Нас в семье было двое детей — я и брат. Как-то с детства отношения не очень сложились: он издевался надо мной с методичностью маньяка, а я его за это ненавидела и желала, чтобы он умер.

Помню, в 17:00 по первому каналу начинались мультики, а это значило, что в 16:00 он начнёт меня мучать, чтобы успеть до просмотра. Я сжималась в комок, когда это время приближалось, старалась быть незаметной. Но он всё равно ловил меня и каждый раз придумывал новые пытки. Моей единственной защитной реакцией были слёзы — я плакала много и громко, но это не помогало.

Ночами я создавала в голове жестокие сценарии, когда я расправляюсь с ним с помощью яда или топора. Как он умоляет меня о пощаде, но я невозмутимо очищаю землю он его грязи. Единственное, что меня останавливало, это то, что было жалко родителей.

Это было тяжёлое время — перестройка и 90-е, им было совсем непросто. Когда я приходила к ним пожаловаться на брата и попросить помощи, они говорили: «Это твои проблемы, решай сама!». Я их не виню, как знать, как бы поступила, будь я в такой ситуации.

Однажды после очередной садистской сессии брат процедил: «Ненавижу тебя! Я хотел братика. А родилась никчёмная девчонка!». И хоть я была маленькая, эти слова врезались в мою память. С тех пор я начала замечать, что девочки и вправду никчёмные существа. Поверхностные, глупые, болтливые, истеричные. А мальчики наоборот спокойные, рассудительные и сильные.

Год за годом я совершенствовала свой критический взгляд и пришла к выводу, что не хочу быть девочкой. Всё в них внушало мне отвращение. В итоге я начала говорить о себе в мужском роде и одеваться, как мальчишка, хотя совсем не имела лесбийских пристрастий. Мне нравились мальчики и всё мужское. Мне даже очень хотелось иметь член и снились сны об этом!

Однако вернёмся к истории с братом. Моя пытка продолжалась лет до 16, пока он не уехал на полгода к бабушке в Калининград. Тогда я вздохнула с облегчением и обнаружила, что можно жить, не шарахаясь от каждой тени, не боясь чужого плохого настроения, и делать то, что хочется. Я вдохнула воздух свободы!

Когда он вернулся, я была уже не тем забитым существом. Стоило ему в первый же день дать мне подзатыльник, я ответила кулаком в челюсть — не сильно, но ответила. Я посмотрела ему прямо в глаза и твёрдо сказала: «Ещё раз ударишь — убью!». Он озадаченно потёр щёку и больше ко мне не прикасался.

С тех пор наши отношения начали налаживаться и мы даже умудрялись иногда поговорить по-дружески, как взрослые равноправные люди. Он с удивлением заметил, что я умная, я радовалась тому, что могу с ним перешучиваться. И хоть по-прежнему было напряжение — я так и не простила ему детство — в целом этот худой мир был лучше плохой войны.

Моя жизнь пошла в гору, а его наперекосяк. Я уехала из родительского дома, а потом из родного города — делать карьеру и искать себя. Он женился и развёлся, заболел гепатитом и начал спиваться.

Однажды я приехала домой в гости — был жаркий летний вечер и за окном пищали стрижи. Я обнаружила его голым на кровати, бьющимся в конвульсиях в собственной блевоте. Рядом лежала предсмертная записка и упаковки от каких-то таблеток. Он не отзывался на своё имя — дело было плохо.

Я заметалась по квартире в поисках телефона, а потом застыла на пороге комнаты. «Никто не знает, что я здесь, и не узнает, что была, если я сейчас просто уйду», — пронеслось в голове. Я смотрела на его жалкое тело и думала о том, что сейчас мои детские мечты могут воплотиться в реальность. Все мои слёзы, мольбы, боль стояли перед глазами неотмщённые. Я медленно подошла к аппарату, не отрывая глаз от брата, набрала номер и сказала: «Скорая, приезжайте! Попытка суицида».

