Ирония судьбы заключается в том, что единственный случай, хотя бы отдаленно напоминающий катастрофу, случился со мной на почти игрушечном корабле. Три дня назад, на маленьком пассажирском катамаране San Pawl, который вез нас – с детьми, да, - из Венеции в Ровинь. Предполагалось, что это будут три часа приятного путешествия (в итоге оказалось почти семь) по спокойному морю (ну какой может быть шторм в этой узкой полоске открытого моря, отделяющего Италию от Хорватии), с прохладительными напитками. Возможно, с красным вином. Мы, в общем-то, знали, на что шли. Мы уже проделывали этот путь на таком же катамаране два года назад. Только тогда у нас еще не было Левы. Нам казалось, что Лева – единственная проблема, которая может возникнуть в этом пути. Вдруг он обкакается. Вдруг он будет кричать и дрыгать ногами, мешать другим пассажирам и нам пить прохладительные напитки.

Мы попали даже не совсем в шторм (хотя волны были), а в какой-то неправильный боковой ветер. Наш катамаранчик раскачивался с боку на бок так, что в иллюминаторах все становилось то совсем синее (море), со совсем серое (небо), то совсем белое (пена). Это, так сказать, по горизонтали. По вертикали же он подпрыгивал и пикировал обратно в море с высоты в несколько метров. Ощущения в кишках были при этом в точности такие, как на любимом аттракционе моего детства «Кораблекрушение» в Парке Горького. Респект, кстати, создателям аттракциона, они знали толк в кораблекрушениях.

Так вот, теперь я знаю ответы на некоторые свои вопросы. Когда начинается п…ц, люди делятся на тех, кто кричит или плачет, на тех, кто смеется, и на тех, кто молчит с каменным лицом либо ровно сообщает попутчикам, что «такое бывает» и что «мы не умрем». Я, к примеру, сразу стала кричать. Саша-старший, как не сложно догадаться, сделал каменное лицо. Саша-младшая поначалу смеялась. Лева сделал нам огромное одолжение и, как только началась качка, заснул, а когда запустился аттракцион «Кораблекрушение», проснулся, всплакнул и повис у меня на груди (как хорошо, что я его до сих пор кормлю), выпучив глаза, но в целом спокойно. Я держала его одной рукой и Саша Гаррос одной рукой. Вторыми своими руками мы держались за ручки кресел, чтобы не скувырнуться на пол. В этом пластиковом кресле меня при этом болтало так, что на заднице, простите уж за подробности, до сих пор красуются огромные фиолетовые синяки.

Что еще? За детей действительно страшнее, чем за себя, как ни банально это звучит. А вообще адреналиновый выброс такой, что в нем тонешь раньше, чем в море. Обниматься, как в моих фантазиях, невозможно. Потому что руки нужны, чтобы держаться и не вывалиться из кресла.
.
В какой-то момент я стала требовать, чтобы Саша дополз до шкафчика со спасательными жилетами для младенцев (шкафчик был прямо перед нами) и вытащил один для Левы, Саша говорил, что это вызовет панику на корабле. Я продолжала настаивать: как же так, ведь он наш ребенок, ведь он не умеет плавать, а вдруг мы перевернемся. Саша сказал, что, если мы перевернемся, спасательный жилет Леве уже не понадобится. Я требовала, чтобы мы составили план на случай окончательной катастрофы. Как надувать жилет? Где ближайший к нам аварийный выход? Водится ли здесь кто-то вроде акул? Сколько может продержаться младенец в такой воде? Есть ли у нас фонарик? Как нас будут спасать, с вертолетов или с воды? Саша мне на это ответил, что его очень тошнит, и погрузился в бумажный пакет. Саша-младшая к тому времени уже освоила несколько пакетов.

Бумажные пакеты раздавал молодой стюард-хорват. Они, пакеты, предусмотрительно высыпались на пол из одного из распахнувшихся шкафчиков. Стюард хватал их с пола, потом, цепляясь за поручни, мелкими перебежками перемещался по салону, от одного блюющего пассажира к другому, забирал полные пакеты и совал им в руки новые.

Вообще о работе экипажа – насколько я поняла, полностью хорватского, - стоит сказать отдельно. Офигительно крутые ребята. Они не только раздавали пакеты. Они гладили людей по спинам и головам. Говорили, что «everything is under control», что «the ship is safe» и что «we’ve been in worst situations many times». Они были мокрые от пота, но НЕПРЕРЫВНО улыбались. Чтобы показать, что все под контролем. Один из них с выражением детского озорства на лице нажал какие-то кнопочки на аварийных выходах: мол, это он нас просто разыгрывает. Когда в какой-то момент я всерьез стала размышлять над тем, насколько комильфо будет обоссаться прямо здесь, в кресле (ну а что? если все вокруг блюют, почему мне нельзя пописать?) и решила обсудить с ними этот вопрос, они заулыбались еще лучезарнее и под руки дотащили меня до туалета. Под руки – не потому, что мне было плохо, а потому, что качка не предполагала прямохождение.

Часа через два от начала болтанки (и дальше до победного конца) в нашем отсеке – а там было человек примерно сто, - тошнило практически всех, кроме меня. Саундтрек в салоне был удивительный: рев двигателя, плеск волн, легкая фоновая музыка и оглушительное «буэээ» со всех сторон. Выяснилось, что у меня нет морской болезни, совсем. То есть я просто вообще не могла понять, почему они все занимаются какой-то херней, вместо того, чтобы трястись от ужаса, как я. В какой-то момент я натурально почувствовала себя героиней ужастика категории зэд: как будто пассажиры корабля, включая моего мужа и мою дочь, дружно заболели адским зомби-вирусом, выворачивающим их наизнанку. А я одна такая с иммунитетом сижу и на них таращусь. С голой сиськой (а кого мне стесняться? пусть они меня все стесняются со своими пакетами), в которую вцепился мой сын, у которого, вероятно, поэтому, тоже иммунитет. «Мама, тебя что, совсем не тошнит?!» - проскулила в коротком перерыве между приступами рвоты Саша-Барсук. – «Совсем». – «Как бы я хотела оказаться на твоем месте!» - «На моем месте тоже плохо, - сказала я. – Мне ужасно страшно». – «Трусливый Терминатор!», - пискнула Саша и зарылась обратно в свой пакет.

Приглядевшись, я поняла, что все-таки не одна. На самом деле нас четверо. Я. Лев. Невозмутимый дедушка лет восьмидесяти, глядящий в иллюминатор на бушующую сине-бурую херню так, словно там пасутся на лугу мирные стада. И девушка в соседнем ряду, заботливо поглаживающая своего мускулистого, багрового, мычащего в пакет спутника. Это девушка тоже меня заметила. И помахала мне ручкой.

Часа через три я поняла, что катастрофы, вероятно, не будет, потому что уровень п…ца примерно один и тот же. Еще через три с половиной часа мы приплыли. Из них последние полчаса были очень милыми. Мотать перестало, все снова начали разговаривать в перерывах между пакетами, а я целомудренно спрятала сиську под шарфиком. Мы вежливо попрощались с улыбчивым хорватским экипажам. Оказавшись на твердой земле, я испытала прилив эндорфинов, сравнимый разве что с тем, что бывает сразу после родов.

Но теперь я немножко, самую малость, знаю, что они чувствовали. Все те люди, которые на твердую землю так никогда и не вышли.

(с) Аня Старобинец