УРОКИ КИТАЙСКОГО
УРОКИ КИТАЙСКОГО
Набитый китайцами автобус гомонил и балаболил, как автобус, набитый китайцами. Среди общего непонятного галдежа где-то спереди, в самой гуще, отчетливо выделялись родные децибелы:
- Да чо те надо, ты?! Вот мы, вот деньги, на рынок хотим, чо непонятного? На-ры-нок, вот дура, блин, ну чо ты лопочешь еще…Донт андестенд мы, ферштейн?! Давай билеты и поехали!
И почти каждый из неисчислимых жителей Поднебесной, сконцентрированных в автобусе, старался внести свое чириканье в напряженность между замороченной кондукторшей и нашим багровым от злости плотником Столыпиным. Пробиться к месту конфликта сквозь потрясающие обоняние массы было труднее, чем у нас в машинном пролезть в подпоршневое пространство главного двигателя. Там хоть обычно маслом смазано, а тут… Говорят, сейчас, в двадцать первом веке, китайцы очень изменились – не знаю, давно у них не был; но в далеком 1987 году великий народ обладал множеством непривычных для моего взгляда качеств, например – патологическое любопытство и уникальная компактность. Уже на второй день появления китайских грузчиков на борту т/х «Константин Петровский» наша повариха Жанна в курилке возмущалась тем, что стоит ей заскочить в каюту переодеться, как через секунду в иллюминатор с немым восхищением пялится уже рож пятнадцать на одно лицо. Впрочем, грубый, но честный плотник Столыпин тогда немедленно срезал весь Жанкин пафос прямым вопросом «это ты жалуешься или хвастаешь?». И если вы женщина средних лет сто двадцати килограммов весом и без малейшей перспективы разместить когда-либо свое фото хотя бы на обложке журнала «Крестьянка» - то должны понимать, как обидно круглосуточно сосуществовать в замкнутом пространстве теплохода рядом с такими черствыми козлами.
Впрочем, к сути. Суть конфликта с китайской кондукторшей была банальна, как падение Порт-Артура: отсутствие компетентных людей в нужное время в нужном месте. Почти все наше судовое руководство срулило на банкет в Интерклуб, а не пускать на берег жаждущую заслуженных удовольствий команду поводов не нашлось. И оставшийся на корыте за хозяина чиф пошел на мелкое нарушение инструкций: вождем расширенной группы из пяти человек он назначил плотника Столыпина, как самого пожилого и, стало быть, опытного. А пожилой и опытный вождь Столыпин тут же пропустил мимо ушей подробные наставления чифа о том, как нам добираться из порта до вожделенного рынка в городе Циньхуандао.
Впрочем, к чему грешить на заслуженного человека, если вся группа не слушала чифа точно так же, потому что была занята сосредоточенным пересчитыванием выданной валюты – китайских юаней, которые честный, но грубый Столыпин ласково перекрестил в хуяврики. Короче говоря, получилось так, что название нужной нам остановки запомнил только я. Детям я обычно вру, что это одно из многочисленных свидетельств продвинутости моего интеллекта, а вообще-то звукосочетание просто показалось мне смешным.
Изложение предыдущего пассажа заняло у меня чуть меньше времени, чем протискивание к нашим, но в итоге успел я очень вовремя – кондукторша уже совала себе в пасть какую-то свиристелку с явным намерением перенести обсуждение вопроса на улицу. Пропихнув голову между двумя почти сиамскими китайскими близнецами, я выпалил волшебное слово:
- Ксиньхуа лю!
И все получилось замечательно. Кондукторша посветлела, как воды Хуанхэ, и облегченно переспросила:
- Ксиньхуа?
- Лю. – подтвердил я.
Тетенька закивала и, взяв наконец у вождя Столыпина ворох мятых хуявриков, выбрала из них нужную сумму. Вручив нам билетики, она еще что-то приветливо прощебетала, обращаясь лично ко мне, и неуловимым образом проскользнула «на заднюю площадочку». Автобус закряхтел, дважды пукнул и наконец двинулся в направлении города Циньхуандао.
- Ты чо сказал сейчас? – подозрительно спросил вождь Столыпин.
- Объяснил, куда нам ехать.
- А ты чо, по-китайски врубаешься?
- Маленько шарю. – солидно ответил я. На задубелой цвета красного дерева физиогномии вождя Столыпина отразилось подобие уважения, чего мне и требовалось.
Конечно, на самом деле знал я тогда, как и абсолютное большинство соотечественников, лишь то, что наше любимое слово «чо» по-китайски означает «жопа». Хотя и это, кстати, неправда – жопа в китайском языке обозначается совсем другим словом. Но если вам двадцать два года и вы вынуждены круглосуточно сосуществовать в замкнутом пространстве теплохода рядом с черствыми козлами и поварихой Жанкой – то должны понимать, как страстно хочется самоутвердиться в большом и жестоком мире серьезных морских волков…
Впрочем, и в этом нежном возрасте уже пора знать, что любое заявленное тобой позиционирование накладывает определенную ответственность. Сразу по прибытии на огромный галдящий рынок Столыпин назначил меня переводчиком.
- Слышь, спроси у этого, сколько он за вон ту хрень хочет.
- Слышь, сколько ты за вот эту хрень хочешь? – обратился я к китайцу. По-русски, естественно, а чего мне еще делать было? Назвался груздем – обосрался и стой… К счастью, продавец попался догадливый и немедленно нарисовал на бумажке цифру. Но цифра Столыпину не понравилась.
- Осолопели, что ли? Скажи ему, что дорого.
Я молча зачеркнул написанную продавцом цифру и написал рядом вдвое меньшую. Продавец мимикой изобразил несогласие и вознамерился было что-то залопотать, но тут взгляд его сфокусировался на пачке хуявриков, которые Столыпин уже достал, и намерения китайца переменились. Он радостно закивал и стал подпихивать означенную хрень поближе к Столыпину.
Результаты моей посреднической деятельности вождя впечатлили.
- Мужик. – уважительно сказал мне Столыпин. – Давай еще вон того на свитер раскрути.
Со свитером получилось в том же алгоритме – сниженная вдвое цена на бумажке, демонстрация денег и странная радость на лунообразном табле вроде бы обобранного торговца. По мере того, как полосатая столыпинская «мечта оккупанта» заполнялась различным шмотьем за полцены, я все больше убеждался в том, что, похоже, имею врожденный покупательский талант – не может же быть местным обычаем говорить заведомо задранную именно вдвое цену! Все равно б хоть кто-то как-то торговался, а тут поголовно все согласны с моим делением на два…
Причину моих коммерческих успехов разъяснила встреченная вскоре группа коллег в составе токаря Точилы, сварщика Приятеля и судового доктора Пилюлькина. Оказывается, опытный вождь Столыпин, никогда ранее в Китае не бывавший, очень напрасно решил, что хуяврики – это то, что нам выплатил чиф. Хуявриками, то есть неконвертируемыми китайскими денежками, были бледноцветные потертые бумажки с разнообразными изображениями счастливых трудящихся, которые рыночные торговцы совали нам в сдачу. А выданные чифом плотненькие темно-зеленые купюры являлись бонами вроде наших чеков Внешторгбанка. Естественно, и стоимость их рыночная была совсем иной…
- По три хуявра за бон дают. – заговорщически сообщил Приятель, демонстрируя толстенную пачку наменянных юаней. – Поупираться, так и по четыре можно. Ты ж только Столыпину не скажи, бо здец тебе будет.
