Глубокий диван проглотил обернутое в розовый халатик тело Лизы, оставив в воздухе болтающиеся метрономом тощие икры. Жвачные пузыри лопались о трубку радиотелефона, в которую Лиза, прикрываясь свободной рукой, шептала:
- Да не могу я сегодня. Предки на шашлык тащат. Там у них сходняк какой-то серьезный.
- Жаль, а Санька с братом идет, - Юлька, попала в точку.
- Блиииин… Не знаю. Сегодня не смогу точно, а завтра попробую съебаться. – Лиза надула пузырь, выпустив с воздухом всю обиду и зависть. Пузырь лопнул, его остатки засосало в кривые жернова, скрепленные убогими брекетами.
- А! Я тебе там ссылку на мыло бросила. Почитай, Кандидоз новый креос выложил – абассака рульная. «Приключения одинокой жопы» называется
- Ты чо?! Батя увидит, прибьет меня ваще!
- Не ссы. Почитай. Обоссышься, - противоречиво заметила Юля.
- Кандидоз реально жжет. Все, давай, а то родоки возбухнут.
- Угу. Чмоки!
- Чмоки!
Лиза поднялась, влезла в мягкие тапочки и села за стол, где в беспорядке были разбросаны карандаши, ластики, шпаргалки, губная помада...
Она включила компьютер, потом на цыпочках подкралась к двери и плотнее прижала ее. Затем запустила пару ненужных приложений и прошла по ссылке, присланной подругой. Компьютер зашуршал и выдал текст.

Лиза читала, глаза ее растопырились, голова все ближе приближалась к монитору. Через минуту щеки покрылись густой краской, губы пересохли, Лиза занервничала, стала боязливо озираться.
Дверь в комнату с тихим скрипом открылась. На пороге стоял папа и застегивал рукава рубахи:
- Елизавета Кирилловна! Как наши дела?
- Все хорошо папочка, - она быстро врезала стрелкой по крестику, на экране остался вордовский документ «И.Бунин. Избранное», - вот, Бунина дочитываю.
- Нравиться? Вижу! Я же говорил. Бунин – это сила! Кровь разгоняет, думать заставляет! - папа с удовольствием отметил свежий румянец на щеках дочери.
- Да, папочка.
- Так, Лизавета. Давай заканчивай. Скоро едем. Сегодня у тебя еще сольфеджио и уроки. Завтра с мамой в театр идете, не забудь. Желательно Чехова в памяти освежить.
- Хорошо, папочка, я уже…
Папа прикрыл дверь, Лиза сделав глубокий вдох, опять зашла по ссылке:

«Хуй, одетый в блестящий, резиновый, без единой складочки, смокинг, деликатно настаивал:
- Поймите, вы - жопа, гуляете сама по себе! Я прошу всего один поцелуй, короткий и пронзительный как первая любовь…
Жопа раздвинула булки и остервенело прохлюпала:
- Иди же ко мне!
Хуй медленно потянулся к влажному и пунцовому от смущения анусу и начал вдохновенно тереться об него. А спустя секунду, головка хуя синей сливой прижалась к анусу и вдруг, в одно мгновение скрылась внутри жопы, уверенно преодолевая скользким смокингом сопротивление жопных губ…» - писал Кандидоз.
Лиза вытерла пот со лба и закрыла страницу. Жэээсть – пронеслось в юной голове.

Когда вошла мама Лиза уже расчесывала волосы. Лицо ее было каким-то потерянным, маме показалось, что дочь витает где-то в холодных коридорах испанских музеев. Лиза же мысленно находилась в боулинге с Юлькой, Санькой и его братом Данькой.
Вот они потягивают Кулер через кислый лимон. Вот очередной бросок, тяжелый шарик катится по дорожке (Лиза специально кинула слабенько, кокетливо демонстрируя свою природную нежность), Даня обнимает ее сзади, и она чувствует, как топорщатся легкие брюки, и в бедро упирается его несбиваемая кегля.
Ночами Лиза мечтала о том, как в один прекрасный момент она обхватит его пульсирующий елдак всей ладонью, конечно, никто не увидит этого, может только Юлька одним глазком. И она мягко вытащит член через ширинку полностью, именно момент освобождения Данькиного хуя сводил Лизу с ума. Что потом нужно делать и зачем она знала и даже умела, но конкретная цель была в этом.
Пока ей удалось только мельком потеребить шары живого кегельбана, пусть сквозь легкую портьеру летних брюк. Даня тогда оценил ее жест переполненным муками взглядом.

