Чето стало папулярно в паследнее время в интернете писать про армию, как будто вся жизнь ограничилась только этими двумя чудо годами и больше ничего в ней валшебнова и интереснова не праисходит. Ну и я как прагрессивный маладой автор нового пакаления тоже решил захуярить вам текст про армейку и про то как я таптал сапаги и сидел на губе.

Правда патом вспомнил, что не служыл нихуя и расстроился.

А патом падумал, что это можыт и к лучшему и абрадавался.

И что на губе не сидел - это тоже харашо. Патаму что недавно видел в метро калеку, так у него губа на пол еблища. И, сука, синяя такая, как я был после сваего дня ражденья. Этот пракажонный еще денег прасил, типа сидел на губе и отсидел ее нахуй. С понтом я этому губашлепу теперь должен па гроб жызни за такие его чудачества. Я думаю, что страна у нас свабодная и демакратичная. И если челавек хочет на губе сидеть, то хуй с ним пусть сидит. Может даже на ней папрыгать. Обществом это не васпрещаеца. Тока денег я все равно не дам, патаму что я бережливый. Хотя некатарые гаварят, что я жадина, будь здороф. Но это уже непанятки в терминалогии. Мне лично слово “бережливый” как то больше по душе.

И сапоги я тоже не таптал. Вообще считаю, что сапоги носить - не па мужски. Видел я один раз парня в сапогах. Так он патом умер.

Я вот кеды тапчу. Оттаптал уже до дыр. Надо новые пакупать, а денек опять же тока на вотку хватает. Или на пельмени от Палыча и вотку.

А давно как то ехал в поезде в Смаленск. Родаков навестить ну и похавать дома заодно. Так до меня агрессивный баец в тамбуре даебался. Все тыкал мне пальцем в грудь и кричал “Зема, зема”. А я не панимал, что за “Зема” такой, паэтому стеснялся. Думал, может имя какое еврейское. Типа там Зема Исакович или еще как. Так этому пехатинцу и сказал - “Не еврей я, дядя, а очень даже русский.”

Патом спать лег на полку сваю и заснул. Через полчаса чую - тянут меня за ногу прямо вниз. Гляжу, а это салдат, пидарас, миня будит и орет, чтобы я вотку с ним пашол пить, чтобы он миня не атпиздил. Я падумал и решыл, что вотка это харашо. А когда пизды дают не за хуй сабаччий - это плохо.

Хатя пизжю я вам ребята, патому что не думал нихуя в тот мамент. Патаму что за полчаса до этова, выдыхая сваи спиртные испарения мне в ебало, этот гандон в тельняшке в красках рассказывал, как он на вайне убивал чехов саперной лапаткой. Я еще падумал, што пиздит наверное, патаму што не помнил, кагда это мы с Чехией ваевали.

Но все равно настаражыло миня его нихуя не спакойное паведение и в принципе, когда парень обещал надавать мне пиздюлей, если я не выпью с ним, то я понял, што он не шутит. Ну а мне че? Я не гордый. Предлагают пить - пью.

Я слез с кравати, прашол в начало вагона, где сидел ваяка, молча налил себе в пластиковый стаканчик и молча выпил. Хуле, прасили выпить я и выпил.

Сматрю тока, а этот хуй пабагравел весь и затрясся. Такие, знаете ли небодрые симптомы. После них абычно дают в бубен. Или сначала в грудак, а потом все равно в бубен.

Я думаю, че это с парнем, вроде я же все по плану сделал. Выпил. Нормально. Что не так? Патом дагнал, что типа надо было папуччику маему тоже налить, а то не по пацанцки как то. Харашо я успел пиздануть, что это мол за тех кого с нами нет. Насколько я помню, то за такие темы по каким то панятиям пьецца без тостов. И видимо эти панятия савпали с панятиями маего байца. Патаму што он сразу расслабился и сказал мне, что я харошый человек. Ну это я удар в грудак кулаком и фразу “малаток братуха” трактовал так.