Но не сказать было поздно. Вождь уже пытливо сравнивал зеленую «боновую» двадцатку и двадцатку с рынка, оказавшуюся у него в результате наших товаро-денежных отношений.
- Слышь, а чо за нафиг? – обратился он ко мне за консультацией. – Чо они такие разные, а?
Я вспомнил, что лучшая защита – нападение, и окрысился:
- Да откуда мне знать, я банкир, что ли?! Я здесь тоже впервые! Чего я с тобой как на привязи бегаю, мне самому еще кучу всего купить надо!
- Не, а чо они такие разные, а?! – Столыпин проигнорировал истерическую атаку с нарастающим подозрением.
Положение спас Точила, которого Столыпин вынужден был уважать по причине ведомственных интересов.
- Петрович, отгребись. Мы отойдем по делу, а тебе Пилюлькин все объяснит.
Точила с Приятелем быстренько оттащили меня в сторону и принялись наставлять, как юниора перед боем с Тайсоном:
- Значит, так: щас он проорется, потом сходу втираем ему про мыльницы. Какие-какие – вот такие мыльницы, видишь? Тапочки пластмассовые. Они тут дешевле лапши, и провозить можно без ограничения, таможня еще не прочухала. А во Владике пик сезона, по тридцатнику пойдут. Накосить мешок – и все убытки покроет. Потом скажешь ему, что с тебя пиво за моральный ущерб и напоим его в сиську, он к вечеру и не вспомнит ничего. Проверено.
Вы, возможно, спросите, чего уж такого страшного было в каких-то мелочных переплатах и плотнике Столыпине как таковом, если необходимо было составлять подобные бизнес-планы. Я и сам тогда хотел спросить, но не успел, потому что к тому времени Столыпин как раз вкурил пилюлькинские разъяснения насчет денежной системы Китая и галдящий рынок враз притих от тайфунного рева:
- С-СУКИ!!!
Вслед за первой волной немедленно пошла вторая:
- НУ, С-СУКИ!!!
Точила с Приятелем бросились на помощь Пилюлькину, а я постарался сделаться маленьким и незаметным. Прочие члены нашей группы – не очень отличимый от китайцев флегматичный матрос Витя На и два безымянных практиканта из мореходки, - почтительным молчанием соболезновали уважаемому ветерану. Ветеран же переживал свое горе ярко, истово, по-русски – упиваясь и соответствуя. Будто не копейку трудовую потерял, а любимую подругу, страшную буфетчицу Аглаю Семеновну по кличке Доска-Три-Соска, с которой на смех всем делил тяготы и утехи уже третьего рейса. Впрочем, если вам сорок пять лет и вы до сих пор живете с пропиской «на судах ДВМП», не нажив ни кола, ни двора за свой честный труд на торговом флоте, то вам должно быть понятно, что дело не в оскорбленной жадности. Обидно было плотнику Столыпину осознавать, что в очередной раз, даже в Китае – Раю Моряка Загранзагреба – развела жизнь как лоха, повернулась кормой и не нагнулась…
А мне, знаете ли, повезло. Грубый, но справедливый Столыпин как-то не связал в логическую цепочку удар судьбы и мое в этом участие. Гнев излился в атмосферу и на ближайшие тысячи китайцев. Совсем близким досталось больше. Столыпин сурово схватил с прилавка серую вареную куртку и, сопя, напялил ее на себя. С погребальным звуком куртка треснула и немедленно расползлась по всем швам.
- Гавно! – вынес вердикт Столыпин останкам куртки и схватил следующую. Куртка лопнула на нем еще громче, осыпав окрестности заклепками.
- Опять гавно! – вождь потащил на себя третью жертву, но за нее уже уцепился продавец, сообразивший, что скоро останется без товара.
- Дай сюды, мерять буду! – Столыпин дернул посильнее и с мясом оторвал третьей куртке рукав. - И эта гавно. А ну, вон ту сними-ка! – Столыпин указал корявым пальцем на спрятавшуюся в глуби лотка последнюю «варенку». – Чо лопочешь, хунвейбин? Не дашь? Ну и пошел на хер.
Вид нашего удаляющегося от прилавка вождя наглядно отразил удовлетворение результатами удара возмездия, но торговец этого не понял. Торговец стал визгливо и многословно выражать протест, который можно было перевести и без знания китайского: а платить-то за порчу кто будет? И тогда Столыпин поставил эффектную точку. Он круто развернулся, навалился на несчастный прилавок и свирепо рявкнул:
- А Даманский рымэмба, сука?!!!
Знал ли несчастный продавец историю с географией, понял ли зловещий смысл риторического вопроса - мне неведомо… Но его буквально на глазах смело со сцены. Заныкавшись между свисающими тряпками, китаец в ужасе умолк. Миротворец Точила стал дипломатично разряжать обстановку:
- Петрович, а может, по пивку?
- Ссаки. – лаконично отверг предложение Столыпин.
- Петрович, да что ты все – гавно, ссаки… Других слов не знаешь, что ли? – интеллигентный Пилюлькин влез было с воспитательными замечаниями, но вовремя определил по глазам Столыпина, что подбор иных слов неуместен. – Тогда вишневочки?
Китайское шерри-бренди, доставленное накануне на борт разведчиками первых групп в немерянном количестве, вчера всем показалось не только дешевым, но и восхитительным на вкус. Однако Столыпину, лакавшему вечером халявную вишневку с дорогой душой, сегодня после стресса требовалось иное.
- Шери ваше – сироп со ссаками. Шишкин как-то тер, что тут шило дешевое… Где б его только надыбать? Слышь, полиглот, спроси, где тут у них спиртягу продают?
- В аптеке! – огрызнулся я.
- Оппачки, а я тут как раз аптеку недалеко видел! – радостно вспомнил Приятель.
- И что, будем просто так вот спирт жрать? – удивился наивный доктор.
- Нет, блин, смотреть на него будем!
И мы пошли в аптеку. Если вы никогда не были в китайской аптеке, то описывать ее в красках для вас бесполезно, а если были, то и сами все знаете. Рябь иероглифов, пестрота баночек и совершенно невообразимые запахи атакуют вашу нервную систему с мощью армий императора Цинь Шихуанди. Система капитулирует в ближайшие же секунды. Далее организму остается тупо хлопать глазами и вертеть головой в тщетных попытках сообразить, где он, зачем и почему…
Впрочем, это я описываю собственные ощущения, а ветераны флота, конечно, и не такие напасти преодолевали в стремлении выпить. Вождь Столыпин, в кильватер которого пристроились мы все, четким шагом каменного командора проследовал прямиком к прилавку, не обращая внимания на расступившийся (и сомкнувшийся сразу за нами) великий китайский народ. Народ, между прочим, тут же непостижимым образом начал накапливаться и уплотнять небольшое пространство аптечного зала. Я, ей-Богу, не знаю, зачем везде и всюду китайцы накапливаются. Но они в самом деле накапливаются, размножаясь внеполовым образом буквально на глазах.
