Стояла ясная солнечная погода. Ничто не предвещало бури. Ни о чем не подозревая, я тихо-мирно обедал с ней в студенческом кафе, когда она решила преподнести мне маленький сюрприз:

– Знаешь, я хочу познакомить тебя с моими родителями.

Я поперхнулся, едва не подавившись пирожным, приобретенным на ее средства, и закашлялся. Думаю, вы догадались, что я не пришел в восторг от ее идеи. Я вспомнил незавидную судьбу прежнего ее парня. Как и в моем случае, дело также дошло до стадии знакомства с родителями, но дальше не продвинулось. Может, он ляпнул что-то лишнее или не вовремя рассмеялся, а может, просто не так посмотрел, но, в общем, на людях он не появлялся несколько дней. А о дальнейшей любви не могло быть и речи.

Она отчаянно забарабанила по моей спине, но легче мне не стало. Отнюдь не стало.

– Прошло? – с тревогой в глазах спросила она меня.
– Ага, – вытерев выступившие слезы, выдавил я и подумал, что еще вчера был вполне счастлив. Нет, я был счастлив до сегодняшнего обеда.
– Я договорилась на воскресенье, – бодро произнесла она.
– Ты, как всегда, все решила за меня, – я хотел, чтобы в моем голосе звучал упрек, но получилось что-то жалкое.
– Я была уверена, что ты не откажешься.
– Мне бы твою уверенность, – пробормотал я.
– Что?
– Я говорю, может, отложим это событие на некоторое время?

Отец ее, я слышал, в молодости был не самым последним боксером, кроме того, он обладал таким характером, по сравнению с которым вспыльчивый показался бы просто ангельским.

– Если ты действительно любишь меня, – я терпеть не мог, когда она заводила эту песню, – ты не будешь огорчать меня.

Я посмотрел в окно, увидел трехногую собаку, ковылявшую к мусорному бачку, и смирился со своей участью. Рано или поздно это должно было произойти, подумалось мне. За удовольствия надо платить.

– Ты знаешь, как добиться своего, – убитым голосом сказал я. – Когда, говоришь, это стрясется?
– В воскресенье, в два. И, пожалуйста, не делай из этого трагедию.

Видит Бог, я старался.

Я собрал все свое самообладание и в назначенный день отправился на встречу, обещавшую стать событием неординарным.

Мы подошли к ее дому. Оккупировавшие скамейку старушки сочувственно посмотрели на меня. Одна из них что-то шепнула другой, и та участливо закивала. Лучшего начала придумать было трудно.

– А, вот он какой, этот твой бабник, – гостеприимно встретил меня ее отец.

Он был примерно моего роста, но меня это обстоятельство ничуть не обрадовало. Его кулаки, имевшие вид молотов, словно ждали команды, чтобы производить деформацию. Я мысленно прикинул, скольких зубов я лишусь, если допущу оплошность, и вот что мне обойдется визит к стоматологу.

– Ты мне скажи, – с порога начал он, – какие у тебя намерения насчет моей дочурки?

Я заверил его, что самые чистые.

– Ты знай наперед вот что. Если у тебя раньше проходил этот фокус, то это не значит, что...
– Папа, – обиделась моя пассия.
– Прошу к столу, – выпорхнула из ниоткуда хозяйка.
– Ну и чем ты собираешься отравить меня на этот раз? – загоготал он.

Я с готовностью поддержал его так называемую шутку. Внезапно ухмылка слетела с его лица, словно ее не было. Я не замедлил повторить ту же процедуру. Он с большим сомнением посмотрел на меня и прошел в столовую. Я последовал за ним, ожидая очередного подвоха с его стороны. Произойти могло все, что угодно.

Наконец, мы вчетвером расселись за столом. Я старался изображать саму почтительность.

– А вот скажи мне, – начал пытать меня гестаповец, – что тебе нравится в ней? Какая часть тела?
– Папа, ты опять начинаешь, – надула губки моя подруга.

Я ответил, что больше всего ценю в ней доброту и отзывчивость, умение понять и поддержать в трудную минуту...

– Я что, похож на идиота? – набросился на меня ее отец.
– Давайте поговорим о чем-нибудь другом, – предложила она, стараясь перевести разговор в безопасное русло. Надо ли говорить, что совершенно напрасно.
– А что ты думаешь о ... Ленине?

Что-что, а наблюдательность у меня развита с детства, и я успел заметить в одной из комнат взятый в рамку портрет великого вождя.

– Я считаю, что придет время и нам придется пересмотреть свое отношение к… – тут мне в горло что-то попало, и я закашлялся. Он опять подозрительно взглянул на меня.
– А чем ты занимаешься в свободное от волокитства время?

Допрос третьей степени весело шел своим ходом. Я изворачивался, как мог, но чувствовал, что продолжаться бесконечно это не может. Я отчетливо представил себе следующую картину (показавшуюся слишком реальной): несмотря на все отчаянные меры предосторожности, я изрекаю глупость.

Боксер встает из-за стола, лицо его приобретает багровые тона. Он сгребает меня в охапку, точно я набит одним пухом, и вышвыривает из квартиры. Я пересчитываю ступеньки лестницы все до единой и приземляюсь на мягкое место, растянувшись на площадке. Затем дверь захлопывается. Я поднимаюсь на ноги, отряхиваюсь и, прихрамывая, ковыляю, как та трехногая собачка.

Часы гулко пробили шесть. Я вздрогнул, словно очнулся от кошмара, и понял, что не в состоянии больше выносить эту экзекуцию и никакие силы не смогут помешать мне сейчас подняться и сказать слова приблизительно такого содержания: «Уважаемые дамы и господа. Разрешите мне сообщить вам кое-что важное, чтобы окончательно расставить все точки над «i». Ваша дочь, конечно, прелесть, она наивна и невинна, что особенно ценно для меня, но всякому терпению приходит конец. Моему – тоже. Посему позвольте расшаркаться и держать путь в другом направлении. Надеюсь, что наши дороги больше не пересекутся. Искренне надеюсь. Счастливо оставаться...»

Внезапно боксер весь переменился, и тут я заметил, что и на его лице, как будто вырубленном из дерева, может возникнуть улыбка. Точнее, ее подобие.

– Ты прошел тест, счастливчик, – с довольной миной произнес он. – Обычно больше часа у меня не протягивают, но ты держался молодцом. В следующую субботу сыграем свадьбу, но звать меня папой можешь уже с сегодняшнего дня.

У меня отвисла челюсть.

– Что, не можешь в это поверить? Понимаю твое состояние, – он отечески похлопал меня по плечу. Меня зашатало.
– Постойте, – я был, мягко говоря, огорошен таким поворотом дел, – к чему такая спешка?

Он уставился на меня, как на сумасшедшего, которому предлагают войти в долю в нефтебизнесе, а он еще раздумывает.

– Ты пойми, в субботу ваша свадьба. Раньше никак не получится. У меня дел невпроворот. Ты уж извини.

Я совершенно лишился дара речи и застыл с открытым ртом.

– И не вздумай отказываться от своего счастья! – его глаза расстреливали меня в упор.

Пассия зарумянилась и принялась разглядывать скатерть, словно видела ее впервые. Ее мать умиленно смотрела на нас

– Вот и подобрал тебе достойную половину, дочка, – боксер в прошлом (и, как выяснилось, в настоящем тоже) горько посмотрел куда-то вдаль и, смахнув скупую мужскую слезу, со вздохом выдавил. – Нелегкая это доля – быть отцом.

(C) Гаврила Бывалый