Рукожоп обыкновенный - это такой тип мужчин, у которых руки как бы есть, но они никогда не поднимали ничего тяжелее компьютерной мыши, пивной бутылки или штанги в спортзале. Нет, нет – здесь нет лишнего элемента, потому что штанга поднимается для красоты. Пиво тоже в основном для красоты. От него получаются с годами такие округлые формы – почти искусство – портретный идеал елизаветинской эпохи. Посмотрите на любого любителя пива – есть в нем что-то монументальное, румяное. Парсуна – одним словом. У тех, кто пьет напитки покрепче – в живописи лица сквозит что-то изможденное, иконописное, православное.



Иногда, жизнь вместо того, чтобы развиваться линейно – вдруг делает резкую загогулину, изгибается и разворачивается к тебе причинным местом. Ты уже видишь ближайшую перспективу, но по инерции движешься как раз в тыловую часть судьбы, которую народный фольклор величаво именует жопой. Жопа – это не всегда что-то медицинское, наподобие ануса, иногда, жопа – это нечто метафизическое. Ну, это как «пиздец». Бывает просто пиздец, а бывает как у летчиков. Про летчиков я помню из детства.

Мы жили на севере. На совсем севере. Чтобы было понятно насколько севернее всего остального, расскажу про Валеру Чупина. В то время для меня он был дядей Валерой, а для моего отчима – командир экипажа. Так вот дядя Валера завел себе ручного белого медведя. Все понимали, что это медведь завел себе дядю Валеру, но никто ему об этом не говорил. Отчим с Чупиным служили в поисково-спасательном отряде, который подбирал остатки космической промышленности. Они почему-то постоянно падают либо в тундру, либо куда-нибудь в снега. Так вот дядя Валера Чупин дежурил на станции, для которой Тикси такой же юг, как для сибиряка Сочи. А там медведь. Он его и прикормил сгущенкой. Смешно ему было, когда мишке банку кидаешь, он ее на одну лапу кладет, другой прихлопывает, потом сгущенку с лап слизывает. Такой примерно север.

Дядя Валера и про «пиздец» мне рассказал. Затосковал как-то без водки и рассказал: «Когда самолет разбивается, и потом прослушивают запись с черных ящиков, последнее слово, которое произносят летчики всегда – пиздец. Сначала все неразборчиво. Экипаж борется за спасение самолета и в тот момент, когда уже… кто-нибудь из летчиков спокойно говорит – ну, все – пиздец. На этом обычно запись с черных ящиков заканчивается».

Так же и с метафизической жопой, которая наступает, когда экипаж личности не может справиться с жизненным пике.

Причем тут рукожоп? А рукожоп – это я, который узрел метафизическую жопу. Насколько рукожоп. Хм. Ну, настолько, что когда какая-нибудь из моих бывших женщин говорила, что где-то, что-то в квартире отвалилось – я впадал в анабиоз или прикидывался мертвым. Но время идет. Бывшие женщины все куда-то делись, а я стал подрабатывать монтажником, чтобы не помереть с голоду. Стал строить декорации и оказался не рукожопом. И столько накопилось материала. Столько типажей и характеров, что я решил всем этим поделиться под новым тегом.

Для затравки.

- Ты любишь Лепса? – спросил Рома и загрустил.
- Не очень, если честно, - ответил я.
- А я всегда хотел у него на концерте что-нибудь построить и дежурить потом остаться, послушать, вот как сейчас.
- Ну, тебе повезло, - ответил я и начал собираться домой, чтобы ненароком не попасть на распевку великого музыканта. У меня почему-то от его творчества несварение и заворот кишок. – Слушай, Ром, а чего грустный такой, мечта же сбылась?
- Да жена учудила. Все лето на даче жила. То шуруповерт попросит, то еще какой инструмент. Я все ржал над ней, но инструмент давал. Вчера на дачу приехал, а она блять беседку построила.
- Беседку?
- Беседку! Настоящую. С крышей, с полом, со всей хуйней, да так построила, что я сам ахуел.
- Что думаешь делать? – начал я переживать за Рому.
- Думаю свитер ей связать.
- Свитер?
- Свитер. Я уже у сестры спицы взял и всю хуйню, сестра обещала научить.
- Твоя месть не знает границ. Ты очень жестокий человек, Рома.
- Я знаю. Но должен же я как-то поставить ее на место.

Ну, как не рассказать про этих людей?

©week-by-week