В детстве я массу времени посвятил рыбалке. Верней, меня посвятили рыбалке. Ровно настолько, что я охладел к ней.
Однако, признаюсь, скучно не было: тонули, голодали, мерзли, мокли и т.п. И даже видел жигулевский багажник полный живого рака, и даже утопленника – неприятное зрелище, доложу вам, если ввиду юных лет еще не ассоциируешь раков с пивом. Копошатся, шуршат, как влажный, единый и отталкивающе подвижный организм.
Много чего было, но один день не смогу забыть, даже когда навестят склероз под руку с деменцией.
В первых числах июня на дамбу «обрушилась» старушка. Не знаю откуда. Сроду женщин на дамбе не водилось, тем более стареньких. Тут толклись лишь пацаны. И вдруг пиздует бабка под семьдесят и с рюкзаком.
«Бабушка, – смеются рыбаки, – по грибы ты или по кладбище, это в другой стороне».
А та молчком достает из рюкзака несколько косынок – это такая треугольная сеть, и одну за другой заглубляет со среза дамбы.
Рыболовы охуели и с любопытством приблизились. Даже предложили конкурирующей рыбодобывающей организации сто грамм и закурить. Организация, поджав сухонькие губы, брезгливо отказалась. Оживленно жестикулируя, удивленные мужчины разошлись.
Пасмурно было тем днем. Волна разгулялась.
С натугой, старушка присела выбрать косынку – проверить рыбку. Ветер ли старая нечаянно под себя пустила, голова ли закружилась, – только с коротким вскриком: «Ёп!», она кувыркнулась в воду.
И в силу возрастной сухопарости запрыгала на волнах, как чурка и завопила: – Тону! Тону!
Мужики, конечно, ринулись спасать! Переглядываются – кто прыгнет? Вода-то еще пиздец холодная. И вытащить никак – два с половиной метра высоты. Её бы багром зацепить, да отбуксировать к берегу, да где багор?
А несчастная быстро намокала снаружи и внутри – ей бы клапан закрыть, чтоб в трюм не заплескивало, а она голосит: тону, да тону!
Кто-то пьяный прыгнул. Кувыркаясь как гавно, увлек в воду четыре импортных спиннинга – зацепил лески, потерял скорость, и до старушки не дотянул.
Со страшными проклятьями, хозяин удилищ нырнул за ними в глубину.
Потрясенная самоубийством, его собака залилась оглушительным лаем, ну метаться у среза дамбы, цапнула одного, другой ловко увернулся – ушел целиком в воду.
А старуха знай тонет.
Не сговариваясь, двое отправились на выручку. Их лица сулили беспечной Ундине рыбный день до скончания века…
Уже пятеро ввязались в операцию. Паники не было. Ведь с дамбы летели взвешенные, отрывистые указания товарищей. Прилетела, завывая, собака – кто-то дал охуенного пинка, чтоб не мешала тут.
Собака принялась тонуть там. Она не умела плавать…
Все разворачивалось молниеносно. С пустыми руками вынырнул злой хозяин отличных спиннингов и неважной собаки. С жалобными воплями, та заработала лапами и даже хвостом к спасителю.
– Канистру, канистру! – заорал собачник, понимая, что сейчас его невольно, но будут топить …
Полиэтиленовая десятилитровая канистра отлично плавает. Пустая…
Хуй знает, может на берегу сочли, что мужика на минуточку мучает жажда…
Получив плашмя по фотокарточке, видимо обиженный, собачник уединился под водой …
Как пишут в газетах «Потянулись тревожные мгновенья ожидания»…
«Благополучное возвращение товарища, вызвало бурю радости», как пишут там же.
Заполучив, наконец, пустую канистру в подмогу и завывающего питомца на закорки, собачник примкнул к группе, обеспечивающей плавучесть старушки. Отплевываясь и кляня тактично помалкивающую бабку, двинулись за сто пятьдесят метров, к берегу.
Издали казалось, – разлагающуюся тушу кита, оплакиваемого какой-то псиной, никак не прибьет к берегу.
Как не написали бы в газетах: «Синхронное плавание нихуя не потеряло в их лице»...
Через два дня, неунывающая старуха явилась опять. Еще и с подружкой ровесницей. Теперь, у них были еще и спиннинги…
С бессильными проклятьями, рыбаки спешно оставляли дамбу…

(с) Алексей Болдырев