История длинная.
Я рассказал её кусками, каждый отрывая от себя с мясом. В ней - все правда. И я выгляжу не лучшим образом. Может быть, кому-нибудь она поможет не совершить моих ошибок. Мне она помогает не забыть сына.
Сына помню пятилетним, светлым, кудрявым и доверчивым. Он сидит у меня на коленях, а я обнимаю его. Нам тепло и удивительно спокойно.
Так он мне и снится, что-то очень часто последнее время.

Чтобы вы поняли меня правильно, вот вам немного утомительной предыстории.

С женой мы разошлись, когда сыну исполнилось пять лет.
Разошлись плохо.
Скандалы, претензии, обиды, ссоры, выяснения отношений с битьем посуды. Меня обвиняли в регулярных изменах и такой же регулярной импотенции, не сильно заботясь, как одно сочетается с другим. В итоге однажды вечером в коридоре меня встретили две сумки, набитые моими вещами, и ультиматум – уходи или я выброшусь в окно.

Я ушел.
Две сумки одежды, телевизор и рецепт плова по-ташкентски – вот все, что вынес я из семи лет семейной жизни.
Сына мне не давали видеть год. Столько же мне не давали с ним общаться даже по телефону. Не помогало ничего, ни уговоры, ни угрозы. Как бы ни складывался мой разговор с бывшей женой, он всегда сводился к одному и тому же – ты сам от нас ушел, ты сам нас бросил, сам во всем и виноват, изыди, аминь.
В итоге, все мое общение с сыном превратилось в регулярную ежемесячную отправку ему денег, разумеется, на имя бывшей жены.
Говорят, время лечит. Врут. Да, постепенно я стал меньше думать о сыне, реже вспоминать его, но всегда, как-то подсознательно, я обходил стороной детские площадки, а в субботу, традиционный папин день, когда даже самые плохие отцы выгоняются мамами на прогулку с их детьми, я старался уезжать из города или наоборот, вообще не выходить на улицу.
Через год я встретил женщину всей моей жизни и женился. У нас родилась дочь. Я сменил работу. Я переехал на новое место жительства. Все меньше и меньше жизнь вокруг напоминала мне о прошлой семье, о бывшей жене, о сыне. Суета, быт, домашние дела и рабочие проблемы – все это хорошо стирало прошлое. Только не память о сыне.
Кто-нибудь спросит, почему я сам не взял и не приехал к сыну – в лоб, без спросов и обсуждений.
Знаете, я не хотел скандала. Я не хотел, чтобы сын слышал истерики моей бывшей жены и её визгливые оскорбления.
Я боялся сделать хуже.
Я проконсультировался с юристами, сходил на прием в опекунский совет и стал собирать документы в суд.
- Дело пропащее, - говорили юристы. – Даже если суд обяжет бывшую жену не препятствовать вашим свиданиям с сыном, она всегда сможет найти повод, чтобы не дать его вам. Например, из-за какой-нибудь болезни. Справки при этом будет вполне достаточно. Закон всегда на стороне матери.
Я кивал. Я все понимал. Но ничего не делать все равно не мог.
Когда вдруг мне позвонила бывшая жена и дала сыну телефонную трубку, чтобы он смог поговорить со мной, показалось, будто мир дрогнул. Не знаю, как описать мое счастье. Не хватает ни слов, ни дыхания.
Бывшая жена разрешила нам общаться по телефону.
И даже дала пару раз увидеться.
Все стал вдруг так хорошо, что я ждал подвоха. Ждать пришлось недолго.
Однажды, бывшая жена позвонила и сказала, что уезжает на пмж в Германию. Выходит замуж за немца и без сожаления расстается с родиной.
Я сказал себе – слава Богу, и мысленно пожалел несчастного бюргера, явно плохо знакомого с характером моей бывшей жены и определенно совсем не знакомым с характером её мамы. Ещё мелькнуло, что вот и я, как умею, уже начал мстить немцам за раненого на войне деда.
А потом бывшая жена сказала, что в связи с её отъездом ей нужен от меня сущий пустяк – разрешение на выезд за границу нашего несовершеннолетнего сына.
И новость перестала быть радостной.
Я подумал.
Хорошо подумал.