Из подсобки вынырнула миловидная косенькая кукла в белоснежном халате и приветливо улыбнулась.
- Спирт. – кратко ответил Столыпин.
Кукла улыбнулась еще приветливее.
- Спиритус, блин. – уточнил Столыпин. – Дрынк.
Приветливость улыбки стала нестерпимой. Столыпин пояснительно щелкнул себя по горлу и изобразил процесс выпивания жидкости. Не помогло.
- Дура. – заключил Столыпин. – Иди сюда, объясняйся.
Он выдвинул меня на передний план. Я ответно оскалился лошадиным зубам приветливой аптекарши и выдал все, что знал о крепких спиртных напитках мира:
- Джин. Виски. Сакэ. Э-э… Горилка… Ханшин! Точно, ханшин!!! - где-то когда-то читал я какую-то муть про подвиги доблестной Красной армии в этих местах под конец Второй мировой, и название китайской национальной водки неизвестно к чему отложилось в памяти, а теперь пришлось в тему. Про ханшин кукла поняла. И стала подробно излагать, где его берут, показывая пальчиками замысловатые жесты предстоящих поворотов к нужному магазину. Накопившийся великий народ мгновенно просек, что слова аптекарши не доходят до адресата – и разъяснительный галдеж со вспомогательным рукомашеством понесся отовсюду…
- Цыц, гребаный поплавок!!! – взревел минуту спустя рассвирепевший Столыпин. – А ну нахер все отсюда, бегом!!!
В указанном направлении великий народ не пошел, но выжидательно заткнулся, готовый к помощи и услугам.
- Ну так будет шило или чо?! – требовательно обратился вождь ко мне. – Какого буя она там мяукает?
И тут ясным озарением всплыла у меня в голове строчка из песни барда Баранова про это самое «шило»: «…Он и с водою был неплох, а с кока-колой просто бог – наш родненький цэ-два-аш-пять-о-аш, бля…» Схватив с прилавка фломастер и бумажку, я быстренько накорябал формулу этилового спирта и предъявил его продавщице. Сработало!!! Кукла обрадованно покивала и шустро метнулась куда-то вглубь.
- Дошло! – возликовал Столыпин и тут же разочарованно протянул: - Э-э-э…
Сияющая продавщица протягивала ему темный пузырек граммов на пятьдесят.
- Э-э-э… - повторил Столыпин, откручивая крышечку и поднося ее к сизому мясистому носу. – О-о-о! Кажись, оно! Доктор, а ну-ка?
Стесняющийся Пилюлькин нюхнул, лизнул и подтвердил – оно.
- И хау мач за мерзавчик?
Аптекарша нарисовала на моей бумажке смехотворную дробную цифру.
- Чо, меньше хуяврика?! – приятно изумился наш вождь. – Гуд! Давай шестьдесят штук и вон ту пустую банку. Полиглот, переводи!
…Слава Богу, шоу с переливанием спирта в банку не понадобилось – изумленная потребностями Столыпина аптекарша смогла отыскать в своих закромах всего десятка два вожделенных пузырьков. Столыпин обиженно посопел, но произведя в мозгах некоторые вычисления, кивнул «гуд, бля» и смахнул всю эту стеклотару в свою безразмерную сумку. Мы все облегченно вздохнули и Точила обратился к плотной стене зрителей:
- Братья по разуму, цирк окончен, всем спасибо. Позвольте пробуровиться.
- Ну, давай, давай, разбежались на фиг по-бырому! – добавил плотности эфиру Столыпин. – Чо, неграмотные ни разу?!
Цирк, тем не менее, отнюдь не закончился – галдящие китайцы на выходе окружили Столыпина и стали что-то убедительно ему доказывать. Мы терпеливо ждали конца переговоров у крылечка. Сначала от полускрытого плотника проистекали только матюки, потом появились заинтересованные интонации: «ханшин, говоришь?», «и чо, рядом?», «и чо стоит?» Потом из желтолицего сонмища показалась красная рожа нашего белого вождя и с энтузиазмом произнесла:
- За мной, братва! Я добазарился, щас нас к самому крутому пойлу проведут!
- Блин, началось… - сквозь зубы пробурчал Приятель, а я взвыл в голос:
- Петрович, да ну тебя в пень, а? Затрахал уже своим пойлом! Дай затариться наконец, день-то не резиновый!
- Не понял, блин! Чо за выступления сракой против ежиков? Кому популярно объясняли, что за старшим следовать неукоснительно?
- Бери вон пацанов с собой, а мы пока пошныряем тут.– предложил Точила. –У остановки встретимся.
- А переводить мне кто будет?!
- Да ты ж добазарился уже!
Столыпин впал в раздумье, но справедливость в нем все-таки одержала верх и вождь махнул на меня рукой.
- Ладно, кароче… «Пуму» мне купишь, понял?
- Понял…
Все, кто ходил в увольнение вчера, уже щеголяли по теплоходу в фирменных футболках «PUMA», вызывая зависть и нетерпение у тех, кому берег только предстоял. В Китай корыто наше пришло прямиком из канадского Ванкувера, где со своими подфлажными валютными копейками на «Пуму» и другую фирмУ мы могли лишь пускать слюни жадности через витрины. А вот в Циньхуандао, со слов счастливчиков, стоила «Пума» баснословно дешево. И перед целью разыскать это пумовское Эльдорадо меркла вся экзотика Китая от Великой стены до секретов Шаолиня.
Эльдорадо, как ему и положено, отыскалось не сразу. Мы уж и по мешку вышеописанных «мыльниц» успели накосить, и махровых изделий, и мелкой дряни на сувениры… А вот с «пумами» не везло: попадались отдельные экземпляры, реже семейства двух-трех размеров, но чтоб прямо пачками да почти задаром – счастье в руки не стремилось. От пестроты базарных тряпок и общего гомона в голове уже плясали изрядные мульки, а остатки внимания концентрировались на чем угодно, кроме поставленной задачи. Мимоходом позавидовали четкой организации закупок у встретившихся коллег-югославов со стоявшего рядом с нами в порту танкера «Богдан Юг». Троица югов шла по базару кильватерной колонной: первый спрашивал у торговцев цену; второй, не слушая ответов, сгребал приглянувшуюся первому вещь в гигантскую сумку; третий платил за вещь столько, сколько считал нужным, и вполне понятно посылал несогласных китайцев гораздо дальше своей Югославии… В какой-то момент Точила тормознулся у очередного прилавка и философски произнес:
- Ну хватит, блин. Не жили богато, и нефиг начинать. Есть одна рубаха - и в рот ее е… оппачки! Да вот же оно!!!
Вожделенные «пумы» горой громоздились на прилавке соседней палатки…
Шизыми соколами ринулись мы к обрадованному, но немного испуганному такой атакой раскосому пумовладельцу. Что-то мемекая и подтверждающе кивая головенкой, тот совал нам под нос свои фирменные богатства, тер клешнями действительно крепкую и довольно добротную ткань, тыкал в гарантирующий качество лейбак и врастопырку показывал, что стоит-то любое из этих чудес всего-навсего двадцать – даже, хер с ним, - пятнадцать юаней. О! Бал! Деть…
Вот оно, Щастье Моряка Загранзагреба. Вот она, удача, престиж и шлюхи Владивостока в неограниченном количестве. Берем всё! И на все!!! И вап суй! - что по-китайски означает совсем не то что вы подумали, а «ура», «да здравствует» и «десять тысяч лет жизни» одновременно.
