Если переводить с французского слово «le connard», то получится очень длинный синонимичный ряд: — Говнюк, сволочь, козел, хмырь, хлюст, прохиндей, подонок, ублюдок. Сюда же можно включить и словечки покрепче — интернациональный motherfucker, сугубо отечественный пи- дюк ... Продолжать бесконечно может каждый, в соответствии с персональным вкусом и эрудицией в этом направлении.
Не следует думать, что во мне пробудилась склонность к каким-то лингвистическим изысканиям, да и французский я не знаю, вернее — почти не знаю. Просто слово le connard я однажды услышал в течение часа наверное раз сто, если не больше. Ну и разумеется запомнил.
Услышал я с это не самое приятное и приличное слово от очень приятного и приличного молодого француза. А самое странное и страшное то, что во всех контекстах этим «Коннардом» молодой человек характеризовал своего собственного родного папу.

***

Ехали мы с женой как то от наших, ещё по Сочи друзей, от Алика с Гаяной — замечательных ребят и потрясающих, давно уже французских пианистов. Время в гостях мы провели очень хорошо и поэтому ехали в самом прекрасном настроении. Недалеко от Франко-Бельгийско-Люксембургской границы нам понадобилось заправиться.
Во Франции на больших заправках бензин в бак заливают молодые люди в красивых ярких униформах и шапочках с названием фирмы, которой принадлежит эта бензоколонка.
Молодой человек в такой шапочке спросил у меня — combien d’ essence, Monsieur? Я не понял, но догадался и жестом показал что мне нужен полный бак Парень улыбнулся и пошёл делать свою нехитрую работу.
Когда парень улыбался — я решил что я схожу с ума. - Ведь это же Петька, ну не могут же люди так быть похожи друг на друга. — Оля, посмотри - этого не может быть, но это Петька. Оля внимательно посмотрела и очень резонно ответила. — Да, это вылитый ПетИ, но ПетИ лет на 25-30 постарше этого красавчика. Я — Ну тогда это точно Петькин сын, ведь он свалил во Францию лет 30 назад. А парню и есть где-то лет 25-28.
Настолько меня поразило такое сходство, что я набравшись смелости, а скорее наглости, совершенно бесцеремонно и не очень-то вежливо, что мне совсем не свойственно, спросил у парня. — Sorry, what was you dad’s name ? It is not Petie, accidentally ? It is not Russian origin of you farther ? Парень вздрогнул, посмотрел на меня испуганно и убежал.
Но когда я, заплатив за бензин, направлялся к своей машине, он догнал меня и на весьма приличном английском сказал, что через двадцать минут у него часовой перерыв, и если мистер хочет что-то сообщить, то через 20 минут мы можем поговорить в кафе.
Я с интересом согласился, поставил машину на стоянку, мы с Олей заказали кофе и стали ждать. Ждать и вспоминать.