И сказал – знакомь меня со своим новым супругом, и тогда я дам ответ.

Бывшая жена долго не соглашалась знакомить меня с её новым супругом.
Я стоял, как панфиловец – насмерть. Или показывай мне своего бюргера, или никакого разрешения на выезд сына за границу я не дам.
После долгих препирательств, иностранец был мне предъявлен.
Бюргер оказался русским евреем.
Русского еврея немецкого гражданства предъявляли мне в кафе в центре города.
Он мне сразу не понравился.
Не понравилось, что он жил в немецком городке Висбаден, с бабушкой и мамой, и был единственным сыном своих еврейских родителей. Я представил его маму, как она бесконечно любит своего единственного сына, и он мне не понравился еще больше. Еврейские мамы, они как бультерьеры, своего хрен отпустят, а чужого хрен признают.
Мне не понравилось, что к своим тридцати пяти годам он не женился – строил не семью, а карьеру. Все очень по-европейски с еврейским акцентом. У него не было детей, но он очень их хотел и с упоением рассказывал, как его мама уже переделывает одну комнату в их квартире под детскую. Нет, я понимал, эта детская готовилась не для моего сына. Конечно, моя бывшая жена будет стараться побыстрее забеременеть от немецкого гражданства, и ведь еврейская мама так ждет ребенка. Но где, черт побери, в этом иностранном счастье место моему сыну?
Я подумал и сказал – нет, разрешение на выезд сыну я не дам.
Глядя, как бывшая жена устраивает визгливый скандал, я с удивлением отметил, что еврейский немец смотрит на неё с восхищением человека, одобряющего борьбу мамы за своего единственного сына, а я смотрю на неё же с отвращением к взбесившейся эгоцентричной суке.
Выходя из кафе, отметил, что раньше тоже смотрел на бывшую с восхищением, случалось.
С того дня мне опять перестали давать видеться с сыном, прекратились наши телефонные разговоры и редкие короткие встречи.
Через месяц по почте я получил два извещения о начале судебных разбирательств: первого – о невыплате алиментов, и второго – о разрешении на выезд сына заграницу без согласия отца.
Алиментный суд тянулся долго, почти полгода.
В своем заявлении бывшая жена утверждала, что два года я не давал на ребенка не копейки, требовала гигантской компенсации и жаждала моей крови. Я собрал все квитанции о переводах денег на её имя и исправно ходил на каждое назначенное судебное заседание. Судебные заседания так же исправно переносились – то судья заболела, то судья уехала в командировку, то судья ушла в отпуск, то судья опять заболела.
Наша судебная система изумительна в своей неповоротливости. Стоя очередной раз под кабинетом судьи, я размышлял над тем, а если бы я действительно не переводил деньги на ребенка. Не платил бы все эти два года и не платил бы еще полгода судебного процесса. Не платил бы, пока судья занималась своими личными делами, наплевательски относясь к судьбе маленького человека. Сколько алиментных дел было на рассмотрении у такой судьи? Десяток? Два десятка? Сколько детей ждали, когда их нерадивых отцов заставят дать хоть каких-нибудь денег на молоко, одежду, учебу, лекарства? Полгода скотская судебная система плевала на то, как живут дети алиментщиков, плевала, на какие средства и как живут их дети.
В мае месяце судья снизошла с высоты правосудия и за какой-то час рассмотрела наше дело.
Претензии бывшей жены признали неправомерными. Меня обязали платить так же, как я и платил. Помогла моя аккуратность, с которой я сохранил квитанции обо всех денежных переводах.
На выходе из суда бывшая жена пообещала, что это только начало, и я еще пожалею.
Её слова не расходились с делом.
Второй суд, о разрешении на выезд сына заграницу без согласия отца, был похож на стирку белья пехотной армии после семи лет окопных боев. Грязное белье семейных дрязг, пересыпанное вшами обид и оскорблений, вытаскивалось перед привычным судьей адвокатом бывшей жены с ловкостью циркового фокусника.
Я сервировался отвратительным отцом. То, что я не общался с сыном эти два года, выставлялось как мое нежелание участвовать в совместном воспитании ребенка. Вещи, которые я ему покупал сыну, демонстрировались, как мое желание откупиться. Игрушки – как дешевый заменитель отцовского невнимания. Меня топтали всеми подручными средствами.