…Радоваться несказанной удаче вволю нам немножко мешали мерзкие звуки чуждой песни, сопровождаемые ритмичным тюканьем. Звуки доносились из дощатого пристроя к лавке, кокетливо прикрытого ширмочкой с выцветшими драконами. Вскоре ширмочка распахнулась и из-за нее вышел веселый китайский мальчик с пачкой новых «Пум». И вертящийся на языке вопрос «где берете?» отвял сам собой. В перспективе за веселым мальчиком четко просматривался не менее веселый толстый дедушка, который с помощью механической свинтопрулины мерзкого вида радостно шлепал на девственно безликие футболки защищенный всеми возможными международными патентами драгоценный лейбак «Пумы»…
Уровень наших восторгов упал быстрее, чем показания барометра перед штормом. Мы синхронно поникли и в тяжелых раздумьях стали разглядывать пылюку под ногами. Продавец, почувствовав неладное, временно притих. Лишь веселый мальчик беззаботно лыбился, как дурак на похоронах, да из-за опустившейся вновь ширмочки по-прежнему доносились тюканье и бодрые маоистские напевы гребаного контрафактного дедушки…
- Да оно не пофиг ли, а? – вскинулся наконец Точила. – Да понасрать! Кто там знать будет, если не скажем? Давай на все!
И решительно ляпнул на прилавок пачку хуявриков. Мы присоединили свои, вступив в круговой заговор омерты.
… Точила оказался прав: маявшийся на остановке в окружении полосатых сумок с практикантами Столыпин задаренной футболке обрадовался, как родной, и палева даже не заподозрил. Легонько стукнув по отозвавшейся стекольным звяком сумке, вождь торжественно пообещал нас отблагодарить на корыте и мы наконец поехали в порт. Поскольку теплоходский ужин уже никак не светил, перед возвращением на борт посетили ресторан при Интерклубе. Там мне опять пришлось напрягать переводческие таланты, дабы объяснить официантке, что нам очень хочется пельменей, которые Столыпину накануне разрекламировал его друг боцман Шишкин. Я истекал слюной над уже принесенными дежурными салатами из черт знает чего и творчески молол херню:
- Мисс, ну вот круглые такие, с мясом… э-э-э… Равиолли, андестенд? Ноу? Ну, манты тогда. Или позы – ну, бурятов-то знаете же, а? Позы!
- Пельмени? – кротко переспросила официантка.
- Да! – облегченно выдохнул я и от нервного перенапряжения мгновенно научился есть палочками. Все-таки, знаете, целый день не жрамши, а ждать возвращения официантки, чтоб потом объяснять ей, чем у нас принято тыкать в еду – да ну на фиг.
Коллектив с грехом пополам последовал моему примеру и только бдительный вождь Столыпин, угрюмо понаблюдав за ловким мельканием чуждых столовых приборов в моих руках, изрек бородатый афоризм:
- Всемирное голодание наступит, когда китайцы научатся есть ложками!
После чего принялся за салат руками.
…Хоть увы, хоть ура, но все в этой жизни когда-нибудь кончается – подошел к концу и мой первый день в Китае. Вечером перед вахтой мы играли с Точилой в покер у меня в каюте, когда сияющий Столыпин, обряженный уже в задаренную «Пуму», пришел-таки с благодарностью.
- Во! – торжественно сказал он, извлекая из-под полы бутылку с иероглифами. – Прочувствуйте! Прикинь, по двадцатке взял, а в Интерклубе шишкари наши стольник за пузырь отстегивали! Долбаки, чо скажешь.
- Сам-то пробовал? – уточнил Точила, подозрительно разглядывая бутылку.
- Ну а то! Охренительная вещь, почти как у нас в селе гнали… Э, ладно, давайте уж и я с вами за компанию. Полиглот, тащи стаканы!
- Петрович, вообще-то у меня имя есть. И фамилия, если тебе имена запоминать в падлу.
- Да я ж любя, чо ты быкуешь? Всем щас рассказывал, как ты китайцев разводил. Берег тебе теперь обеспечен на каждый день стоянки – комсостав на тебя в очередь записывается.
- Чего?!
- Проснешься знаменитым, говорю. Ну чо, пацаны - за тех, кто в море?
Мы одновременно опростали стаканы, и Столыпин, сделав смачное глотательное движение, замысловато матюкнулся - выразил свое восхищение продуктом. Потом подмигнул нам и убрался из каюты, а мы остались сидеть с ханшином во ртах и безумием в глазах. Выплюнуть эту пакость обратно не позволяло воспитание – все-таки спиртное, нарушать традиции предков кощунственно. Но и проглотить его не было сил. Мне в жизни немало довелось вкушать всякого пойла, но ни до, ни после этого момента не приходилось пробовать столь ошеломляюще мерзостной консистенции, от которого даже вкусовые пупырышки неосознанно стремились стать ямками… Ощущение было такое, что в техническом спирте не менее часа варились на пару портянки бессменной годовой носки. Как вспомню выпученные глаза Точилы напротив, так все время терзаюсь, что приведенное сравнение – очень мягкое…
И в сей трагический момент дверь моей гостеприимной каюты снова открылась, а в проеме показался лично его КПССное преосвященство помполит, источающий дружелюбие и любознательность.
- Не помешал, а? – утверждающе спросил поп и быстренько окинул каюту взглядом профессионального стукача. – Константин, общественность утверждает, что вы оказывается, знаете китайский язык, а?
Ханшин, воспользовавшись секундной растерянностью организма, таки проглотился.
- М-м-м!!!
- Напрасно не информировали, напрасно… А? Можно было лекцию организовать для экипажа, курсы ликвидации безграмотности, так сказать, хыхыхых. Кстати, где изучали-то, а? В личном деле вашем почему-то не отмечено… А чем у вас тут воняет так, а? Интеллигентные вроде люди, а носки менять забываете, хых… Впрочем, это позже. А?
- Ага. – согласился я со всем на свете, радуясь, что организм справился с немедленной попыткой ханшина выйти обратно.
- Я, собственно, вот по какому поводу заглянул… Нам тут на банкете китайские товарищи вручали подарки, хых… Фирменные вещи, солидные. И вот странно – у всех в пакетах футболки фирмы «Пума», а у меня какого-то непонятного лейбла. Иероглифы здесь, что ли… Взгляните, хых, может, разберетесь, что написано!
Поп вытащил из-за спины очередной экземпляр все той же «Пумы» - и жить стало веселее. Воспоминание о толстом контрафактном дедушке примирило организм даже с ханшином.
- Ну, если это иероглифы, то здесь написано что-то типа «Русский с китайцем – братья навек».
- А точнее?
- А если точнее, Виктор Витальевич, то на вашей «Пуме» лейбак вверх ногами отпечатан. Вот же повезло вам, а? Раритет!
…Назавтра раритетом дневальная уже драила палубу, а меня помполит заставил в свободное время делать фотогазету. Какую месть измыслил он для китайских товарищей, мне неизвестно.