***

В начале 80-х работал я в Сочинском концертном зале «Фестивальный», но выступали мы не на большой сцене, там выступали приезжие знаменитости, а внизу, в малом зале. Это было что-то среднее между танцзалом и рестораном, точнее сказать — большой бар с танцзалом. Мы играли и просто танцы и разные тематические вечера, и иногда аккомпанировали заезжим гастролёрам, которым было мало бабла заработанного на большой сцене, и они хоть и за меньшее, но тоже бабло, пели ещё и на малой сцене.
На басу у нас играл Петька — молодой, моложе нас всех, он совсем недавно демобилизовался со срочной службы, балбес. Балбес то он конечно балбес, но очень симпатичный, можно сказать красавец. С хорошей спортивной фигурой, крепкий, гибкий. Преувеличенно модный. Петька был похож на популярного в те времена французского красавчика-актера Жана Рено. Мало того что такой же красавчик, он даже и поинтересней выглядел, как-то помужественнее. Хотя лично я никакой особой мужественности в Петьке не замечал. Обыкновенный придурок — не очень грамотный, трусоватый, жадноватый. Но симпатичный, приятный в общении, с чувством юмора и с очаровательной улыбкой.
Хотя Петька был и спортивный с виду парень, но никаким спортом он не занимался. Единственный спорт в котором он преуспел — это моднейший, в те времена экзотический breakdance, что разумеется предполагает отличные физические кондиции, и Петр ими обладал. Своей breakdance он выплясывал артистично, умело и вдохновенно. И нередко занимал призовые места на конкурсах по этому делу.
Музыкальный слух у него тоже был отличный, но на басу играл посредственно и взяли мы его временно, вместо ушедшего в пафосный ресторан Володи, но как чаще всего и бывает, временно растянулось почти на два года. Да и играли мы там не джазовые стандарты, а обыкновенные «кавера», с которыми, благодаря своему отличному слуху Петька не блестяще, но вполне неплохо справлялся.
Узнав, что он похож на знаменитого Жана Рено, Петр очень быстро «офранцузился» — записался на курсы французского языка и начал всем рассказывать, что Америка с Англией — merde, Германия со всякими Австриями и Нидерландами — полное merde, а Совок со всем своим социалистическим лагерем — полнейшее merde. И единственное место на земле, пригодное для жизни — это La BELLE FRANCE, и именно туда он, Петька; впрочем, уже не Петька, а ПетИ ( Petie). Переименовал Петя себя в ПетИ, в соответствии со своими представлениями о французском. Уж и не знаю где он откопал такое имечко, думаю сам придумал; я лично, ни одного ПетИ, кроме Петьки, ни разу в жизни не встречал — ни во Франции, ни в Бельгии, нигде в Африке и даже ни в книжках.
Но Петька даже про свою бздиловатость забывал и чуть ли не лез в драку на того кто называл его не ПетИ, а Петр, тем более — Петя или Петька. Мы его конечно не боялись, но звали ПетИ — ну нравится чувачку, а нам трудно что ли. Пусть будет ПетИ, если так уж хочется.

***

Естественно, с такими выдающимися внешними данными Петька очень нравился женщинам. И именно на этом обстоятельстве и основывались все его жизненные планы и в настоящем и в будущем.
В настоящем. Зарплаты и парнаса из «Фестивального» для ПетИ было оскорбительно мало; хотя он не пил, не курил, на такси не ездил, цветов никогда и никому не дарил и за квартиру и даже за питание не платил. А жил у мамы, которая будучи буфетчицей в ресторане, очень хорошо кормила своего великовозрастного ребёнка и даже давала ему денег на карманные расходы.
И все равно денег было мало.
Бабки были нужны ПетИ на шмотки. Вот здесь он переставал быть жадноватым и накупил и продолжал покупать невероятное количество фирменной одежды, или, как он сам её называл — «кишкатуры». Переодевался ПетИ по три раза в сутки, что и понятно — за сутки ПетИ успевал нанести визит трём-четырём своим подругам. Не будешь же в одном и том же прикиде к дамам ходить. Он даже умудрялся во время работы, в перерывах между отделениями, к большому нашему веселью, переодеваться.
Женщины Петьку любили. Женщины давали Петьке деньги; если сами не давали, он выпрашивал, если все равно не давали — по возможности воровал и совесть его по этому поводу никогда не мучила, да и вряд ли была была у него совесть-то. А если и своровать не удавалось расставался с дамой безжалостно. Опять же — все его дамы были в возрасте, как он сам объяснял — а на фига мне сикухи, у них у самих бабок нет. И расставаясь с прижимистой тетей, ПетИ не испытывал чувства потери, а находил немедленно более щедрую даму.
Что касается будущего — здесь было посложнее. Конечно здесь тоже необходима женщина, но непростая, а француженка, к тому же такая француженка, которая в состоянии перевезти ПетИ во Францию, и ни в какой-нибудь Гренобль или Сент-Этьен, а непременно в Париж, да никуда- нибудь, а как можно поближе к Мулен Руж, потому что с ПетИной красотой ему самое в Moulin Rauge и место. Посмотрев несколько раз старый —1952 года фильм «Мулен Руж», Петька подумал — если там такой кайф в девятнадцатом веке был, можно себе представить что там сейчас творится. Даже посидел в библиотеке, прочитал все что возможно об этом прекрасном заведении и понял, что его, ПетИн, персональный paradise возможен только в Moulin Rouge. Но пока попасть в Мулен Руж случай не предоставлялся и Петька оттопыривался с местными и отдыхающими зрелыми дамами, которые хоть и не были француженками, но тоже обладали различными и многочисленными женскими достоинствами — теми достоинствами, что так привлекают мужчин всех возрастов и любой национальности.