Выручил прокурор.
К моему большому сожалению, я не помню, как звали его, замечательного дядьку, спокойного, душевного и много понимающего человека. Ему оказалось не все равно.
Он вывел нас из зала судебного заседания, меня и бывшую жену, отвел в сторону, чтобы никто не мог нас услышать, цыкнул на адвоката, чтобы тот не мешался под ногами, и спросил у меня:
- Боишься, что не увидишь больше ребенка?
- Боюсь, - честно признался я.
- Я бы на его месте тоже боялся, - сказал прокурор моей бывшей жене. – Ты же не дала ему ни одного шанса, чтобы он не боялся.
- Он сам виноват. Он сам нас бросил, - сказала бывшая жена.
- В семье не бывает виноват один. Оба виноваты, - отрезал прокурор и отвернулся. – Договаривайтесь. Если не договоритесь, ребенка из страны я не выпущу.
- Сколько? – спросила меня бывшая жена. – Ты меня знаешь, я так не оставлю. Сколько? Назови сумму и разойдемся.

Я предложил бывшей жене, чтобы на первый год она ехала в Германию одна, без ребенка.
- Обустроишься в этом вашем Висбадене, осмотришься, найдешь работу, сойдешься с новой семьей и через год приедешь и заберешь ребенка, - предложил я. – Зачем брать сына в неизвестность?
Компромисс ей был не нужен. Бывшая не собиралась возвращаться в страну из своей капиталистической мечты.
- Разрешение. Давай разрешение на выезд сына, - требовала она. – Говори, сколько хочешь денег, и давай разрешение.
Я сказал нет.
Суд отказался удовлетворить иск бывшей жены.
Спасибо тебе, понимающий дядька прокурор, я знаю, у тебя тоже есть дети, ты меня тогда понял, крепко понял и не разрешил решать судьбу моего сына без меня.
Через пару недель, посреди обычного рабочего дня, меня позвал к себе мой начальник отдела.
Я работал тогда в одной крупной корпорации. Только устроился - третий месяц, испытательный срок, все к тебе приглядываются, ты пытаешься себя проявить, постоянно ощущаешь себя участником кулинарного шоу, вон тем кусочком мяса на сковородке, очень хочешь попасть в кадр и не подгореть. Корпорация была действительно очень крупной. Заводы, газеты, пароходы, отдельное многоэтажное здание офиса с надменным фасадом из стекла и бетона, куча охраны, магнитные пропуска на каждый этаж, корпоративные телефоны, служебный транспорт, заявление о неразглашении и перекуры строго по часам. Все, как полагается.
- Присаживайся, - сказал шеф. – И рассказывай, что у тебя за история с бывшей женой.
Я был удивлен, как Янукович, проигравший выборы Ющенко.
Я не скрывал своего удивления.
- Разве мои отношения с бывшей женой не моё личное дело?
- Уже нет. Рассказывай.
Я рассказал с пятого на десятое, без душевного стриптиза и обходя особенно острые моменты.
- Понятно, - хмуро кивнул шеф. – Уверен, что не хочешь отпустить ребенка?
- Уверен.
- Уважаю. Хотя поступаешь глупо, - шеф достал лист бумаги и протянул мне. – У меня к тебе просьба. Как к мужчине. Напиши заявление по собственному желанию.
- Это… из-за… бывшей жены?
Шеф устало вздохнул, переставил на столе письменный прибор, сдул с монитора невидимые пылинки.
- Ты хороший парень, - сказал шеф. – Лично у меня к тебе претензий нет. Ни к твоей работе, ни к тебе лично. Но твоя бывшая… Она приходила в контору, в службу безопасности. Что-то она там наговорила. Не знаю. Но у меня указание. Уволить, как неблагонадежного. Такие дела.
- А как она узнала, что я у вас работаю? А, впрочем, на суде по алиментам я писал место работы…
В голове стало пусто, как в полковом барабане.
Я написал заявление.
- Послушай, можно я тебе дам один совет, - сказал шеф мне вслед, когда я уже закрывал двери его кабинета. – Помирись с женой. И отпусти ребенка.
