Часто езжу, работа такая. И как-то приловчился уже – стараюсь пораньше на посадку прийти, разложиться, включить читалку и…

Так и в этот раз, чемодан с ноутбуком и проектором под полку, рюкзак с вещами наверх. Улегся, лежу, читаю.

- Здравствуйте.
- Здравствуйте.
- С Вами будем ехать.
- Угу.

Нет, не мизантроп я, но временами вот так вот, в своем мирке хочется поплескаться. Потому и дружелюбно, но отстраненно.

Интеллигентный мужчина уже в годах. Может, доцент какой кафедры, может преподаватель. Сидит, читает газету. Пара средних лет. Туристы. Разложили вещи и в фотоаппарат уткнулись.

- Вот Машка, здесь мы сегодня проходили, помнишь? Раньше я там всегда семечки покупал. Тетя Поля там была такая. Только семечки полосатые такие продавала, креветок не было у нее никогда, хотя рядом у всех бабушек были.
- А чего?
- А не знаю. Но я у нее семечки покупал – вкусные. Жаль, в этот раз не было.

Я в этот момент потянулся к рюкзаку, минералку достать, потому и увидел, как дернулся «доцент-преподаватель».

- И не будет ее там больше, – глухо сказал он. Откашлялся. – Весной мы ее похоронили.

Пара замерла. Замер и я, уставившись на него.

- А Вы знали ее?
- Знал, – странная такая усмешка, когда губы раздвигает горькая ирония. – Это мама моя была, Пелагея Тихоновна. Тетя Поля.

- Простите, - смутился турист и тут же протянул руку, - меня Андреем зовут.
- А меня Маша –представилась и его спутница.
- Алексей, – зачем-то сказал я, немного подавшись вперед.
- Валерий Васильевич – кивнул пожилой мужчина.

Мы помолчали. Вроде бы и сдвинулось что-то, сблизило, раз уж познакомились. Но, о чем говорить – никто не знал.

- Мама… Она никогда креветок не ела. И не продавала.

Валерий Васильевич помолчал. Потом вздохнул и… начал рассказывать.

Про героическую оборону Одессы много уже рассказано, много написано, добавить уж и нечего. Тетя Поля тогда совсем маленькая была, много чего не понимала. Знала только, что времена невеселые, что опасно и что враги вот-вот придут и могут всех убить. Не знала она о том, что однажды было принято решение оставить Одессу – линия фронта отодвинулась далеко вглубь, и оборонять город уже было бессмысленно. И что отец ее тоже должен был быть на тех кораблях, что должны были выйти из бухты и вывезти оставшихся защитников, не сломленных и не потерявших желания сражаться. Не знала, что немецкие штурмовики пустили эти корабли на дно.
В тот день она с мамой, бабушкой Валерия Васильевича, спешила в Оперный. Как и многие жены, матери тех моряков, что были на тех злосчастных кораблях. В тот день в Оперном давали страшное. Туда свезли тела. Тела моряков с потопленных на рейде кораблей. Ну, некуда было везти, потому отвезли в Оперный.
Пелагея на всю жизнь запомнила, как ходила с мамой среди тел и каждый раз ее мама потаенной радостью радовалась, что очередное осмотренное тело не было телом ее мужа. И как гулко в зале откликались сдавленные рыдания тех, кому повезло узнать родное лицо.
И на всю жизнь Пелагея запомнила, как по лицам моряков, в ноздрях, ушах и глазах копошилось то, что в Одессе называют рачками, а приезжие зовут креветками.
Отца они не нашли, он выжил тогда. Но всю жизнь, до самой смерти, тетя Поля не ела креветок и не продавала их. Никогда.

Валерий Васильевич замолк. Посидел, сняв очки. Потом встал и, пробормотав что-то на счет чая, поспешно вышел.

Андрей и Маша молчали. Молчал и я. Я не знал, что сказать. В душе творилось невесть что. Много читал про войну, многое вроде знал. Но вот именно сейчас, именно после этого рассказа Валерия Васильевича, она вдруг встала рядом. Совсем рядом, что коснуться можно было.
Жаль, если таких историй не услышат наши дети. Жаль. Правда.

© Ammok