Мне повезло родиться человеком. В дикой природе я бы не выжил. Взять хотя бы наш байдарочный поход на Ахтубу. Это был мой первый (и последний) поход. Я не лирический герой Визбора. Лыжи у меня не простоят и пяти минут: сгорят вместе с печкой.

Меня взяли с собой друзья, заядлые походники. Они увидели у меня на полке Пришвина. Как жестоко они ошибались...

Мы ушли в тот поход двадцатилетними. Я вернулся глубоким стариком.

Весь поход я был привязан к байдарке. Иногда мной гребли, но я этого не помню.

Однажды я съел всю тушёнку до ее добавления в кашу. Меня всерьёз собирались насадить на вертел взамен, но потом сжалились.

Ахтуба — это рыбалка. Говорят. Рыбу я видел, только когда она высовывалась из воды надо мной поржать.

А ещё на Ахтубе водятся гигантские синие лягушки. Выглядят они внушительно: таких не в Красную книгу заносить, а объявлять в розыск. Как-то мы шли по берегу, и такая лягушка расселась на пути. Я дважды вежливо попросил ее подвинуться, а потом послал матом. Но ни одна коммуникативная техника не сработала. Тогда я пнул ее ногой, и она меня укусила. Вас когда-нибудь кусала лягушка? Это совершенно неповторимый факт биографии. Я умолял друзей раздобыть мне укол от лягушачьего бешенства. В ответ на мои мольбы наш самый опытный походник сказал, что если бы я не пинал лягушку, а поцеловал ее, то, возможно, я уже был бы женат на царевне.

Несколько раз меня хотели оставить на очередном привале. Особенно после той ночи, когда мы не спали из-за кабана. Мы прятались в палатках и дрожали от страха. Кабан ходил по нашему лагерю, гремел котелками и ворошил пакеты. В этом убедил всех я. Ох, не к добру этому организму достались ораторские способности. Под утро самый отчаянный из нас выпрыгнул из палатки с топором. В лагере хозяйничал ветер. До сих пор не знаю, как на Ахтубе с кабанами, но ветрила там бывают ого-го.

Зато однажды я разом реабилитировался за все мучения моих товарищей. Мы причалили к какой-то деревне. Когда мы вышли на берег, то сразу уперлись в гопников. В принципе, это были обыкновенные деревенские ребята в телогрейках на голое тело и кирзачах, но выглядели они так, будто хотели нас побить, поэтому в тот момент я сразу подумал о гопниках. Мы же, в свою очередь, были одеты крайне неудачно: в белые холщовые брюки и куртки, которые сильно смахивали на кимоно (так мы защищались от жары во время переходов), плюс в чёрные перчатки с обрезанными пальцами, соответственно, от мозолей. Со стороны это выглядело так, словно Чак Норрис пришёл в русскую деревню нарваться. Думаю, нет нужды объяснять, какими были бы последствия такого визита, несмотря на все мемасики.

— Вы что, каратисты? — спросил нас самый коренастый и поднялся, заслоняя солнце.

По его тону было понятно, что каратистов он ест на завтрак.

Вот тут я и спас наши молодые жизни. В критические моменты у меня открывается третий глаз.

— Нет, мы Свидетели Иеговы, — ответил я.

Коренастый моментально отодвинулся от нас вместе с бревном от векового дуба, на котором сидел. А мои товарищи до сих пор вспоминают, как удачно я тогда пошутил. Нет, товарищи мои, вы просто забыли, как я выглядел в этом белом саванне и перчатках кота Базилио: мне просто поверили на слово.

И лишь по вечерам природа принимала свою заблудшую городскую обезьяну. На Ахтубе солнце заходит так грандиозно, словно собирается забрать с собой весь оставшийся внизу мир. Звезды рассыпаются широко, будто двое над тобой сели играть в кости. И когда гномы, пыхтя, выкатывают для них луну, хочется поджать уши и завыть во всю пасть, не стесняясь своей первобытности, так, чтобы где-то там, в большом городе, перед дверью старушки вздрогнул Свидетель Иеговы и убрал от звонка руку, а в маленькой деревне на берегу Ахтубы задумчиво закурил коренастый великан на дубовом бревне, поедающий каратистов на завтрак.

(с) Олег Батлук