Но судя по дню сегодняшнему, на судьбу Китая это не очень повлияло.
Набитый китайцами автобус гомонил и балаболил, как автобус, набитый китайцами. Среди общего непонятного галдежа где-то спереди, в самой гуще, отчетливо выделялись родные децибелы:
- Да чо те надо, ты?! Вот мы, вот деньги, на рынок хотим, чо непонятного? На-ры-нок, вот дура, блин, ну чо ты лопочешь еще…Донт андестенд мы, ферштейн?! Давай билеты и поехали!
И почти каждый из неисчислимых жителей Поднебесной, сконцентрированных в автобусе, старался внести свое чириканье в напряженность между замороченной кондукторшей и нашим багровым от злости плотником Столыпиным. Пробиться к месту конфликта сквозь потрясающие обоняние массы было труднее, чем у нас в машинном пролезть в подпоршневое пространство главного двигателя. Там хоть обычно маслом смазано, а тут… Говорят, сейчас, в двадцать первом веке, китайцы очень изменились – не знаю, давно у них не был; но в далеком 1987 году великий народ обладал множеством непривычных для моего взгляда качеств, например – патологическое любопытство и уникальная компактность. Уже на второй день появления китайских грузчиков на борту т/х «Константин Петровский» наша повариха Жанна в курилке возмущалась тем, что стоит ей заскочить в каюту переодеться, как через секунду в иллюминатор с немым восхищением пялится уже рож пятнадцать на одно лицо. Впрочем, грубый, но честный плотник Столыпин тогда немедленно срезал весь Жанкин пафос прямым вопросом «это ты жалуешься или хвастаешь?». И если вы женщина средних лет сто двадцати килограммов весом и без малейшей перспективы разместить когда-либо свое фото хотя бы на обложке журнала «Крестьянка» - то должны понимать, как обидно круглосуточно сосуществовать в замкнутом пространстве теплохода рядом с такими черствыми козлами.
Впрочем, к сути. Суть конфликта с китайской кондукторшей была банальна, как падение Порт-Артура: отсутствие компетентных людей в нужное время в нужном месте. Почти все наше судовое руководство срулило на банкет в Интерклуб, а не пускать на берег жаждущую заслуженных удовольствий команду поводов не нашлось. И оставшийся на корыте за хозяина чиф пошел на мелкое нарушение инструкций: вождем расширенной группы из пяти человек он назначил плотника Столыпина, как самого пожилого и, стало быть, опытного. А пожилой и опытный вождь Столыпин тут же пропустил мимо ушей подробные наставления чифа о том, как нам добираться из порта до вожделенного рынка в городе Циньхуандао.
Впрочем, к чему грешить на заслуженного человека, если вся группа не слушала чифа точно так же, потому что была занята сосредоточенным пересчитыванием выданной валюты – китайских юаней, которые честный, но грубый Столыпин ласково перекрестил в хуяврики. Короче говоря, получилось так, что название нужной нам остановки запомнил только я. Детям я обычно вру, что это одно из многочисленных свидетельств продвинутости моего интеллекта, а вообще-то звукосочетание просто показалось мне смешным.
Изложение предыдущего пассажа заняло у меня чуть меньше времени, чем протискивание к нашим, но в итоге успел я очень вовремя – кондукторша уже совала себе в пасть какую-то свиристелку с явным намерением перенести обсуждение вопроса на улицу. Пропихнув голову между двумя почти сиамскими китайскими близнецами, я выпалил волшебное слово:
- Ксиньхуа лю!
И все получилось замечательно. Кондукторша посветлела, как воды Хуанхэ, и облегченно переспросила:
- Ксиньхуа?
- Лю. – подтвердил я.
Тетенька закивала и, взяв наконец у вождя Столыпина ворох мятых хуявриков, выбрала из них нужную сумму. Вручив нам билетики, она еще что-то приветливо прощебетала, обращаясь лично ко мне, и неуловимым образом проскользнула «на заднюю площадочку». Автобус закряхтел, дважды пукнул и наконец двинулся в направлении города Циньхуандао.
- Ты чо сказал сейчас? – подозрительно спросил вождь Столыпин.
- Объяснил, куда нам ехать.
- А ты чо, по-китайски врубаешься?
- Маленько шарю. – солидно ответил я. На задубелой цвета красного дерева физиогномии вождя Столыпина отразилось подобие уважения, чего мне и требовалось.
Конечно, на самом деле знал я тогда, как и абсолютное большинство соотечественников, лишь то, что наше любимое слово «чо» по-китайски означает «жопа». Хотя и это, кстати, неправда – жопа в китайском языке обозначается совсем другим словом. Но если вам двадцать два года и вы вынуждены круглосуточно сосуществовать в замкнутом пространстве теплохода рядом с черствыми козлами и поварихой Жанкой – то должны понимать, как страстно хочется самоутвердиться в большом и жестоком мире серьезных морских волков…
Впрочем, и в этом нежном возрасте уже пора знать, что любое заявленное тобой позиционирование накладывает определенную ответственность. Сразу по прибытии на огромный галдящий рынок Столыпин назначил меня переводчиком.
- Слышь, спроси у этого, сколько он за вон ту хрень хочет.
- Слышь, сколько ты за вот эту хрень хочешь? – обратился я к китайцу. По-русски, естественно, а чего мне еще делать было? Назвался груздем – обосрался и стой… К счастью, продавец попался догадливый и немедленно нарисовал на бумажке цифру. Но цифра Столыпину не понравилась.
- Осолопели, что ли? Скажи ему, что дорого.
Я молча зачеркнул написанную продавцом цифру и написал рядом вдвое меньшую. Продавец мимикой изобразил несогласие и вознамерился было что-то залопотать, но тут взгляд его сфокусировался на пачке хуявриков, которые Столыпин уже достал, и намерения китайца переменились. Он радостно закивал и стал подпихивать означенную хрень поближе к Столыпину.
Результаты моей посреднической деятельности вождя впечатлили.
- Мужик. – уважительно сказал мне Столыпин. – Давай еще вон того на свитер раскрути.
Со свитером получилось в том же алгоритме – сниженная вдвое цена на бумажке, демонстрация денег и странная радость на лунообразном табле вроде бы обобранного торговца. По мере того, как полосатая столыпинская «мечта оккупанта» заполнялась различным шмотьем за полцены, я все больше убеждался в том, что, похоже, имею врожденный покупательский талант – не может же быть местным обычаем говорить заведомо задранную именно вдвое цену! Все равно б хоть кто-то как-то торговался, а тут поголовно все согласны с моим делением на два…
Причину моих коммерческих успехов разъяснила встреченная вскоре группа коллег в составе токаря Точилы, сварщика Приятеля и судового доктора Пилюлькина. Оказывается, опытный вождь Столыпин, никогда ранее в Китае не бывавший, очень напрасно решил, что хуяврики – это то, что нам выплатил чиф. Хуявриками, то есть неконвертируемыми китайскими денежками, были бледноцветные потертые бумажки с разнообразными изображениями счастливых трудящихся, которые рыночные торговцы совали нам в сдачу. А выданные чифом плотненькие темно-зеленые купюры являлись бонами вроде наших чеков Внешторгбанка. Естественно, и стоимость их рыночная была совсем иной…
- По три хуявра за бон дают. – заговорщически сообщил Приятель, демонстрируя толстенную пачку наменянных юаней. – Поупираться, так и по четыре можно. Ты ж только Столыпину не скажи, бо здец тебе будет.
