Пост-откровение. Про секс и сексуальное воспитание. Особо нравственным сегодня лучше не читать. Или им — в первую очередь, не знаю…
-О, а ты знаешь, что такое секс?
-Неа…
-Мелюзга… Сейчас расскажу.
И соседский мальчишка, рассказывает мне, что же это такое. Подробно. Даже слишком подробно. Там куча непонятных мне матерных слов, но он не ругается — просто ЭТО так называется. Рассказывает про верёвки, которыми связывают, про позы, когда «как собаки», про то, куда что пихают, и как это больно…
Солнечный летний день, мы сидим под яблоней во дворе и мило беседуем, мои родители невдалеке о чём-то болтают с его бабушкой, а я смотрю на красные, уже созревшие ранетки и познаю устройство мира. Слушаю внимательно, не шевелясь и даже почти не дыша.
Мне пять лет…

А вот зима, я несу своё знание в массы, рассказываю подружкам в тишине детских комнат страшные тайны. Заплетая косы барби, цежу сквозь зубы: эх ты, мелюзга…
Весной моё знание вскрывается самым неожиданным образом. Мой друг Данилка, пришедший к нам в гости со своими родителями, говорит мне по секрету, что влюбился в девочку из садика и хочет написать ей письмо, но вот беда — писать не умеет. А я умею. Правда печатными буквами, но это ничего, ведь главное результат.
Результат — это лист из тетрадки в линеечку, где самое приличное из написанного — я хочу тебя трахнуть… Я не пытаюсь кого-то обмануть, я, действительно, от души помогаю. Данилка прячет бумажку в карман, довольный, что завтра, наконец, признается в любви той самой девочке. Я до сих пор помню, как блестят его глаза в тот момент.
На счастье девочки и на мою беду, вернувшись домой, родители Данилки находят записку, выясняют все обстоятельства и несутся галопом обратно — в гости… Что там было дальше, не знаю, но мне, по какой-то неведомой причине, не влетело. Хотя я вобщем-то готова была и пострадать за правду.
Пройдёт неделя-другая, и родители вернутся домой из магазина со словами:
— Мы тут тебе новую книжку купили, — сунут мне тоненький синий журнальчик и деликатно отвернутся. Это я сейчас понимаю про «деликатно отвернутся». Тогда же я невинно открыла книжку, увидела ТАААКИЕ картинки, что чуть не потеряла сознание, быстро захлопнула странички и подумала: «Боже, они просто не видели, что купили!»
Я никак не могла поверить в то, что адекватные, вменяемые родители могли дать ребёнку такую книжку. Скорее всего, они схватили с полки магазина первую попавшуюся и подарили мне. Им вообще такое не свойственно, но других объяснений я не нахожу.
Я пячусь в комнату, как рак, пряча книжку за спиной, и бегом запихиваю её под матрас – фууух, кажется, пронесло… Читаю я, как вы понимаете, по ночам. Под одеялом и с фонариком. Интим, блин…
Родители узнают, что я усвоила материал в тот момент, когда асфальт перед домом начинает пестреть изображениями сперматозоидов. Ну а что? Мне всего 6 лет, снег уже сошёл, и я люблю рисовать мелками. Рисую, что умею. Сегодня я умею рисовать сперматозоидов.
Поговорить на тему секса мама со мной так и не смогла — советское наследие, где было повсеместно распространено непорочное зачатие, давало о себе знать. Мама и сейчас краснеет при слове «секс». А если при ней произнести слова «оральный секс», то она будет молчать неделю — просто потому что в процессе речи тоже задействован рот.
Поэтому идти от идеи насильного, извращённого секса до понимания, что есть любовь, нежность, гармоничное партнёрство мне пришлось самой. И скажу честно, я не уверена, что то моё первое знание не влияет на меня и по сей день.
Как вы уже, наверное, догадались, когда родился сын, я чётко понимала, что никакой капусты, аистов и прочей флоры-фауны в нашем доме не будет. Только правда. Нормальными словами. И с самого раннего возраста.
На работе коллега интересуется, как бы так обсудить эту тему с дочкой восьми лет, а то вдруг ей в школе расскажут. А в моей голове – дон-Дон-ДОН! Набат во все колокола! Ты — уже — опоздала!!!
Я понимаю, что не всем так «повезло», как мне, с ранним сексуальным воспитанием, но ведь я не одна, правда? И это огромные риски. Искалеченные идеалы. Искажённая нравственность. Это то, что потом исправляется годами. И иногда не исправляется вообще. Говорить об этом нелегко, но я считаю, что точно надо.
Мой сын рано заинтересовался темой «откуда я взялся» и первые вопросы возникли в два года. Они были самыми примитивными, и отвечать не составляло труда:
— А откуда я взялся?
— Из маминого животика.
— А как вылез?
Спасибо, что у меня кесарево – так НАМНОГО проще объяснить… Я показываю шрам, рассказываю про операцию. И на полгода сыну достаточно. Но в 3 он снова возвращается к разговору:
— А как я появился в животике?
— Из семечка.
— А кто тебе дал это семечко?
— Папа.
— А он из себя это семечко как достал? Ну в смысле откуда?
О боги!!!! А я-то думала, что я без комплексов… У меня сводит скулы и низ живота от стресса. Я боюсь разговаривать с сыном про ЭТО, мне неудобно, стыдно и вообще – смотри, какая птичка летит… Но я вспоминаю созревшие ранетки на яблоне, беру себя в руки и продолжаю как ни в чём не бывало:
— Из писюна.
— Ааа… — безразлично выдаёт ребёнок и идёт дальше. Разговор закончен. Больше его сегодня ничего не интересует. И моё вымученное «из писюна», между прочим, тоже. Я могла бы сказать: из уха, из пальца, из подмышки – и он бы принял это также просто, как само собой разумеющееся. Я иду домой и очень радуюсь, что на сегодня моя пытка закончена.
Но я знаю, что ждёт впереди. Что дальше его заинтересует процесс передачи зёрнышка – и мне придётся говорить правду. Верите? – я не хочу. Вот прям совсем и вообще. Но я буду об этом говорить и ценить тот момент, когда сын приходит с подобными вопросами ко мне, а не к друзьям.
Я не тешу себя напрасными надеждами и знаю, что потом обязательно найдётся тот, кто расскажет ему про верёвки, про позы «как у собак» и прочее, расскажет грязными словами, марая всё, к чему прикасается. Но я хочу, чтобы сын уже знал, что ЭТО может называться не только матерными словами, что ЭТО вообще изначально про любовь. Про доверие. Про взаимность. И ещё – про ответственность.