь. Типа как в песне:

“Бля, все-таки дочь.
Надо помочь!”

Я пашол к сартирам, выяснил у очереди, в каком именно тусует моя палавинка и, практически, с криком “любимая, я иду к тебе” ванзился в прыжке, каторому в храме Шао-Линь абучают тока на васьмой ступени, она же “ступень ахуеннова прыжка”, ногой в дверь с буквами WC.

И хуле?
Да вот нихуя.

Моя падрушка отчаянно отсасывала там парню, каторый через два дня званил мне и упрашывал ему набить ебло, так как я у него лучшый друк и ему типа стыдно. А в тот мамент я даже не падумал о том, штобы набить ебло. И даже не падумал, што зря бабки засадил на гламурную ташнилофку. Даже какой-то обиды не испытал. Тока падумал почему-то, что типа харашо, што днем подрачил. Взял молча куртку в гардеробе и уехал спать.

Канешно, патом целый месяц было абидно и больно, но маи упорные тренирофки по сазерцанию красоты плинтуса и многочасавые размышления о внутреннем мире ножки стола вазымели должное и я снова стал веселым бригадиром сварочнова цэха. Кароче, все типа по фэншую и ниебет. Но вот чего я до сих пор панять не могу - это нахуя мне надо было слать восемь своих слезно-розовых корявых строчек с рифмами “красивый-милый”, “тебя-меня” и “люблю-люблю”, если она уже две недели плотно насажывалась на писюльку моего таварищща по каманде, а я уселся на скамейку запасных???

Пиздец, думал, думал, хуй придумал, как гаварицца. Просто никак в галаве не укладываецца. Не знаю, што у этой авантюрной падружки дальше в жызни сложыцца, но искренне желаю ей умереть в мучениях. А ее вазможным детям желаю постоянно проходить в общественный транспорт без билета и чтобы их кантроллеры палили.

В итоге вывод: девушки, никагда, слышыте миня, никагда не пишите стихи, если вы не умеете их писать и при этом ебетесь в щель с дружком сваего, якабы, парня.
Неправильно это и не по люццки.