Пока они ехали, я держала его за руку. Держала за руку, когда они выламывали ему вставные зубы, чтобы промыть желудок, — челюсть свело так, что её было не разжать. И когда выносили голого на носилках во двор и грузили в уазик на глазах у соседей. И когда отказывались принимать без документов в отделение. Разжала пальцы только, когда токсиколог Игорь Николаевич сказал: «Всё в порядке, можешь отпускать».

Это было очень легко — держать его вот так за руку. Гораздо легче, чем было бы потом все оставшиеся годы жизни вспоминать время от времени: «Я ушла тогда».

Впрочем, для брата это не сыграло особой роли. Он пытался покончить с собой ещё несколько раз, каждый раз всегда с каким-то изысканным юмором: то выпрыгнет с 4 этажа и ничего не сломает, но бросится под машину и ни царапинки. Как-то я пришла, а у него руки в бинтах:

— Что, опять с собой кончал? — ухмыльнулась я.
— Ага.
— А что живой?
— Да вены резал. Всё как положено: бритва, горячая ванна. Лежал-лежал. Замёрз. Скорую вызвал, — мы рассмеялись.
— Ну, я рада, что ты живой.
Это был один из последних раз, когда я его видела.

Из всех возможных способов покончить с собой он выбрал самый мучительный: он медленно спивался, теряя остатки личности и превращаясь в бессмысленное животное. В наши последние встречи с ним даже невозможно было разговаривать: пустые глаза, там уже никого не было. Спустя полгода его нашли на улице мёртвым.

Грустная история? Погодите, у неё есть продолжение.

Прошло много лет со дня его смерти и я продолжала вспоминать о своём детстве с горечью. Я не простила брата. Я чувствовала, что это отравляет меня изнутри: мёртвые не чувствуют боли, ему всё равно, а я чувствую и мне от этого плохо. «Если он где-то переродился и пробует пожить заново, помогаю ли я ему этими мыслями?» — думала я. Но что поделать — больное болит!

И вот пару месяцев назад мне приснился сон, который потряс меня до глубины души. Во сне ко мне пришёл брат. Он был голый по пояс и очень красив: его мускулистый загорелый торс переливался мышцами, спокойное уверенное лицо и внимательные глаза улыбались.

Он посмотрел на меня и сказал: «А ты молодец, сестрёнка!». Я поблагодарила его и почувствовала, что возбуждаюсь от его взгляда! Ничуть не растерявшись, я подошла к нему и обняла от всей души, вникнув в горячую поверхность его тела. Это было так спокойно и приятно. Моё возбуждение начало расти и передалось ему, словно не существовало границы между нашими телами. Мы слились воедино в этом простом объятии и растворились в ощущении любви. Когда, спустя вечность, мы отстранились друг от друга, он снова посмотрел на меня пронзительными голубыми глазами и исчез в пустоте сознания, оставив во мне ощущение тепла и безграничной любви.

«О, боже!» — моей первой мыслью после пробуждения был ужас, что я возжелала своего брата. «Ну и что?» — тут же поймала я себя. Страх инцеста, тем более во сне, — не более, чем ещё один бесполезный страх. Что он мне даст? А что мне дал этот сон?

Я наблюдала за своим состоянием и обнаруживала то, что искала годами: любовь к брату. Теперь прошлые воспоминания о нём растаяли и на их месте пылала горячая благодарность за эту последнюю встречу во сне. Пылало ярче всех страхов и неприятностей облегчение: я простила родителей, я простила брата, я простила себя за то, что пережила.

Какая разница, как это произошло, если теперь внутри у меня царит мир? Милосердное сознание выбрало действенную форму, чтобы воплотить наконец мою просьбу в реальность: я полюбила эту часть своей истории и могу идти дальше. Я снова увидела, что в каждом несчастии прячется счастье.

С этого короткого утреннего сна словно началась новая эпоха. Я стала сильнее и мудрее. В моей семье больше на одного человека. Моё сердце наполнилось состраданием ко всем мучителям и преступникам. Теперь я знаю, как это — прощать.

©Зап Зап