Когда я ехал домой, на телефон позвонила бывшая теща и предложила денег.
- Я продаю квартиру, - сказала она. – Скажи, сколько ты хочешь, и забудем обо всем.
Я пообещал ей, что подумаю.

Предлагать безработному денег аморально. Безработному надо предлагать работу.
Предлагать неожиданно безработному крупную сумму денег за одну его подпись аморально вдвойне. Бывшая теща знала, что делала, умная была тетка, хоть и беспринципная сука.
- Подумай не только о деньгах, - сказала она мне, позвонив на следующий день. – Подумай о сыне. У него появился шанс вырасти в человеческих условиях. У зайца в германской лесопосадке прав больше, чем у любого гражданина Украины. Подумай, кем он может стать там, и кем – здесь.
- Человеком, - сказал я.
- Человек – это не профессия. Я перезвоню тебе ближе к вечеру.
В обед позвонил сын.
- Папа, - сказал он. – Отпусти меня в Германию, пожалуйста. Я очень хочу в Германию. Ты же меня отпустишь, правда? Мне в Германии купили вертолет на радиоуправлении. И там все очень хорошие. А на каникулы я к тебе приеду. Честно-честно. Я же тебя очень люблю.
- И я тебя тоже очень люблю.
Все, что я смог ему ответить.
Вечером я напился и, когда позвонила бывшая теща, водки во мне плескалось чуть меньше килограмма.
- Нет, - ответила водка, и я с ней согласился. – Нет, я не торгую сыном. И пошли вы все к чертовой матери.
Кажется, бывшая теща обозвала меня идиотом и кем-то еще.
Утро оказалось хмурым и негостеприимным.
Безработный человек склонен к депрессии и самоуничтожению, он смотрит себе под ноги и занимается самокопательством со сноровкой опытного могилокопа Байкового кладбища. Взгляд безработного человека похож на взгляд побитой собаки, и мир вокруг угрюм и эгоистичен.
Из угрюмого мира утром мне позвонили.
- Я хотел бы с вами встретиться, - сказала трубка мужским голосом. – Это с вашей бывшей работы. И, поверьте, это в ваших интересах.
- Хорошо, - подал я голос из самокопанной ямы.
Мы встретились на городской площади. Обычный парень, кожаная папка в руках, тенниска, льняные штаны и сандалии.
- Я вас немножечко обманул, - сказал парень. – Я не с вашей бывшей работы. Думал, что иначе не захотите со мной встретиться.
- Ну, и кто ты?
- Я должен решить проблему выезда вашего ребенка в Германию.
- А проблема – это я.
- Точно, - кивнул парень. – Я прошу вас внимательнее отнестись к сделанному вам выгодному предложению.
- Слушай, кто ты есть такой? – я начинал злиться.
- Не важно, - сказал парень и ухмыльнулся. – Через неделю ваш сын должен пересечь границу. И он её пересечет. С вашим разрешением или без него. Подумайте. Мы живем в очень опасном мире. Ежедневно в этом мире с людьми происходят множество нехороших вещей. Думаю, ваш сын очень расстроится, если с вами случится что-нибудь нехорошее.
- Угрожаешь?
- Информирую. Ведь бывают случаи, когда разрешение отца может и не потребоваться. Например, при его недееспособности.
- Понятно. Все?
- Последнее. Думайте ровно сутки. Это последние сутки вам на размышление. Больше предложений не будет.
- Удачи не желаю, - сказал я, и мы разошлись, каждый в свою сторону.
Помню, покупал сигареты, и пальцы дрожали, неумело отсчитывая деньги.
Парень позвонил на следующий день, с городского номера, я сохранил его себе в телефоне в контакт «Рэкет».
Я сказал – нет.
- Молись, сука, - посоветовал парень. – Только у кошки семь жизней, и то – не всегда.
Я отключил телефон.
И решил для начала идти в милицию. Кто знает, может у них уже что-то было на этого парня.
- Отказной материал, - сказал мне милицейский капитан в районном РОВД. – Пока вам не причинили физического ущерба, никто заниматься вашим делом не будет. Нет состава преступления.
- Он мне угрожал.
- Ну, мало ли кто кому угрожал, - усмехнулся капитан. – Если мы на каждого, кто угрожает, будем дело заводить – полстраны пересажать придется.