Говорят, что если чего-то очень хочешь, то это обязательно произойдёт. Петька не просто хотел француженку; а мечтал, грезил о ней.

***
И француженка появилась

Сидим мы с Петькой и барабанщиком Шурой в перерыве в нашем баре.
Петя — Чуваки! Ни фига себе!! Вот это телка!!!
Оглядываемся. Стоят у барной стойки две девушки. Одна рыженькая, неприметная, маленькая, с толстенькими ножками, с какой- то детской, школьницкой фигуркой. Одета в серенькие штанишки по колено, маечку и жёлтенькие кеды. Зато другая... — высокая брюнетка. Нереально длинные ноги, глаза, губы, груди, попа. Что-то среднее между ранней Софи Лорен и современной Лизой Боярской. В чёрном платьице-комбинашке и на шпильках. Редчайший экземпляр, даже для Сочи.
У Петьки аж челюсть отвисла и из красавца он превратился в бедолагу- пациента психарни. Но ненадолго. Взял себя в руки и начал красавице интенсивно улыбаться. Поулыбался две-три минуты, получил улыбку в ответ и сразу же направился к подружкам.
— Девушки, а чего стоять-то, вон у нас как раз два места свободных. Что Вы хотите выпить?
Привёл девушек, представился как ПетИ. Объявил, засранец, меня своим дядей, дядей Вовой, хотя он младше меня всего- то на 3-4 года, и сразу же начал хвастаться какие мы крутые музыканты, играем в самой пафосной Сочинской точке, здесь, в «Фестивальном». Болтал безостановочно, не давая возможности нам с Шурой хоть как-то обратить внимание девушек на нас.
Брюнетке он явно сразу понравился. Познакомились. Красавица назвалась Жанной, рыженькая девушка смущённо краснея чуть слышно сказала — я Мари.
Петька придвинулся к Жанне вплотную, чуть ли не обнимается уже. Она не возражает.
Жанна поинтересовалась — ПетИ — это имя или псевдоним какой? Петька сделал, типа, обиженный вид и начал рассказывать свою постоянную, неизменную story о бабушке Марго, француженке, влюбившейся в русского аристократа-офицера и об их романтической безумной любви и последующих страданиях и муках, перенесённых в коммунистических узилищах; но выдержавших все ужасы и долго и счастливо проживших вместе и умерших в один день.
Жанна перебила его — так ты, ПетИ, французских кровей. Надо же, как здорово. А вот МарИ тоже француженка, причём из самой что ни на есть Франции. Приехала в университет, где я учусь, на языковую практику, мы подружились и я уговорила МарИ съездить немного отдохнуть в Сочи.
— Что? Вы?? Из Франции???
Мари ответила по-русски, смущенно подыскивая слова и с заметным французским акцентом — Да ... Из Лилля... Я учусь в университете на факультете славянской филологии... Здесь мне очень нравится... Сочи — est une ville charmant... ой, pardon... — очаровательный город.
После её слов даже нам с Шурой Жанна уже не казалась такой сногсшибательной красавицей, Петька же «переобулся в воздухе» — отпрянул от Жанны, можно даже сказать — отпихнул девушку; и сразу же запел, обращаясь исключительно к Мари о том как ему необходима языковая практика с носителем языка, потому что он чувствует в себе жгучую потребность овладеть языком своей бабушки, которую он adore. Мне захотелось спросить — а чего ж Петька раньше-то с бабушкой не попрактировался, но не спросил.
Мари поправила ПетИ — ... «обожал» в прошедшем времени
правильнее будет сказать “adored”. — Вот именно, об этом я и буду Вас просить. Вы меня поправляйте безжалостно, чем не больше, тем лучше для меня. — Петька посмотрел на Мари с обожанием, типа, — я Вас adore, и продолжил — А сколько Вы здесь планируете быть? — 15 дней, мы только сегодня приехали.
— SupEr. Вы нас извините, нам пора на сцену. Но Вы, Мари, дождитесь меня непременно. Без меня не уходите. Я обязательно должен Вас проводить. Со мной Вам будет совершенно безопасно в незнакомом для Вас городе. А сейчас мой дядя Вова под мой, вернее, под мой и Шурин аккомпанемент сыграет на саксофоне, специально для Вас, прекрасную песни из репертуара моего любимого певца Джо Дассена — «Et si tu n’existais pas», чуть попозже, тоже для Вас — «Love Story». Главное, Cheri Mari, дождитесь меня. Через 45 минут мы с Вами снова вместе, т.е., я хотел сказать — ensemble.
Во время этой Петькиной метаморфозы, Жанна сначала с недоумением, а потом с любопытством смотрела на него. На нас с Шурой она вообще внимания не обращала. — Ну ладно я, но Шура-то по всем делам поинтересней Петьки — мужественный, очень симпатичный, модно и со вкусом одетый блондин. Да нам и не надо было, но обидно. — И че это на этого хмыря телки так пишутся? Дурак же дураком и по глазам сразу видно, что прохиндей и аферист.
Дуры все-таки бабы, даже и очень красивые.

