Утро. Хорошее утро. За окном уже светло. Звонок в дверь. Скромный такой звонок, короткий, «Дзинььь» и всё, как будто кто-то неуверенно нажал кнопку. Чертыхаюсь, отставляю чашку только что сваренного кофе, с сожалением кладу сигарету в пепельницу, утренние маленькие, вредные удовольствия прерваны. Видимо придется идти к какой-нибудь бабуле, что-нибудь лечить.

Делаю серьёзную морду. За дверью консьержка из соседнего подъезда, не старая ещё женщина со следами былой, но уже основательно спитой красоты. «Мне очень надо с Вами поговорить». Так. Будет денег просить. Прикидываю, сколько могу дать, понимаю, что безвозвратно.

Нет. Стоит, переминается с ноги на ногу. Странно. Приглашаю в кухню, наливаю кофе, «Нет, нет, спасибо, спасибо, не буду» Ну ладно, пусть себе стоит. И вдруг выпаливает: «Покатай моего Петьку на самолёте, пожалуйста, очень прошу». Петька это её сын, лет осмьнадцати, видел его довольно давно, добродушно пьяненьким, потому и запомнил. Смотрит как-то заискивающе, по собачьи, снизу вверх и не мигает, ждёт ответа. До меня наконец доходит - а Петька то болен. 



Еще летом расспрашивала меня про онкологические клиники, какая хорошая, сколько стоит и всё такое прочие. Да и не вижу я этого Петьку давно. «Он от компьютера не отходит, всё летает, летает, не оторвать, я ему даже руль купила, пусть налетается напоследок» - тараторит она. В голове что-то щелкнуло. Ладно, полетаем. Звоню на вышку. «Привет. Привет. Погода есть? Есть. Выпустишь? Выпущу.» Оборачиваюсь, «Парню восемнадцать есть? Нет. Тогда вместе полетим.» Звоню шефу. «Машина есть? Есть. Мне побольше нужна, сто семьдесят вторая. Дашь? Дам. Только топливо оплати. Какой разговор, оплачу. И долг за прошлые полеты оплати. Оплачу. Когда будешь? К обеду. (Шеф человек военный, его «к обеду» не устраивает.) Время? К четырнадцати часам. Пойдёт, всё свободно будет».

Так. Собирайтесь, через час выезжаем - командую я.

На термометре минус 9. Надо идти греть машину. Она здоровенная, греть долго.

Выползаю со стоянки. Стоят, ждут. Петька - высокий парнишка с по ципляче торчащей шеей из зеленого пуховика и здоровенным кадыком, который беспрестанно ходит вверх, вниз. Очень худой, кахексичный. Сухое, землисто-зелёного цвета лицо, огромные серые глаза. Завершает всё это большущая шапка ушанка армейского образца. Мда. Шапка добивает.

Потихонечку выкатываемся из города, пробок нет, навигатор указывает один час тринадцать минут пути.

Едем не спеша, в крайне правом ряду. Резина старая, гнать стрёмно. Ставлю Клаудермана, хорошая, интеллигентная музыка. Петька закрыл глаза, покачивается в такт движения машины. Тяжело ему. Мать сидит сзади, отрешённо смотрит в окно. Пейзаж известный – заснеженный лес, заправки, кафешки.

Приехали. Шлагбаум. Записываю их паспорта в гостевую книгу. Едем к вышке. На поле тишина, никого нет. Вообще тихо. У входа наш замечательный диспетчер, мается от безделья, покуривает.

Топаем к ангару. Николай Николаевич, это аэродромный механик, возится с мотором какого-то пипелаца. Без шапки, в сером комбинезоне, руки в чёрном масле. Самолетик наш уже выкатил на стоянку. Он ярко белого цвета, даже на фоне загородного снега выделяется.

Николаич косится на парочку, стоящую за мной, всё сразу понимает. Он такое видел, очень близко видел, у него недавно жена умерла от этой пакости, так что ничего ему объяснять не нужно. С тех пор и живёт при ангаре, домой не ездит и потихонечку по вечерам напивается. Механик он классный, закончил служить инженером авиационного полка.

Начинает играть. «Докладываю! Самолёт к осмотру и полету готов». Это я у него вроде как командир. «Почему правый пилот не по форме?» Оглядываюсь. Какой такой правый пилот?

Доходит. Пока репу чесал, Николаич несет свою старую летную кожанку и новый подшлемник.

Перебор. Нахрена в Цесне подшлемник? Идём на осмотр. Маманя помогла парню снять куртку и напялить кожанку и подшлемник. Картинка ещё та, но Петя себя со стороны на видит, а зеркал в ангаре нет. Обходим самолёт, снимаем заглушки, качаем элероны, делаем всё как положено, как прописано в инструкциях. Всё это время Валентина (так зовут маму) семенит рядом с сыном, поддерживая его. Николаич отвернулся и втихую засадил полстакана коньяка, который я ему только что подарил на Рождество. Ему тоже не легко.