- Все равно – обязаны принять заявление.
Капитан вздохнул.
- И охота вам бумагу марать.
Я написал заявление.
- Приходите, когда он с вами что-нибудь сделает, - посоветовал мне вслед капитан.
Я вышел из РОВД и задумался. Наверное, надо что-то делать. И для начала хорошо бы посоветоваться с кем-нибудь из понимающих людей. Должны же быть у меня среди знакомых понимающие люди без похмелья и комплексов безработного.
Я включил телефон.
Телефон зазвонил почти сразу.
- Что, к ментам ходил? – заорала на меня трубка голосом парня в льняных штанах. – Думаешь, помогут тебе менты? А дочке твоей они помогут? А жене нынешней помогут? Может быть, пока они на детской площадке гуляют, нам объяснить твоей дочке, какой у неё глупый папа?
И нажал отбой.

Один мой знакомый говорит, что в первый раз женятся по глупости, второй раз по расчету, а в третий раз – по любви.
Наверное, мне повезло.
По любви я женился во второй раз.
Впрочем, мой знакомый другого мнения, он говорит, что я идеалист и дурак.
После звонка с номера «Рэкет», я приехал домой и рассказал любимой жене о встрече на площади, заявлении в милицию, про сутки на размышление и угрозы ей и ребенку.
- Теперь это уже не только мое дело, но и твое, - сказал я. – Извини. Без тебя я не могу принять решение.
- Если бы это был мой сын, я бы шла до конца, - ответила жена.
- Спасибо.
- Что ж, - жена усмехнулась. – Пойду готовиться к осадному положению. Как я понимаю, в ближайшие несколько дней на улицу нам выходить не стоит.
- И двери тоже никому не открывайте. Так говорят во всех криминальных сериалах.
Я поцеловал жену и поехал к дяде Андрею.
Наверное, у каждого человека есть свой дядя Андрей, человек, чья профессия – всех знать.
Дядя Андрей знал многих, и многие знали и уважали дядю Андрея. С кем-то он служил в Афганистане, с кем-то делал дела в начале девяностых, с кем-то топтал зону в конце девяностых, с кем-то «пилил» заводы в начале двухтысячных и чуть позже перепродавал землю под Киевом. Он сводил людей, он состыковывал интересы, он решал вопросы и рисовал схемы. У нас сложились отношения, когда мы вместе растамаживались в Одесском порту, на соседних площадках, каждый помог каждому и расстались мы, в общем-то, хорошими знакомыми. Лучше человека, чтобы помочь мне советом, я не знал.
- Два варианта, - сказал дядя Андрей, когда выслушал мою историю. – Или отпустить сына. Или подключать знакомых «ментов». «Менты» твоих ребят, конечно, не закроют, но напугать могут. А еще лучше найти кого-нибудь в ОБОПе. Очень может быть, что твои ребятки по каким-то делам у них уже светились. Есть кто знакомый в ОБОПе?
Знакомых не было.
- Тогда отпускай ребенка.
- Не могу.
- Ну и дурак. Ладно, помогу. Дети – это святое.
Дядя Андрей сделал звонок, и через час на парковке супермаркета я встретился с двумя оперативниками из Отдела по Борьбе с Организованной Преступностью. Обычные ребята, очень похожие на бандитов, приехали на зеленой Шкоде Октавии.
В четвертый раз за сегодня я рассказал всю историю. В четвертый раз она показалась мне уже не такой и трагичной.
- Ну, - сказали «обоповцы», - и чего ты хочешь?
- Не знаю, - растерялся я. – Чтобы они отстали от меня и от семьи, наверное.
- Угу. И как ты себе это представляешь?
Как я себе это представлял? Например, они всех расстреливают из автоматов при попытке к бегству. Или садят в тюрьму лет на десять, предварительно отбив почки и голову. Или что там у «обоповцев» есть в меню по такому случаю?..
- Ладно. Мы можем по твоему заявлению будто бы завести дело. Материал, сам понимаешь, дохлый, отказной. Но можно сманеврировать. Заводим дело, выдергиваем их для дачи показаний, задерживаем на сутки, разговариваем, пожурим немного, потом выпускаем. Ну, это, значится, и все.