***

И началась у ПетИ с Мари безумная la Amour.
За эти 15 дней расставались они только на короткое время, когда Петьке необходимо было сбегать к какой- нибудь из своих дам, чтобы денег выпросить. С Мари он стал не жадноватым, а щедрым как никогда раньше. — Цветы, такси, рестораны; даже чаевые халдеям отстёгивал, чтобы Мари видела какой он успешный и клевый.
Деталей их любви я, разумеется знать не мог. Но знаю, что за эти 15 дней они решили пожениться и переехать во Францию. Петька стал гордым, заносчивым, высокомерным. И мы начали серьезно подыскивать басиста.
Но и заносчивость и высокомерность с Петьки спала, когда он поближе ознакомился с тем, что необходимо для женитьбы с иностранкой и переездом на её историческую Родину.
Несмотря на злобный бесчеловечный, коммунистический режим, жениться на иностранках не возбранялось; но только при соблюдении некоторых формальностей.
И почти все в этом плане было у Петра нормально — государственными тайнами не владел, руководящих должностей не занимал, на секретных военных заводах не работал, в тюрьмах по политическим статьям не сидел, в порочащих связях замечен не был; в армии служил, но всего лишь, по причине своего небогатого образования, в стройбате —торф добывал, в какой-то глуши.
Проблема возникла именно из-за того, что служил Петя в далеко удаленной от каких бы то ни было цивилизованных центров дыре, где-то в Мордовской автономной республике и у них в части, в силу этой удаленности был дичайший дефецит женского пола, и поэтому любую тетку там расценивали как принцессу на горошине. Одна из местных принцесс — 37-летняя продавщица военторга привлекла внимание Пети, который в армии страшно мучился без женской ласки. Но принцесса-продавщица, избалованная мужским вниманием, была далеко не дура и поставила изнемогавшему от страсти молодому красавцу жесткий ультиматум — сначала штамп в паспорте, а потом всякие плотские утехи. Как, тогда ещё Петя, а не ПетИ ни уговаривал тетю, она была непреклонна; тем более что ей лично плотских утех вполне хватало — у неё поочерёдно ночевали замполит и зам. по хозяйственной части. А вот о штампе в паспорте она мечтала, особенно в последние пару месяцев, так же вожделенно, как Петька о плотских утехах.
Желание в Пете пересилило рассудок и церемония бракосочетания состоялась в ближайшем (100 км. по бездорожью) райцентре.
Петя получил то чего страстно желал, молодая получила то чего страстно желала и почти на два месяца раньше чем через девять положенных месяцев у молодоженов родился мальчик, которого Петр даже и не увидел никогда, поскольку к тому времени месяца два как демобилизовался и уже и забыл о своей законной супруге.
Но супруга не забыла. И прислала Пете по почте фото крохотного, но поразительно похожего на замполита — майора Айрапетьянца, мальчика. И исполнительный лист на выплату алиментов законным супругом Петей. И хоть они и развелись давно уже заочно, но по всем законам ПетИ был папой маленького Эдика и следовательно алименты отстёгивать был обязан. ПетИ и отстегивал, скрепя сердце, 25% от зарплаты из «Фестивального».