Проводим внутренний осмотр. «Всё что не закреплено, закрепить!» Это я уже играю.

Заталкиваем Валентину на задний ряд. Помогаю залезть в кабину Петьке, он совсем невесомый.

Занимаю своё место. Надеваем гарнитуры. Выуживаю в дверце кабины ламинированный чек-лист, украдкой вытираю о джинсы, вручаю парню. А парень аж светится от счастья, первый раз вблизи видит самолет, в нем сидит, все можно потрогать, а тут ещё чек-лист.

«Читай! Громко, внятно». Читает, я ему репетую.

«Топливный кран в положение ОБА» – выговаривает Петя.

«Топливный кран в положении ОБА. Выполнено.» - вторю я.

«Мастер включить» - уже выкрикивает Петя.

«Мастер включён. Выполнено» – откликаюсь я.

«Напряжение в сети» – это Петя.

«Напряжение в сети на зеленом» – это я.

И так далее. Весь чек-лист Пётр прочитал, а я откликался. Даже взмок, я и забыл, что он такой длинный.

Поворачиваю ключ к запуску.

«Пётр, открой окно и выдай заключительную команду». Смотрит на меня вопросительно, ну «от винта». Петя открывает окно и кричит фальцетом долго растягивая звуки «ОТ ВИ-И-ИННТА-А-А», а в ответ раздаётся рёв Николаича «Есть от винта», ещё и честь отдал. Совсем перебор.

Доворачиваю ключ, движок чихнул и затарахтел.

Продолжаю играть. Уже по внутренней связи объясняю парню, где какой прибор, где должны быть стрелки, как выставить по давлению высотомер, что такое авиагоризонт, вариометр и прочие премудрости.

Хлопает глазами, улыбается неуверенно, оглядывается на маму, физиономия сияющая, восторженная. Наконец поверил, что полетим.

«Петя, нажми кнопку связи на штурвале, вот она под большим пальцем, запроси разрешение на руление»

Совершенно казённым голосом произносит: «Борт 67435, прошу разрешение на руление»

Сейчас думаю диспетчер пошлёт куда подальше, на поле ни души, на полосе ни души, в воздухе ни души, погода 9999, ан нет, отвечает строгим голосом «Борт 67435, руление разрешаю, следуйте на исполнительный». Хрень какая-то. Предполагаю, что Николай Николаевич уже сгонял на вышку и все объяснил.

Ладно, рулю в конец полосы. Петя рулит штурвалом, на симуляторе у него педалей нет, поэтому так и рулит. Эти самолетики управляются на земле педалями. Доехал до конца, развернулся встал. Приборы в порядке, температура в норме, высотомер по нулям. Толкаю Петю в бок. Проси взлёт.

Тем же казенным голосом «Борт 67435 прошу разрешения на взлёт», но в конце срывается на восторженный, щенячий взвизг. «Борт 67435 взлёт разрешаю, следуйте южным маршрутом, прохождение точек донесения доложите». Что-то наш диспетчер совсем охренел, чего несёт?

Закрылки в положение 10 град, полный газ, разбегаюсь. 35 узлов, 40, 45, скоро 50, по интеркому командую «Штурвал на себя», Петя тянет на себя что есть мочи, удерживаю в нужном положении, но мягко, однако - не симулятор. Отрываем переднее колесо, вот уже и летим, набираем высоту, скорость.

На физиономии у Петра вся гамма счастья. Летит, летит. Набрал высоту, без «коробочки» ухожу к Оке. Идем зигзагом, выполняя мелкие виражи, градусов на 15, не более. Небо чистое, ярко голубое, внизу укрытый снегом лес, поля, красота. Покачивая самолет даю возможность почувствовать полёт. Слегка потряхивает, ну так и должно быть. Оборачиваюсь на пассажирку. Бедная Валентина таращит глаза, зажала рот рукой, укачалась, но терпит. Эх, мыть мне кабину до полного блеска!

Разворачиваюсь, идем домой. Петя продолжает «пилотировать» самолёт, поэтому я на стрёме.

Вцепился в штурвал, весь подался вперёд, в общем слился с машиной. Лицо серьёзное, весь в управлении и в счастье. Обнаруживаю на его лице румянец. Про точку доклада забыл, я и не напоминаю. С четвёртого разворота вышел на глиссаду, и аккуратненько, мягко сел, пробег, заруливаю на стоянку. Закрылки в положение ноль. Выключаю двигатель. Щелкаю тумблерами, выключаю огни, электрику. Звенящая тишина, только мотор потрескивает, остывает.

Выбрался из кабины, как всегда, промахнувшись мимо подножки, подхожу к правой двери, открываю. Сидит наш парень вцепившись в штурвал, из закрытых глаз слёзы ручьём, и разбрызгивая слёзы, речитативом почти кричит: «Я не хочу умирать, не хочу умирать, не хочу …..»

Николай Николаевич всё-таки напился. Наверное, я тоже это сделаю.