Деньги я любил с детства. Это чувство проснулось во мне в момент стояния в углу в возрасте лет десяти. Наказан я был за следующий проступок: приобрел игрушечную пожарную машину на «трешку», данную мне на покупку еды в универсаме. Мы жили небогато, но я ни в чем не нуждался. Наказали же за растрату без разрешения. Итак, я стоял носом в стенку, думал о природе денег, их значении в моей несчастной жизни и твердо решил начать зарабатывать. Трудился на износ, а именно объехал всю многочисленную родню (вот ведь время было, один через весь город, никто не боялся отпускать) и дипломатично подвел всех к необходимости пожертовать мне рубль в счет подарка на день рождения, до которого оставалось полгода. Убеждать я умел и слабая нервами ленинградская интеллигенция сдалась

Собранное было поменяно на красный как закат червонец. До сих пор помню вожделение, с которым я него смотрел. Кажется, мои чувства носили даже сексуальный характер. Недавно, увидев где-то этот бледно розовый тотем, я испытал такую же дрожь в солнечном сплетении, как бывает при совершенно иных обстоятельствах. «Десятка». Я помню все ее скрипы и шелесты. С купюрой я не расставался ни на минуту. Через пару дней ее отобрали у меня какие-то невские гопники. Мне даже удалось врезать одному перед тем как побежать, но меня догнали и разгрузили на шапку, модный пенал и содержимое карманов. Я шел домой по лужам Веселого поселка и плакал. На следующий день я записался в спортивную секцию. Бега.
Но начнем про реальные заработки.

Властелин бутылок.

Мне 12 лет. Лето я проводил на даче, заняться было особо нечем, а в сельпо продавалось много интересного и отчаянно нужного. От безысходности начали с другом собирать бутылки. А кто не собирал?! Двадцать копеек за штуку. Пять бутылок рубль. Один рубль – эээх! Ну вы помните. Окружные леса никогда не находились в такой чистоте как после наших походов. Людей, разбивавших бутылки я ненавидел всей душой, а тех, кто их выбрасывал, считал глупцами. Я начал жить, измеряя капитал любого человека количеством бутылок. Даже мамину зарплату младшего научного сотрудника я перевел в стеклотару и визуализировал. Я стал просить покупать мне омерзительный нарзан вместо пепси-колы. Родители удивились, но радостно пошли навстречу. Давясь соленой гадостью я помнил, что эта бутылка при сдаче стоит на десять копеек дороже. Иногда в лесах мы находили такой стеклянный антиквариат, что приемщики подозревали нас в ограблении музея раннего палеолита. 

В общем мальчики сошли с ума. Надо сказать, что в трех километрах от дачи, где я жил с прабабушкой находилась дача моего дедушки по еврейской линии, крупного строительного начальника. На выходных я регулярно являлся туда с лицом, выражающим безмерные страдания и очевидную потребность в деньгах. Воспитывали меня в строгости и домой отправляли сытым, но таким же бедным. День рождения у дедушки был летом и отмечался на даче с большим размахом. Дефицитные деликатесы украшали богатый стол и доводили меня до невроза. Однако в тот день, о котором идет речь, я не обращал внимания на копченую колбасу и красную икру. Меня интересовали бутылки, места скоплений которых узнавались мною по запаху. Еще до начала застолья я подсчитал свою завтрашнюю выручку и осоловел. Это был первый раз, когда я хотел, чтобы праздник поскорее закончился. Мне не терпелось получить активы в собственность. Когда наступил черед Наполеона и стало понятно, что опустошены все принимаемые в СССР бутылки, я вылетел из-за стола, примчался на кухню, куда уносили все, что мешало в столовой и начал складывать стеклотару в припасенную сумку безобразного вида. Праздник был веселый и мои копания в мусоре особо никто не замечал. Наконец, я собрал все свое богатство и решил откланяться, так как тащить ночью три километра огромную звенящую сумку не хотелось. Как истинный сумасшедший я боялся ограбления. Удивительно как мы теряем разум, занимаясь накопительством и стяжательством, идя на жертвы, чаще всего несоизмеримые с ожидаемым результатом.

Провожать любимого внука собрались все участники банкета, дедушка шел последний. Каждый гость, выходивший меня поцеловать застывал, разглядывая сумку с бутылками, стоявшую рядом с тщедушным мальчонкой, уходящим в сумерки. Разум, замутненный стеклом, постепенно стал ко мне возвращаться, и я осознал потенциальные интерпретации данной мизансцены. В глазах общественности состоятельный дедушка выглядел окончательным Плюшкиным, который заставляет внука переть на себе обоз с бутылками, чтобы дать хоть как-то заработать ему на пропитание. Сумка была чуть ли не с меня размером, но в ней едва ли набралось на пять-семь рублей. Колбаса и икра на столе стоила значительно дороже. 
Гости медленно стали поворачиваться к хозяину праздника. Ожидались едкие шутки, особенно на тему отношения в еврейской семье к русскому внуку. 

Дедушку я любил и опозорить его не мог.

«Дедуль, а где у тебя помойка, я хоть бутылки вынесу, польза от меня будет». 

Сердце обливалось кровью, но лицо было безмятежно-беззаботным. Тем более я знал, что помойка где-то далеко, и рассчитывал, что никто меня провожать не пойдет. 

«Спасибо, может посидишь еще? Наполеон вкусный, арбуз, куда тебе спешить?» (душа рванулась, но бизнес есть бизнес)

Неожиданно один из гостей, сделал шаг вперед и хладнокровно убил меня:

«Да оставь ты бутылки Санек, я в город отвезу на машине, сдам, пропьем с твоим дедом, чего добру пропадать». Главное было не зарыдать. Огромные, грубые ладони взяли в охапку эти нежные цветки и вместе с кожей оторвали от меня. 

Я шел домой через вечерние, покрытые августовской ночью, токсовские холмы и плакал. Маленький обездоленный мальчик с тонюсенькими ногами, вставленными в тяжелые разваливающийся сандалии, у которого только что отобрали последние деньги, а с ними последнюю надежду. Мир казалась мне катастрофически несправедливым и бесконечно жестоким. Насладиться летней прогулкой налегке в голову мне не приходило. А ведь сколько счастья было в той теплой ночи беззаботного детства, да и деньги мне были в общем не нужны. Про упущенный "наполеон" я вообще молчу.

Удивительно как мы теряем разум, занимаясь накопительством и стяжательством, идя на жертвы, чаще всего несоизмеримые с ожидаемым результатом.