Он уже как бы и смирился — а куда денешься, не попрешь же против конституционных гуманных норм, защищающих права матерей-одиночек.
Но!!! Для переезда в другое государство — не обязательно в прекрасную Францию, да хоть и в Мозамбик;
необходимо получить от бывшей супруги и предоставить в соответствующие органы справку о том — что она, т.е. бывшая супруга, претензий не имеет.
И бывшая супруга никаких претензий и не имела. Никаких, кроме материальных.
— Мне же одной ребёнка поднимать, поэтому справку я тебе, Петенька, конечно дам, но только в случае выплаты мне алиментов за шестнадцать с половиной лет, как раз до достижения Эдуардом Петровичем восемнадцати годиков. И сумму я, посоветовавшись с грамотными людьми — с зам. по хозяйственной части капитаном Слученко и замполитом — майором Айрапетьянцем, определила, с учётом возможной инфляции в ...00000 рублей. И пока я эту сумму не получу, разговаривать нам с тобой, мой красавчик, не о чем.
Припух ПетИ. — Какая дикая несправедливость, какая стяжательная бессовестная баба, никогда таких не встречал и надеюсь, больше никогда не встречу. Обидно Петьке
до слез, ведь до сих пор он бабки с баб слупливал, а тут с него. Да ещё и в такой момент, да и сколько — сумма совершенно неподъёмная.
Даже не расскажешь никому — Мари об этом знать ни при каких обстоятельствах не должна. Мама — сам виноват, сколько раз я тебе, кобелю, говорила, не доведут тебя бабы до добра... Друзья покивают сочувственно, а потом будут рассказывать друг другу какой Петька дурак.
Безвариантно. Башлять надо, иначе не уехать.
Продал бас, усилитель, магнитофон, стереоустановку, почти все имеющиеся шмотки- кишкатуру, обошёл по несколько раз всех своих дамочек, подгрёб все мамины многолетние накопления. Немало получилось.
Но не хватает.
Устроился официантом в кабак где мама всю жизнь работает. Пахал без выходных, много раз был жестоко бит клиентами за наглый обсчёт. В свободное от работы время обворовывал новых барышень, с которыми знакомился в кабаке, прямо во время работы. И через девять месяцев нужная сумма набралась.
Рассчитался с бывшей законной супругой.
Свободен!!!
Надо отдать должное Mari. Она терпеливо ждала и морально поддерживала его — довольно часто заказывала варварски дорогие телефонные разговоры и очень часто присылала красивые, в основном с Францускими пейзажами, открытки. О причине столь долгой задержки Петя правды любимой невесте не сообщил, а обвинил во всем зловредную, хамскую Советскую власть с её бесчеловечными антигуманными законами.
Mari сочувствовала, любила, ждала.
И дождалась.
Сочетались они законным браком и отбыли в прекрасную —свободную от коммуняк, стяжательских баб, Айрапетьяновских детей и прочего merde в долгожданную и желанную La Belle France.
Больше я Петра никогда не видел. Но услышал о нём чуть ли не через тридцать лет, от заправщика на бензоколонке недалеко от французского города Лилль (Lille).