Но не сказать было поздно. Вождь уже пытливо сравнивал зеленую «боновую» двадцатку и двадцатку с рынка, оказавшуюся у него в результате наших товаро-денежных отношений.
- Слышь, а чо за нафиг? – обратился он ко мне за консультацией. – Чо они такие разные, а?
Я вспомнил, что лучшая защита – нападение, и окрысился:
- Да откуда мне знать, я банкир, что ли?! Я здесь тоже впервые! Чего я с тобой как на привязи бегаю, мне самому еще кучу всего купить надо!
- Не, а чо они такие разные, а?! – Столыпин проигнорировал истерическую атаку с нарастающим подозрением.
Положение спас Точила, которого Столыпин вынужден был уважать по причине ведомственных интересов.
- Петрович, отгребись. Мы отойдем по делу, а тебе Пилюлькин все объяснит.
Точила с Приятелем быстренько оттащили меня в сторону и принялись наставлять, как юниора перед боем с Тайсоном:
- Значит, так: щас он проорется, потом сходу втираем ему про мыльницы. Какие-какие – вот такие мыльницы, видишь? Тапочки пластмассовые. Они тут дешевле лапши, и провозить можно без ограничения, таможня еще не прочухала. А во Владике пик сезона, по тридцатнику пойдут. Накосить мешок – и все убытки покроет. Потом скажешь ему, что с тебя пиво за моральный ущерб и напоим его в сиську, он к вечеру и не вспомнит ничего. Проверено.
Вы, возможно, спросите, чего уж такого страшного было в каких-то мелочных переплатах и плотнике Столыпине как таковом, если необходимо было составлять подобные бизнес-планы. Я и сам тогда хотел спросить, но не успел, потому что к тому времени Столыпин как раз вкурил пилюлькинские разъяснения насчет денежной системы Китая и галдящий рынок враз притих от тайфунного рева:
- С-СУКИ!!!
Вслед за первой волной немедленно пошла вторая:
- НУ, С-СУКИ!!!
Точила с Приятелем бросились на помощь Пилюлькину, а я постарался сделаться маленьким и незаметным. Прочие члены нашей группы – не очень отличимый от китайцев флегматичный матрос Витя На и два безымянных практиканта из мореходки, - почтительным молчанием соболезновали уважаемому ветерану. Ветеран же переживал свое горе ярко, истово, по-русски – упиваясь и соответствуя. Будто не копейку трудовую потерял, а любимую подругу, страшную буфетчицу Аглаю Семеновну по кличке Доска-Три-Соска, с которой на смех всем делил тяготы и утехи уже третьего рейса. Впрочем, если вам сорок пять лет и вы до сих пор живете с пропиской «на судах ДВМП», не нажив ни кола, ни двора за свой честный труд на торговом флоте, то вам должно быть понятно, что дело не в оскорбленной жадности. Обидно было плотнику Столыпину осознавать, что в очередной раз, даже в Китае – Раю Моряка Загранзагреба – развела жизнь как лоха, повернулась кормой и не нагнулась…
А мне, знаете ли, повезло. Грубый, но справедливый Столыпин как-то не связал в логическую цепочку удар судьбы и мое в этом участие. Гнев излился в атмосферу и на ближайшие тысячи китайцев. Совсем близким досталось больше. Столыпин сурово схватил с прилавка серую вареную куртку и, сопя, напялил ее на себя. С погребальным звуком куртка треснула и немедленно расползлась по всем швам.
- Гавно! – вынес вердикт Столыпин останкам куртки и схватил следующую. Куртка лопнула на нем еще громче, осыпав окрестности заклепками.
- Опять гавно! – вождь потащил на себя третью жертву, но за нее уже уцепился продавец, сообразивший, что скоро останется без товара.
- Дай сюды, мерять буду! – Столыпин дернул посильнее и с мясом оторвал третьей куртке рукав. - И эта гавно. А ну, вон ту сними-ка! – Столыпин указал корявым пальцем на спрятавшуюся в глуби лотка последнюю «варенку». – Чо лопочешь, хунвейбин? Не дашь? Ну и пошел на хер.
Вид нашего удаляющегося от прилавка вождя наглядно отразил удовлетворение результатами удара возмездия, но торговец этого не понял. Торговец стал визгливо и многословно выражать протест, который можно было перевести и без знания китайского: а платить-то за порчу кто будет? И тогда Столыпин поставил эффектную точку. Он круто развернулся, навалился на несчастный прилавок и свирепо рявкнул:
- А Даманский рымэмба, сука?!!!
Знал ли несчастный продавец историю с географией, понял ли зловещий смысл риторического вопроса - мне неведомо… Но его буквально на глазах смело со сцены. Заныкавшись между свисающими тряпками, китаец в ужасе умолк. Миротворец Точила стал дипломатично разряжать обстановку:
- Петрович, а может, по пивку?
- Ссаки. – лаконично отверг предложение Столыпин.
- Петрович, да что ты все – гавно, ссаки… Других слов не знаешь, что ли? – интеллигентный Пилюлькин влез было с воспитательными замечаниями, но вовремя определил по глазам Столыпина, что подбор иных слов неуместен. – Тогда вишневочки?
Китайское шерри-бренди, доставленное накануне на борт разведчиками первых групп в немерянном количестве, вчера всем показалось не только дешевым, но и восхитительным на вкус. Однако Столыпину, лакавшему вечером халявную вишневку с дорогой душой, сегодня после стресса требовалось иное.
- Шери ваше – сироп со ссаками. Шишкин как-то тер, что тут шило дешевое… Где б его только надыбать? Слышь, полиглот, спроси, где тут у них спиртягу продают?
- В аптеке! – огрызнулся я.
- Оппачки, а я тут как раз аптеку недалеко видел! – радостно вспомнил Приятель.
- И что, будем просто так вот спирт жрать? – удивился наивный доктор.
- Нет, блин, смотреть на него будем!
И мы пошли в аптеку. Если вы никогда не были в китайской аптеке, то описывать ее в красках для вас бесполезно, а если были, то и сами все знаете. Рябь иероглифов, пестрота баночек и совершенно невообразимые запахи атакуют вашу нервную систему с мощью армий императора Цинь Шихуанди. Система капитулирует в ближайшие же секунды. Далее организму остается тупо хлопать глазами и вертеть головой в тщетных попытках сообразить, где он, зачем и почему…
Впрочем, это я описываю собственные ощущения, а ветераны флота, конечно, и не такие напасти преодолевали в стремлении выпить. Вождь Столыпин, в кильватер которого пристроились мы все, четким шагом каменного командора проследовал прямиком к прилавку, не обращая внимания на расступившийся (и сомкнувшийся сразу за нами) великий китайский народ. Народ, между прочим, тут же непостижимым образом начал накапливаться и уплотнять небольшое пространство аптечного зала. Я, ей-Богу, не знаю, зачем везде и всюду китайцы накапливаются. Но они в самом деле накапливаются, размножаясь внеполовым образом буквально на глазах.
