Дорогая Полина Егоровна, мировой вы мой судья и мировая женщина! Помните, как прошлым летом, третьекурсником юрфака пришел к вам на практику? Как вы делились секретами мастерства и мы сообща отправляли людям правосудие мелкими и средними партиями, согласно подсудности? 
Я писал за вас судебные решения, вы их крыжили, а секретарша придавала им законную силу на печатной машинке «Ятрань». Скольких субъектов мы с вами развели, сколько подушек, перин, польт и кастрюль поделили в рамках ГеПеКа... 
А как, потрудившись во славу госпошлины и Фемиды, обедали в соседней кафешке под Антонова, помните? А теперь кусок не лезет в горло, а в голове крутится «Гоп стоп, мы подошли из-за угла» да про старушку, компот и налет… 
По окончании практики вы предложили продолжить сотрудничество и на следующий год. На прощание предостерегли с отеческой улыбкой: – Сынок, не ходи на практику в органы. Это не твое…
Как в воду глядели. Я не послушал – отправился на практику в прокуратуру. Захотелось романтики. И вот, мацаю романтику обеими руками, но со слезами вспоминаю вас. 
В первый же день, с утра, поблизости от прокуратуры обнаружился мужчина в расцвете лет, но полном упадке сил. Полнейшем, – то есть труп. Что любопытно, на территории детсада «Почемучка». 
Королева интеллектуального детектива Донцова не придумала б завязки элегантней. А кабы придумала, то книжка, наверное, называлась вроде «Ожесточенные манкой» или «Роковая песочница». 
Вот и руководство прокуратуры решило, что мужика урыли совками трехлетки, и все бонзы прибыли на место преступления. Не совру, если скажу, что царило веселое оживление.
Откуда такие подробности? Меня и однокурсника Толю, наш наставник следователь Лепешкин (что был дежурным в тот день) с ходу привлек к расследованию.
Я был горд оказанным доверием, покуда происходила процессуальная хуйня вокруг зарезанного. Судмедэксперт оказался исключительно красивой женщиной – я невольно возбудился несмотря на пикантность ситуации. 
Правда, сперва принял её за любопытную заведующую «Почемучкой». Пока та не сунула палец в рану на животе, откуда вывешивались внутренности, – тут я засомневался, да и возбуждения, как не бывало. Погрози она мне хоть отсосом, я пас… 
Вот говорят за смертью посылать… Это несомненно про труповоз. Это такой ненавязчивый сервис, что достоин саги. Я понял, зачем нас желторотых привлек иезуит Лепешкин... Шесть часов под палящим июньским солнцем разлагалось тело и наша с Толей психика…
Мимо садика туда-сюда ходили люди, старики и дети, – за забором из рабицы мы были как на ладони. Периодически у забора собиралась толпа и что-то обсуждала, – таки было что... 
Наконец, приехала раскаленная буханка цвета хаки. Два «шашлычника» погрузили тело в духовку на колесах, взяли накладную и укатили. Все работы хороши, подумал я, но не все… 
Но это еще хуйня с подворотами по сравнению с последующими событиями. Каждый день практики приносил что-то новенькое и неожиданное. Настолько, что я потерял сон и аппетит и уже опасаюсь за психику…
Следующим утром, нас пятерых практикантов собрали в красном уголке, включили двухчасовую кассету с «лучшими» оперативными съемками утопленных, сожженных, зацементированных и т.п., и оставили наслаждаться ретроспективой. 
Сдается, это была визитная карточка организации… Что они хотели этим сказать, не знаю, но над фильмами ужасов я теперь неприлично хохочу блядь… 
Просмотрев «учебный» фильм, подавленные разошлись по кабинетам. Наш Лепешкин как раз разбирал бумаги и наводил порядок. Тут бля тоже были нюансы…
Он так сяк вертел простреленный череп, что достал из коробки и вопрошал себя: 
– Откуда он?.. Ах да! – её застрелили и отрезали голову. Нет, наоборот – отрезали и застрели. – вспомнил он и бережно убрал реликвию обратно. Кажется, она реально грела его правоохранительную душу… 
Что-то вытряхнул на ладонь из почтового конверта – черствый кусок копченой колбасы или крайняя плоть, не берусь утверждать. Кинул на пол и пнул под дверь, в коридор. 
– Уборщица заметет... – бросил он. На вопрос, что это, Лепешкин лишь ответил: – Лучше вам не знать… 
После черепа, охотно ему верю… Охуеть порядки…
После обеда отправились на следственный эксперимент. Ебал я такие эксперименты…
Киллер, прикованный наручниками к оперу, на камеру демонстрировал на мне, как он втыкал отвертку в коммерса. Я все понимаю – девяностые, непростое время, – проебали манекен и картонный нож, но колпачок на ручку можно было одеть?! 
Она же легко воткнется за ухо и в шею – именно так пал несговорчивый коммерс… А если б я знал за какие смешные бабки его пришили, я б ни за что не подписался. Идите в жопу прямым ходом, – хуй знает, что у душегуба на уме…
Казалось, дальше некуда. Но вскоре пришлось на минуточку повидаться с тем несчастным из детсада… Он имел койко место в криминальном морге. Таких жизнерадостных сотрудников и жирных мух я не видал нигде…
Толик отказался от рандеву наотрез. Ибо требовалось надергать волос с лобка покойного, постричь ногти на руках, – не для красиво – это называется выемка. 
Вместо Толи вызвалась одногруппница Анюта. Никогда не знаешь, чего ожидать от этих женщин… 
Не знаю, применимо ли к такому учреждению, как морг определение захудалый. Не масло ли это масляное? – таки хуже некуда дальше. И все же этот был захудалый…
В «накопителе» половина морозильных секций на работала, вентиляция – дырка наружу, забранная дырявой сеткой. Мухи свободно заходили с улицы и расхаживали по «отдыхающим» в «шезлонгах» блядь. Зрелище не для тех, кто хоть немножечко, да еще живой…
Букет – ноги подкашиваются. 
Быть Анечке прокурором, с такими-то нервами… Все сама сделала, умница красавица...
Когда сели в автобус до прокуратуры многие пассажиры сошли… Вечером, по пути заглянул проведать бабулю. Кошка её начала метаться в поисках выхода из квартиры – такая инфернальная от меня волокуша… 
Но у старухи был насморк, и она была любопытна, как молоденький ёж – расскажи, да расскажи подробно. Теперь не пускает на порог... 
Не знаю, что готовит мне завтрашний день и Лепешкин. Может перестрелку с бандитами, может ловлю грабителей на живца… Хрен редьки не пижже. Умоляю всеми редакциями ГеКа РФ с комментариями, возьмите меня отседа, милая Полина Егоровна. Вам отдадут. Пропаду я тут, сопьюсь. Не мое это… Ваш Ванька Жуков.