***

Молодой человек нам представился — Жан-Пьер, —присел за наш столик и началась интереснейшая беседа, в результате которой очень многое прояснилось. Беседовали мы на английском.
Кстати, мне, да думаю не только мне, разговаривать на английском намного легче с неносителями этого языка международного общения. При разговоре с англичанами, а особенно с американцами, мой английский становится куда неуклюжей и неповоротливей, чем при общении с носителями других языков. Да и я куда лучше понимаю, неважно в какой степени владеющих английским итальянцев, немцев, французов японцев и т.д. Однажды мне даже с суперпродвинутой дамочкой из одной из бывших Советских республик, к тому же выпускницы Московской консерватории, пришлось побеседовать на английском. Ну здесь другой случай —дамочка не захотела разговаривать на ... inhuman Russian language —она, видите ли, only in human language communicates. Когда я поинтересовался — а на каком языке Вы в Московский консерватории communicated? — Дамочка обиделась, а мне пришлось срочно искать другую пианистку, хотя эту мне порекомендовали очень компетентные ребята.
Вначале Жан-Пьер сообщил что — да, его le connard papa зовут Petie и он приехал, вернее, его привезла во Францию, на свою голову, очень хорошая, но несчастливая и не очень умная Жан- Пьерова La Maman. Этот le connard и маме, и бабушке, и деду, и мне, и ещё многим людям в их маленьком городишке Wattrelos, что под Лиллем, жизнь испортил.
Но поначалу Жан-Пьер поинтересовался откуда я знаю этого коннарда — его le papa.
Я вкратце рассказал, умолчав впрочем, о Петькиных подвигах среди немолодых отдыхающих баб. И сказал, что я присутствовал при встрече Petie и Mari, также умолчав о Жанне.
Дальше я молчал и слушал о похождениях Le connard Petie en France.

***

Из рассказов la maman Жан-Пьер знает, что:— этот le connard хорошим был целых шесть месяцев. Вежливый, ласковый, услужливый, всегда улыбающийся.
Он каждый день ездил в Лилль на очень дорогие, но зато ускоренные интенсивные языковые курсы, а вечерами помогал Le Papa et La Maman в их Lе Petit Boutique — небольшом магазинчике со всякими незатейливыми товарами, предназначенными не для богатых туристов, которые сюда никогда и не заглядывали; а с вещами необходимыми в повседневной жизни в провинции — посуда, хоз. товары, негромоздкие принадлежности для садиков, детская одежда, ручки-карандаши, тетрадки, батарейки и пр.
Магазинчик не приносил сверхдоходов, но обеспечивал весьма неплохой жизненный уровень небольшой семьи, состоящей всего из трёх человек — le papa, la maman, Mari, а теперь ещё и Petie.
И папа и маман приняли зятя без восторгов. Люди они были религиозные, принадлежали к протестанской общине гугенотов — общине придерживающейся строгих, пожалуй даже, на сегодняшний день, слишком строгих моральных норм и правил. И эти нормы не одобряли браки с представителями других религиозных конфессий, тем более с иностранцем, да ещё и атеистом.
Но дочка была единственная, любимая и родители осознавали, что Мари не красавица и шансы выйти замуж у неё были очень небольшие. А тут, хоть и иностранец, но какой видный парень — вылитый Жан Рено. Да вроде бы и человек хороший — не пьёт, не курит, всегда вежливый, с прекрасной доброжелательной улыбкой.
Краткосрочные курсы явно затянулись. Пришёл счёт за повторный курс ещё на полгода. Le papa поинтересовался — а почему простых бесплатных курсов для африканцев обычно достаточно, для того чтобы получить диплом последней степени, дающий право на самые примитивные работы, а Petie и на самых дорогих практически ничему не научился.
Петька чего-то наврал, Мари его поддержала и le papa забашлял ещё за полгода. И стал ждать, когда же наконец будет возможно пристроить к какому-нибудь делу не очень-то и желанного зятя. Тем более, что в гугенотской общине не принято чтобы молодой мужчина бездельничал и жил за счёт родственников. Да и обходился им новый родственничек недёшево — платные курсы, да ещё и повторные, деньги на дорогу до Лильля и обратно, на обед и на карманные расходы.
Также, хотя родители и раньше не сомневались, но теперь выяснилось окончательно — диплом славянской филологии не давал ни малейших шансов для Мари найти работу по специальности. Но с Мари все-таки проще. Она знала все, что касается их Butiqe, и активно помогала маман, и даже скорее наоборот — маман ей помогала, потому что Мари была девушка ответственная, сообразительная, приветливая, умеющая с каждым клиентом поговорить на интересующую клиента тему. Идеальная хозяйка — директриса и работница в одном лице.
Проходит ещё четыре месяца. За это время появляется маленький Жан-Пьер. Петьку рождение сына наследника не обрадовало, он его просто тупо не замечал. Он все меньше общается с Мари, тем более с маман и папа. Из Лильля, типа с курсов, приезжает все позже и позже; а несколько раз и вообще следующим утром. Опоздал говорит на последнюю электричку, всю ночь вынужден был просидеть на вокзале.
Дома же все время валяется на мансарде, на Жан-Пьера не обращает никакого внимания, с Мари не разговаривает, а тестя с тещей абсолютно игнорирует.