Мой братуха сел напротив миня и начал выспрашывать, где я жыву в Смаленцке и ково знаю из пацаноф на свайом районе. Сука, ну не пидорас? Прямо ставил миня ф тупик сваими каверзными вапросами, как миня на экзаменах прафессара не магли паставить. А уж они то нагнуть могут каво угодно.

За эти десять минут я придумал бесчисленное каличество кличек сваих вымышленных дружбаноф и дапил всю вотку. Опьянеф, я осмелел. Придумывая на ходу, я рассказал этому быдлану историю как я и пацан по кличке Репей грабили магазин. А потом сказал, что надо бы еще вотки взять, но я студент и денек у миня по панятным причинам не водица.

“Гавно базар” - сказал баец и за пару минут снял полтинник с каково то чувака в тамбуре. Мы пашли к праваднице и купили еще бутылку вотки.

Надо ли гаварить, что в Смаленцк мы приехали убитыми в хлам. Причом, выходя с вагона, чувак шагнул на перрон, пару раз падпрыгнул и начал деманически орать “Я дома, я жывой.”

Я патом думал над тем, што праизошло в тот мамент и не смок найти для себя атвета, но тогда я тоже падпрыгнул и начал орать то же самое.

А патом вэдэвэшник славил такси и патащщил миня к себе дамой, гаваря, што щас мы забухаем с какими то полумифическими Щепой, Дыней и астальными сваими пацанами, если их еще не пастреляли. Я падумал, што такой икспириенц мне уже савершенно ни к чему, паэтому, праезжая свой район, сказал, што мне надо купить сигарет, заодно стрельнул у байца чирик, вышел и дал ебу по дворам. Патом я блевал дома и хорошо, што предки были на заводе. А то, кагда я блюю, мама всегда валнуецца, а папа недавольствует.

В общем, кагда в маей жызни вопрос “служыть или нуевонахуй?” вставал ребром, то я всекда вспаминал того парня десантнека из поезда, вспаминал саперную лапатку, вспаминал как я блевал и “нуевонахуй”вырывалось само сабой.

Вообще у меня по студенчеству как то всекда с папуччиками в Смаленцком поезде не везло. Все время мечтаешь, как пиздатая телка сядет напротиф тебя и папросит матрас ей снять, а патом ляжет к тебе под адеяло, абъясняя тем, што ей холодно и одиноко у себя пад адеялом. Тока чето мало таких раскрепащенных телок я видел в нашых засранных плацкартных вагонах. Чащще все хмыри какие то замшелые пападались.

Адин раз на зэка напаролся. С атсидки дамой вазвращался. Тот правда спакойнее, чем ветеран вайны аказался. Вотку пить заставлял не агрессивно. Тока чето два часа стоял со мной в тамбуре и затирал как ему кареша на зоне аткрытку сделали на пращанье и деманстрировал мне этот, до ахуения ржачный, хэндмэйд блатных умельцеф. Я, правда, тогда не смеялся, а кивал и гаварил, што пачотная аткрытка беспесды.

А еще был у меня аднокурсник, каторый атслужыл, а потом на наш факультет паступил. Звали его Дядя Леша. Патому что ему было триццать лет. Дядя Леша был бальшой, тупой и имел чорный пояс по самбо, што, кстати, нихуя не памешало ему в апщежытии атхватить бесшабашных пиздюлей от однова бухова таварища, каторый случайно ашыбся дверью и вламился к дяде Леше, думая, што зашол в сваю комнату.

Он ахуенно удивился, увидеф в “сваей” комнате дядю Лешу, спокойно корпящщева над лекцыями с горящщей лампадой, или как там у Пушкена. Ну и паэтому, долго не разбираясь, нарезал дяде Леше по ебальнеку, мативируя тем, што четать лекцыи в чужой комнате нехарашо. Патом выпизднул таво в каридор, закрыл дверь на замок и тупо заснул у дяди Лешы на кравати.

И чорный пояс, сука, нихуя не памог, патаму што долбоеб - это диагноз.

Смысл рассказа?