Из подсобки вынырнула миловидная косенькая кукла в белоснежном халате и приветливо улыбнулась.
- Спирт. – кратко ответил Столыпин.
Кукла улыбнулась еще приветливее.
- Спиритус, блин. – уточнил Столыпин. – Дрынк.
Приветливость улыбки стала нестерпимой. Столыпин пояснительно щелкнул себя по горлу и изобразил процесс выпивания жидкости. Не помогло.
- Дура. – заключил Столыпин. – Иди сюда, объясняйся.
Он выдвинул меня на передний план. Я ответно оскалился лошадиным зубам приветливой аптекарши и выдал все, что знал о крепких спиртных напитках мира:
- Джин. Виски. Сакэ. Э-э… Горилка… Ханшин! Точно, ханшин!!! - где-то когда-то читал я какую-то муть про подвиги доблестной Красной армии в этих местах под конец Второй мировой, и название китайской национальной водки неизвестно к чему отложилось в памяти, а теперь пришлось в тему. Про ханшин кукла поняла. И стала подробно излагать, где его берут, показывая пальчиками замысловатые жесты предстоящих поворотов к нужному магазину. Накопившийся великий народ мгновенно просек, что слова аптекарши не доходят до адресата – и разъяснительный галдеж со вспомогательным рукомашеством понесся отовсюду…
- Цыц, гребаный поплавок!!! – взревел минуту спустя рассвирепевший Столыпин. – А ну нахер все отсюда, бегом!!!
В указанном направлении великий народ не пошел, но выжидательно заткнулся, готовый к помощи и услугам.
- Ну так будет шило или чо?! – требовательно обратился вождь ко мне. – Какого буя она там мяукает?
И тут ясным озарением всплыла у меня в голове строчка из песни барда Баранова про это самое «шило»: «…Он и с водою был неплох, а с кока-колой просто бог – наш родненький цэ-два-аш-пять-о-аш, бля…» Схватив с прилавка фломастер и бумажку, я быстренько накорябал формулу этилового спирта и предъявил его продавщице. Сработало!!! Кукла обрадованно покивала и шустро метнулась куда-то вглубь.
- Дошло! – возликовал Столыпин и тут же разочарованно протянул: - Э-э-э…
Сияющая продавщица протягивала ему темный пузырек граммов на пятьдесят.
- Э-э-э… - повторил Столыпин, откручивая крышечку и поднося ее к сизому мясистому носу. – О-о-о! Кажись, оно! Доктор, а ну-ка?
Стесняющийся Пилюлькин нюхнул, лизнул и подтвердил – оно.
- И хау мач за мерзавчик?
Аптекарша нарисовала на моей бумажке смехотворную дробную цифру.
- Чо, меньше хуяврика?! – приятно изумился наш вождь. – Гуд! Давай шестьдесят штук и вон ту пустую банку. Полиглот, переводи!
…Слава Богу, шоу с переливанием спирта в банку не понадобилось – изумленная потребностями Столыпина аптекарша смогла отыскать в своих закромах всего десятка два вожделенных пузырьков. Столыпин обиженно посопел, но произведя в мозгах некоторые вычисления, кивнул «гуд, бля» и смахнул всю эту стеклотару в свою безразмерную сумку. Мы все облегченно вздохнули и Точила обратился к плотной стене зрителей:
- Братья по разуму, цирк окончен, всем спасибо. Позвольте пробуровиться.
- Ну, давай, давай, разбежались на фиг по-бырому! – добавил плотности эфиру Столыпин. – Чо, неграмотные ни разу?!
Цирк, тем не менее, отнюдь не закончился – галдящие китайцы на выходе окружили Столыпина и стали что-то убедительно ему доказывать. Мы терпеливо ждали конца переговоров у крылечка. Сначала от полускрытого плотника проистекали только матюки, потом появились заинтересованные интонации: «ханшин, говоришь?», «и чо, рядом?», «и чо стоит?» Потом из желтолицего сонмища показалась красная рожа нашего белого вождя и с энтузиазмом произнесла:
- За мной, братва! Я добазарился, щас нас к самому крутому пойлу проведут!
- Блин, началось… - сквозь зубы пробурчал Приятель, а я взвыл в голос:
- Петрович, да ну тебя в пень, а? Затрахал уже своим пойлом! Дай затариться наконец, день-то не резиновый!
- Не понял, блин! Чо за выступления сракой против ежиков? Кому популярно объясняли, что за старшим следовать неукоснительно?
- Бери вон пацанов с собой, а мы пока пошныряем тут.– предложил Точила. –У остановки встретимся.
- А переводить мне кто будет?!
- Да ты ж добазарился уже!
Столыпин впал в раздумье, но справедливость в нем все-таки одержала верх и вождь махнул на меня рукой.
- Ладно, кароче… «Пуму» мне купишь, понял?
- Понял…
Все, кто ходил в увольнение вчера, уже щеголяли по теплоходу в фирменных футболках «PUMA», вызывая зависть и нетерпение у тех, кому берег только предстоял. В Китай корыто наше пришло прямиком из канадского Ванкувера, где со своими подфлажными валютными копейками на «Пуму» и другую фирмУ мы могли лишь пускать слюни жадности через витрины. А вот в Циньхуандао, со слов счастливчиков, стоила «Пума» баснословно дешево. И перед целью разыскать это пумовское Эльдорадо меркла вся экзотика Китая от Великой стены до секретов Шаолиня.
Эльдорадо, как ему и положено, отыскалось не сразу. Мы уж и по мешку вышеописанных «мыльниц» успели накосить, и махровых изделий, и мелкой дряни на сувениры… А вот с «пумами» не везло: попадались отдельные экземпляры, реже семейства двух-трех размеров, но чтоб прямо пачками да почти задаром – счастье в руки не стремилось. От пестроты базарных тряпок и общего гомона в голове уже плясали изрядные мульки, а остатки внимания концентрировались на чем угодно, кроме поставленной задачи. Мимоходом позавидовали четкой организации закупок у встретившихся коллег-югославов со стоявшего рядом с нами в порту танкера «Богдан Юг». Троица югов шла по базару кильватерной колонной: первый спрашивал у торговцев цену; второй, не слушая ответов, сгребал приглянувшуюся первому вещь в гигантскую сумку; третий платил за вещь столько, сколько считал нужным, и вполне понятно посылал несогласных китайцев гораздо дальше своей Югославии… В какой-то момент Точила тормознулся у очередного прилавка и философски произнес:
- Ну хватит, блин. Не жили богато, и нефиг начинать. Есть одна рубаха - и в рот ее е… оппачки! Да вот же оно!!!
Вожделенные «пумы» горой громоздились на прилавке соседней палатки…
Шизыми соколами ринулись мы к обрадованному, но немного испуганному такой атакой раскосому пумовладельцу. Что-то мемекая и подтверждающе кивая головенкой, тот совал нам под нос свои фирменные богатства, тер клешнями действительно крепкую и довольно добротную ткань, тыкал в гарантирующий качество лейбак и врастопырку показывал, что стоит-то любое из этих чудес всего-навсего двадцать – даже, хер с ним, - пятнадцать юаней. О! Бал! Деть…
Вот оно, Щастье Моряка Загранзагреба. Вот она, удача, престиж и шлюхи Владивостока в неограниченном количестве. Берем всё! И на все!!! И вап суй! - что по-китайски означает совсем не то что вы подумали, а «ура», «да здравствует» и «десять тысяч лет жизни» одновременно.