***

Поехали родители в Лилль. La maman отправилась за покупками, а le papa решил сходить на курсы, за которые он уже дважды заплатил. Провёл небольшое расследование и выяснил, что к повторным курсам Petie и не приступал, и бабки, полученные от тестя не вносил. Больше того, он и первые полгода показывался здесь крайне редко. Преподавательница рассказала, что ещё в самом начале обучения, этот нерадивый молодой человек связался с чёрными ребятами-растаманами, явно сутенерами и наркодилерами. А также его частенько видели в любимом кафе восточноевропейских проституток, где он вместо учебы сидел и обжимался с этими les chiennes, т. е. непотребными девками.
Таких ударов le papa ни разу в жизни не получал.
Когда la maman вернулась с покупками, он был в таком ужасном состоянии, что жена не позволяла ему сесть за руль. Но le papa был совершенно взбешен, не слушал никаких аргументов своей супруги. Хотел задушить этого le connard своими руками немедленно и разъяренный сел за руль.
Поехали домой. Неизвестно что уж там точно случилось, известно только что на крутом повороте на вершине холма папа не справился с рулевым управлением, большой фургон «Sitroen Jumpy» перевернулся и взорвался бензиновый бак ...

***

Похоронили la maman et le papa.
О разговоре отца с преподавательницей Мари узнала слишком поздно, только через год, когда уже ничего невозможно было вернуть.
С горем справиться Мари помог ПетИ. Он вдруг стал чрезвычайно заботливым, ласковым и даже с Жан-Пьером нянчился, и в Butiqe делал все что необходимо, и в доме убирался, готовил, и весь сад перекопал.
Идеальный семьянин.
Мери была ему очень благодарна, без такой поддержки от самого близкого человека она, скорее всего, и не перенесла бы потерю любимых родителей.
Говорить по- французски этот коннард уже научился весьма сносно. Достаточно, чтобы суметь запарить Мари мозги и внушить простую мысль о том, что если дом и butiqe переписать на него, на ПетИ, то любимая Мари будет освобождена от бесчисленных изнурительных обязанностей, которые возьмёт на себя ПетИ и у Мари останется одна единственная, но важнейшая обязанность — заниматься исключительно их обожаемым сыночком Жан-Пьером.
Говорил Петька настолько нежно и убедительно, что Мари — девушка наивная, доверчивая, к тому же влюблённая в единственного, кроме Жан Пьера, близкого, родного человека, недолгая думая приняла эту идею без каких-либо подозрений, а напротив, с благодарностью.
И результатом была поездка в Лилль, к нотариусу, который составил и подтвердил подписью и печатью акт передачи всей доставшейся Mari по наследству собственности, в руки её законного супруга Petie.