Мама захватила резинкой волосы дочери и крикнула в мужу:
- Кирилл, проверь, майонез купили? – Потом обратилась к дочери:
- Ну что ты такая грустная? – мать старалась сопереживать дочери, безуспешно пыталась догнать половые гормоны, несущиеся в ураганном потоке молодой крови, но горячую кровь юного тела могла догнать и оседлать только не менее горячая сперма. – Ты не обращай внимания, он тебе добра желает. Сам любит литературу, искусство, тебя к хорошему приучает…
- Мам, а можно я завтра в театр не пойду?

Блядь, уже осень… зимой мне будет четырнадцать – думала Лиза, спускаясь овражистой тропой в глубь красно-желтого лесопарка.
Откуда у отца столько друзей? Лиза рассматривала разношерстный народ, толпившийся на поляне возле ручья.
Были и дети, но Лиза, отметив про себя, что не гоже ей со всякой шантрапой общаться, присела в раскладной тряпочный стульчик и включила розовый Ай Под.
Папа уже прилично надрался: разливал в пластиковые стаканы маслянистый коньяк, и громко хохотал. «Искусствовед… тоже мне…» - думалось Лизе. Его друзья бродили от мангала к скатерти с огурцами и хлебом, чистили шампуры, о чем-то говорили.
- Кирюх! Ты монстр вообще, я разослал на работе твой шедевр, ржали всем офисом, - крикнул один.
- Это называется озарение, – ответил папа, кинул быстрый взгляд на Лизу, дочь сидела неподвижно, угрюмо тыкая пальцем в плеер.
Мама о чем-то болтала с другими тетками, поливая из бутылки укроп.
Просто поразительно, как все эти старперы пытаются выглядеть молодняком. Тошнит от красной бородки этого, в бейсболке. Этому тридцать пять, а у него пирсинг в брови…
Папа туда же… Дома он называет такой базар молодежным слэнгом:
- Чота я не вштырил! Кто угли смацал? – после паузы, - Пойду дровишек надыбаю.
- Давай, по-бырому, вторая партия уже, пора вискаря врубить, – ответил ему черт в бейсболке.
Вдруг сквозь мысли в прохладной тишине, нарушаенной хрустом жестяной пробки раздалось:
- Блядь! Где Кандидоз? Куда он ушел? У него ножик со штопором…
- Тише ты, здесь дети! Поссать пошел, - поправил кто-то.
Лиза поняла, что сейчас вот, прямо в эту секунду, упадет со стула: Кандидоз здесь? Ни хрена себе! Тут не упасть со стула, тут ебнуться с него можно:
- Да за дровами он ушел. Кирюха, ты где?
- Кирилл! Кандидоз!
Лиза почувствовала, как комок подступил к горлу. Неожиданное прозрение, которое чуть было не наебнуло ее со стула, вдруг обернулось другим озарением…
«Кирюха, зачет! Ну, ты дал про жопу! Всем офисом ржали…» - Цепочка в голове замкнулась с громким щелчком. Жирная белая жопа плыла перед глазами. Кирюха, бля, Кирюха! Дочь, стало быть, свою, Елизавету Кирилловну вздрачиваешь по полной, а у самого огромная белая жопа в башке?
- Иду!
Папа уже спешил к костру. Но он не дошел. Его дочь – Лиза, выпучив глаза, вцепившись в ручки раскладного стула, напружинившись как перед стартом, смотрела на него; она замерла, и знакомый бунинский румянец вновь раскрасил молодые щеки.
«Блядь… она что-то знает!!!»
Папа устало выдохнул в осенний воздух свежий коньячный перегар, выпрямился и застыл, глядя в глаза своей дочери.
Тишина стала напряженной. Папа смотрел в глаза дочери и видел там тоже, что и дочь разглядела в глазах отца: огромную белую жопу – она быстро росла и раздувалась, готовая в любой момент материализоваться и лопнуть. Жопа мило улыбалась и хлюпала пунцовым анусом.

(С) Скотиняка