…Радоваться несказанной удаче вволю нам немножко мешали мерзкие звуки чуждой песни, сопровождаемые ритмичным тюканьем. Звуки доносились из дощатого пристроя к лавке, кокетливо прикрытого ширмочкой с выцветшими драконами. Вскоре ширмочка распахнулась и из-за нее вышел веселый китайский мальчик с пачкой новых «Пум». И вертящийся на языке вопрос «где берете?» отвял сам собой. В перспективе за веселым мальчиком четко просматривался не менее веселый толстый дедушка, который с помощью механической свинтопрулины мерзкого вида радостно шлепал на девственно безликие футболки защищенный всеми возможными международными патентами драгоценный лейбак «Пумы»…
Уровень наших восторгов упал быстрее, чем показания барометра перед штормом. Мы синхронно поникли и в тяжелых раздумьях стали разглядывать пылюку под ногами. Продавец, почувствовав неладное, временно притих. Лишь веселый мальчик беззаботно лыбился, как дурак на похоронах, да из-за опустившейся вновь ширмочки по-прежнему доносились тюканье и бодрые маоистские напевы гребаного контрафактного дедушки…
- Да оно не пофиг ли, а? – вскинулся наконец Точила. – Да понасрать! Кто там знать будет, если не скажем? Давай на все!
И решительно ляпнул на прилавок пачку хуявриков. Мы присоединили свои, вступив в круговой заговор омерты.
… Точила оказался прав: маявшийся на остановке в окружении полосатых сумок с практикантами Столыпин задаренной футболке обрадовался, как родной, и палева даже не заподозрил. Легонько стукнув по отозвавшейся стекольным звяком сумке, вождь торжественно пообещал нас отблагодарить на корыте и мы наконец поехали в порт. Поскольку теплоходский ужин уже никак не светил, перед возвращением на борт посетили ресторан при Интерклубе. Там мне опять пришлось напрягать переводческие таланты, дабы объяснить официантке, что нам очень хочется пельменей, которые Столыпину накануне разрекламировал его друг боцман Шишкин. Я истекал слюной над уже принесенными дежурными салатами из черт знает чего и творчески молол херню:
- Мисс, ну вот круглые такие, с мясом… э-э-э… Равиолли, андестенд? Ноу? Ну, манты тогда. Или позы – ну, бурятов-то знаете же, а? Позы!
- Пельмени? – кротко переспросила официантка.
- Да! – облегченно выдохнул я и от нервного перенапряжения мгновенно научился есть палочками. Все-таки, знаете, целый день не жрамши, а ждать возвращения официантки, чтоб потом объяснять ей, чем у нас принято тыкать в еду – да ну на фиг.
Коллектив с грехом пополам последовал моему примеру и только бдительный вождь Столыпин, угрюмо понаблюдав за ловким мельканием чуждых столовых приборов в моих руках, изрек бородатый афоризм:
- Всемирное голодание наступит, когда китайцы научатся есть ложками!
После чего принялся за салат руками.
…Хоть увы, хоть ура, но все в этой жизни когда-нибудь кончается – подошел к концу и мой первый день в Китае. Вечером перед вахтой мы играли с Точилой в покер у меня в каюте, когда сияющий Столыпин, обряженный уже в задаренную «Пуму», пришел-таки с благодарностью.
- Во! – торжественно сказал он, извлекая из-под полы бутылку с иероглифами. – Прочувствуйте! Прикинь, по двадцатке взял, а в Интерклубе шишкари наши стольник за пузырь отстегивали! Долбаки, чо скажешь.
- Сам-то пробовал? – уточнил Точила, подозрительно разглядывая бутылку.
- Ну а то! Охренительная вещь, почти как у нас в селе гнали… Э, ладно, давайте уж и я с вами за компанию. Полиглот, тащи стаканы!
- Петрович, вообще-то у меня имя есть. И фамилия, если тебе имена запоминать в падлу.
- Да я ж любя, чо ты быкуешь? Всем щас рассказывал, как ты китайцев разводил. Берег тебе теперь обеспечен на каждый день стоянки – комсостав на тебя в очередь записывается.
- Чего?!
- Проснешься знаменитым, говорю. Ну чо, пацаны - за тех, кто в море?
Мы одновременно опростали стаканы, и Столыпин, сделав смачное глотательное движение, замысловато матюкнулся - выразил свое восхищение продуктом. Потом подмигнул нам и убрался из каюты, а мы остались сидеть с ханшином во ртах и безумием в глазах. Выплюнуть эту пакость обратно не позволяло воспитание – все-таки спиртное, нарушать традиции предков кощунственно. Но и проглотить его не было сил. Мне в жизни немало довелось вкушать всякого пойла, но ни до, ни после этого момента не приходилось пробовать столь ошеломляюще мерзостной консистенции, от которого даже вкусовые пупырышки неосознанно стремились стать ямками… Ощущение было такое, что в техническом спирте не менее часа варились на пару портянки бессменной годовой носки. Как вспомню выпученные глаза Точилы напротив, так все время терзаюсь, что приведенное сравнение – очень мягкое…
И в сей трагический момент дверь моей гостеприимной каюты снова открылась, а в проеме показался лично его КПССное преосвященство помполит, источающий дружелюбие и любознательность.
- Не помешал, а? – утверждающе спросил поп и быстренько окинул каюту взглядом профессионального стукача. – Константин, общественность утверждает, что вы оказывается, знаете китайский язык, а?
Ханшин, воспользовавшись секундной растерянностью организма, таки проглотился.
- М-м-м!!!
- Напрасно не информировали, напрасно… А? Можно было лекцию организовать для экипажа, курсы ликвидации безграмотности, так сказать, хыхыхых. Кстати, где изучали-то, а? В личном деле вашем почему-то не отмечено… А чем у вас тут воняет так, а? Интеллигентные вроде люди, а носки менять забываете, хых… Впрочем, это позже. А?
- Ага. – согласился я со всем на свете, радуясь, что организм справился с немедленной попыткой ханшина выйти обратно.
- Я, собственно, вот по какому поводу заглянул… Нам тут на банкете китайские товарищи вручали подарки, хых… Фирменные вещи, солидные. И вот странно – у всех в пакетах футболки фирмы «Пума», а у меня какого-то непонятного лейбла. Иероглифы здесь, что ли… Взгляните, хых, может, разберетесь, что написано!
Поп вытащил из-за спины очередной экземпляр все той же «Пумы» - и жить стало веселее. Воспоминание о толстом контрафактном дедушке примирило организм даже с ханшином.
- Ну, если это иероглифы, то здесь написано что-то типа «Русский с китайцем – братья навек».
- А точнее?
- А если точнее, Виктор Витальевич, то на вашей «Пуме» лейбак вверх ногами отпечатан. Вот же повезло вам, а? Раритет!
…Назавтра раритетом дневальная уже драила палубу, а меня помполит заставил в свободное время делать фотогазету. Какую месть измыслил он для китайских товарищей, мне неизвестно.
Но судя по дню сегодняшнему, на судьбу Китая это не очень повлияло.