***

Петька и сам не ожидал от себя такой прыти, искусности и удачливости и пару недель недель тихо сидел дома, совершенно офигев от свалившегося на него богатства. Но осознав факт, который в самом ближайшем будущем кардинально изменит его жизнь и позволит ему ни от кого и ни отчего не зависеть и жить так как ему хочется; начал monsieur Petie оттопыриваться по полной программе.
Восточноевропейские непотребные девки и чёрные растаманы уже чуть ли ни круглые сутки веселились в самом центре протестанского гугенотскога прихода. Мари с Пьером вынуждены были переселиться в маленькую комнатушку на самом верху.
Через несколько дней соседи вызвали полицию. Полиция приехала, повозмущалась вмести с жителями городка, но ничего противозаконного не обнаружили. — Гости приехали на weekend. А че? Нельзя что ли?
Полиция посочувствовала Мари и соседям и уехала, посоветовав сразу же звонить, если что.
Но звонить не пришлось. Le connard Petie быстренько продал и дом и le butiqe какому-то марокканскому аферисту из Лилля. Тот предложил Мари, как и прежде, работать в ЕГО le butiqe главным и единственным менеджером за очень скромную зарплату, зато с правом проживать с сыном в той самой верхней комнатке.
Выбора у Мари не было и она была вынуждена согласиться. И живет в этой комнатке и работает за минимальную зарплату на, в полном смысле чужого дядю, до сих пор.
В связи со всеми этими печальными обстоятельствами, Жан-Пьру не удалось получить никакого образования и даже какой-нибудь нормальной специальности. Так вот и работает — то пиццу разносит, то бензин наливает. Сейчас они с мамой копят деньги, чтобы он мог пойти на курсы шофёров-дальнобойщиков. И если не получится, то видимо придётся поступать в иностранный легион, но не хотелось бы, все- таки Жан-Пьер француз, а в легионе бедолаги и подонки со всего света. Французы совсем уж в крайнем случае. Ну вот как у него, у Жан-Пьера.

***

— А слышал, что дальше произошло с этим коннардом?
— Вроде бы слышал, но все неконкретно, все на уровне сплетен. Fucking connard сразу же уехал в Париж, вписался там в секс индустрию. — Работал танцором на шесте в гей клубе, потом сутенером и наконец-то исполнилась мечта всей его жизни — устроился кем-то в легендарный «Maulin Rouge».
Говорят, что работая в «Maulin Rauge» connard Petie соблазнил или дочку или одну из жён важного чиновника, то ли из Кувейта, то ли из Эмиратов. Чиновник — страшно важная персона, особа приближенная к шейху.
О дальнейшей судьбе коннарда ПетИ существуют две версии.
По первой — эта козлина женился на дочке высокопоставленного чиновника и живет припеваючи в Abu Dhabi и у него штук сто жён.
Но каждый кто хоть немного знаком с арабской ментальностью, ни за что в такой бред не поверит.
Вторая версия гораздо более приятная для Жан-Пьера и, опять же исходя не только из арабского менталитета; а и из общечеловеческих и из высших законов добра и справедливости.
Наказали за излишнюю любвеобильность и донжуановские таланты моего коннарда-папашу жестоко; продали его в сексуальное и заодно и в собственно рабство, куда-то в северную Африку кочующим полудиким воинственным племенам. Удовлетворяет он теперь, если ещё живой, и сексуальные и другие потребности чёрных воинов-кочевников в жаркой пустыне Сахаре.
La maman не хочет в это верить, а я очень хочу.
Ой, заболтался я. Мне же уже минут двадцать как пора работать. Но зато, рассказав это Вам, легче мне стало. Ведь кому такое расскажешь о родном- то папаше, а Вам можно.
Merci. Et au revoir.
— Au revoir Jean-Pierre. Success a toi.
Salut Maman.

***

P.S. Самое невероятное в этой истории — это то, что мы совершенно случайно, на какой-то бензоколонке встретились с Жан-Пьером, сыном моего давнего хорошего знакомого, коллеги и почти друга— Lе connard Petie.
Но встретились же.

(с) Vladimir Anisimov