- А если они не испугаются?
- Испугаются. У нас все пугаются.
Я согласился. Вариантов других как бы и не было.
- Ладно. Раз ты не с поля ветер человек, а от дяди Андрея, возьмем с тебя по-божески. Тысяча литров бензина. Нормально?
Эх-м. Конечно, я чего-то такого ждал.
- Нормально.
Парни снабдили меня диктофоном и инструкциями.
- Запомни. Нам надо выиграть время для подготовки, и нужен материал для возбуждения дела, - сказали «обоповцы». – Вытаскивай на встречу бывшую жену и задай ей главный вопрос – что с тобой будет, если ты откажешься подписать разрешение на выезд сына. Понял? Она должна тебе угрожать. Понял? Чем больше гадостей она скажет, тем лучше. Все понял? Ну, удачи, Шарапов.
Вечером я встретился с бывшей женой и записал на диктофон весь наш разговор. Она не стеснялась в выражениях. Мне обещали отбить голову так, чтобы крыша протекла вплоть до превращения меня в растение типа овощ. Говорила бывшая жена спокойно и убедительно.
После разговора я созвонился с «обопвцами».
- Приезжай завтра с диктофоном в управу. С утра. Часов на девять. Будем оформлять, - сказали ребята из ОБОПа.

Утром меня разбудил звонок на мобильный телефон.
- Сегодня ты или подпишешь разрешение на выезд сына, или доктор подпишет тебе больничный, - сказал голос в трубке. – Времени тебе до четырех часов дня.
С добрым утром, как говорится, нас утро встречает прохладой и любимая что-то не рада.
К девяти часам я приехал на ул. Горького, к зданию УБОПа. Знакомый оперативник встретил меня внизу, провел в здание, мы поднялись на этаж, к нему в кабинет.
- Запись - ерунда, - сказал «опер», слушая наш вчерашний разговор с бывшей женой. Диктофон я спрятал неумело, и звук от ложечки, которой я мешал кофе, был просто оглушающим. Оперативника это забавило. – Запись – это, конечно, не побои. На записи дело не сошьешь. Ладно. Давай работать.
Оперативник опросил меня и внес показания в протокол. За несколько дней я столько раз рассказывал свою историю, что она меня утомила, подробности выглядели скучными и вялыми. Ну, не дал разрешение. Ну, позвонили мне. Ну, намекнули, что отобьют голову. Что еще? Да и все, собственно. Действительно, неубедительная ерунда какая-то получается.
Пока писали протокол, пока слушали запись и выбирали угрозы бывшей жены, пока оперативник ходил к начальству с бумагами, чтобы получить «добро» на разработку, прошло два часа.
Бывшая жена звонила каждый час. Каждый час звонил и «Рэкет». Давили на психику.
- Все, - сказал оперативник и вывел меня из здания УБОПа. – Теперь сиди и жди. Сейчас приедет начальник, подпишет бумагу и поедем на бой с организованной преступностью. Будет еще бывшая звонить – тяни время, только не отшивай их, чтобы глупостей не наделали.
Я сидел и ждал, курил сигарету за сигаретой и ждал.
Бывшая жена и «Рэкет» не успокаивались.
- Мы должны сегодня встретиться, - говорила бывшая жена. – Или ты вчера что-то не так понял?
- Все я понял. Должны – встретимся. Не сейчас. Я занят.
«Рэкет» в выражениях не стеснялся.
- Думаешь, ребенка с женой в квартире запер и справился? Или сказать тебе адрес твоих родителей? Или адрес племянницы? Может, сказать тебе, в какую школу ходит племянница?
Номер школы, её адрес и класс, в котором училась племянница, «Рэкет» назвал без ошибки.
Курилось мне в тот день легко, как никогда не курилось раньше.
К 12.00 из здания УБОПа вышел мой оперативник. Вид у него был триумфальный.
- Все в порядке, - сказал он бодрым тоном. Таким тоном в девяностых реклама Мавроди загоняла людей в МММ. – План мероприятий одобрен. Назначай своим бандитам встречу, через три часа, на Контрактовой площади. Место людное, примем всех без шума и пыли.
Я позвонил и договорился о встрече, на 15.00.
- Молодец, - хлопнул меня по плечу оперативник и пошел назад в здание УБОПа. – Жди. Мы скоро.
Я подождал еще час и начал беспокоиться. Оперативник долго не отвечал на телефон, потом сбросил, потом сказал, что он у начальства и перезвонит.
Время неумолимо подбиралось к трем часам дня.
Скоро мне опять стали названивать бывшая жена и «Рэкет».
- Ты где? – кричала жена.
- Ты ничего там не попутал? – интересовался «Рэкет».
- Я занят, - долдонил я. – Я занят. Я перезвоню.
Когда прошло с полчаса, как должна была начаться назначенная мной встреча, оперативник вышел из здания УБОПа и подошел ко мне. Выглядел он уже менее триумфально, хотя все равно был возбужденно радостен, как алкоголик перед пьянкой.
- Все чудесно, - сказал оперативник.
Я его радости не разделял.
- Не парься, подождут, никуда не денутся. Им нужнее, - отмахнулся оперативник. – Значит, расклад такой. Наша группа захвата сейчас занята. Начальник договорился задействовать «оперов» из местного РОВД. Звонок сделан, нас ждут. Они местные, все там знают. Так даже лучше получится. Только теперь вырастает цена вопроса. Три штуки американских денег. Решать тебе.
- А чего решать? Я людям встречу назначил. Не приехал. Они на нерве. Они и так меня не очень любили, а теперь просто порвут.
- Не волнуйся так, - усмехнулся оперативник. – Все будет путем.
Я согласился. Под шквалом звонков, тогда мне показалось, что другого выхода нет.
- Деньги? – спросил оперативник.
- Заедем по пути, - кивнул я.
Мы сели в машину к оперативнику и рванули в местное РОВД.
От звонков «Рэкета» мой телефон раскалился.
- Ишь, - усмехался оперативник на каждый их звонок, - настырные, сволочи.
Между тем, меня обещали заставить отвечать за базар, расчленить и «Ночным экспрессом» разослать в посылках в разные стороны по планете.
Приехали.
В кабинете начальника РОВД нас попросили присесть и рассказать, в чем проблема.
- Опять?!
Но начальник не совсем понял начальника, и ему надо было вникнуть и разобраться.
Я опять начал рассказ. Я перевел телефон в беззвучный режим. Телефон звонил постоянно, один звонок сменялся другим. Я рассказывал. В который уже раз?
- Что ж, все понятно, - кивнул начальник РОВД. – Я распоряжусь, чтобы рядом с местом вашей встречи подежурила машина патрульно-постовой службы.
Я впал в ступор.
- Да их там брать надо, вам же звонили, - оторопело проговорил «обоповский» оперативник.
- Законных оснований нет, - отрезал начальник РОВД. – Но если ребята из ППС заметят что-то неладное, они среагируют моментально.
- Да его там сейчас порвут, - сказал «обоповец».
- Вы не переживайте. Ребят дам хороших. Лучших дам, - начальник РОВД встал из-за стола. – Еще вопросы?
Вопросов не было.
Из кабинета я вышел в отупении, будто меня ударили веслом.
Оперативник услужливо подвез меня к месту встречи и даже предложил подождать, хотя ждать ему меня не хотелось совершенно.
Я ничего не сказал.
Молча вышел из машины и пошел к месту встречи.
Честно говоря, страшно не было. Да и чего бояться? Ерунда все. Разговоры, давление.
Я молча слушал обвинения и угрозы вымогателей, и думал о том, что у зайца в германской лесополосе прав действительно больше, чем у любого гражданина Украины.
Думал о том, как мало прав у человека в нашей стране. Как у нас легко и безнаказанно человек может быть растоптан и унижен хоть законной власть, хоть незаконной.
И решил отпустить сына. Просто отпустить. Опустить из нашего дерьма в капиталистическую мечту.

Мы еще увиделись с сыном один раз.
Бывшая жена привезла его попрощаться, много обещала, что будет давать видеться каждый год на каникулах и регулярно созваниваться через скайп, клялась здоровьем мамы и своим личным тоже.
Пусть будет здорова.
Больше сына я не видел и не слышал.

©pashtet-77