Однажды немец венесуэльского происхождения попал на дачу под Амвросиевкой. Этот страшный космополитизм произошел, можно сказать, случайно. Вообще, Энрике не собирался на дачу. Он собирался жениться. На Маше. Маша была согласна, но сказала, что сначала нужно познакомиться с ее родителями. И лучше, если это произойдет на даче. Мол, свежий воздух и неформальная обстановка сразу наладят международные отношения.

Энрике уточнил, что такое дача? Маша сказала, что это загородный дом, речка, шашлыки, гамак между деревьев.
Энрике такой набор слов понравился. Он подумал, что провести остаток лета и холостой жизни в гамаке было бы неплохо.
Купил гамак, надел белую рубашку, синие шорты, закинул в машину Машу, крем для загара, бадминтон, плавки, пляжное полотенце, и поехал.

Прибыли рано утречком. Маленький белый домик на краю села утопал в зелени и обещал много счастливых минут. Вдоль дороги гуляли гуси, от картины веяло умиротворением.
Как вдруг из ворот вырвался радостный смерч.
Мама громко скороговоркой прокричала по-немецки все слова, которые помнила со школьной программы: «Вилькоммен, гут, натюрлих, мутер».
Мускулистый загоревший дядя схватил Энрике, поднял над землей и несколько раз подкинул, с громким восклицанием: «Охо-хо!». Машин отец, получив зятя на землю, несколько раз ткнул ему в живот пальцем – Эрик, а потом постучал себе по волосатой груди – Петро.

Когда официальная часть закончилась, будущего зятя поволокли на завтрак. На столе пылал борщ, шкворчала яичница, стыдливо рдели помидоры в миске. Немец крутил головой, прикидывая, под какой яблоней будет удобно повесить гамак.
- Эрик, ты наворачивай, наворачивай. Сало бери, лук. У нас все свое, все свое. - приговаривал отец Маши.

Энрике тонко намазал маслом пару бутербродов и попросил Машу перевести, что он предпочитает легкую закуску, чтобы плавать налегке и оставить место для коктейля и барбекю. Но Маша не успела.
- Ну, что ж, - сказал отец и встал из-за стола. - Подкрепились, а теперь за дело.
И вдруг, как фокусник из рукава, достал откуда-то тяпки.

- О, - оживился иностранец. Он видел такие в детстве в Венесуэле. Только там они назывались мотыгами. Как интересно, что тут хранят такие оригинальные артефакты.
- Ага, - согласился, отец. - Жара наступит – это факт. Надо успеть картоплю протяпать. И переоденься, - сказал он, - а то заляпаешься в чистом.
- Дас ист свежее! – прокричала Энрике в лицо будущая, протянув с улыбкой серые треники и галоши.
- Мама, он не глухой, он иностранец. – напомнила Маша.

Энрике открыл рот, чтобы объяснить, что он не создан для такой работы. Что именно поэтому он и переехал из Венесуэлы в Германию и поступил в институт. Что он больше по Буковски и кампари, но обнаружил себя на огороде уже в трениках. Галоши слегка жали в пятке.
«Может, это что-то вроде тимбилдинга» – подумал Энрике и встал рядом с Машей.
- В общем, вот ваши два рядка, гоните их до речки – сказал отец Маши и махнул рукой в сторону. - Мы пойдем рядом, возьмем по три.
Энрике посмотрел вдаль и понял, что у него прогрессирующая близорукость. Ни реки, ни конца рядка он не увидел.

Через два часа, намахавшись тяпкой и безнадежно отстав от будущих тестей, Энрике скромно поинтересовался через Машу, когда, собственно, они будут отдыхать?
Оказалось, что сейчас это и есть отдых. Энрике хотел сказать, что он удивительно похож на работу и спросить, когда будет обещанный гамак, речка и барбекю. Но не успел.
- Малохольный он у тебя. – сказал отец, перетаскивая сомлевшего немца в тень.- Ладно, пусть полежит малость.
Позади взволнованно с двумя тяпками наперевес семенила Маша.

Через десять минут, когда Энрике очухался и сидел под яблоней, выковыривая землю из галоши, перед ним возникла мама невесты.
- Мама говорит, что сейчас будем отдыхать. – сказала Маша на немецком.
- Данке шон, данке шон. - заулыбался Энрике и пошел надеть плавки.
Когда он вышел в неглиже, будущая теща стояла рядом с мешком.
- Вот тогда вам картошка, перебирайте себе в теньке. – сказала будущая теща.- Голубки. – повторила она и улыбнулась. – Отдыхайте.
Маша и Энрике переглянулись и стали перебирать.
Потом отдыхали еще и еще.
Топили баню, резали яблоки, пилили дрова.
Затем был короткий перерыв на обед.
После обеда Энрике развезло, нестерпимо хотелось поспать. Он проскользнул в дом, но там мама мыла полы. Хотел устроиться за домом на траве, но там дядя сколачивал табуретку.
Энрике поплелся красить забор.

В семь вечера немец сдался и признался невесте, что он не может больше отдыхать. У него перед глазами появились какие-то фиолетовые мушки и нужно срочно принять горизонталь. Энрике хотел добавить, что не уверен, может ли он еще жениться, но промолчал. Назревал международный конфликт. Маша кивнула и сказала, что она его прикроет.

Жениха хватились с заходом солнца, когда началось долгожданное барбекю. Нашли в сарае. В гамаке, закрепленном на двух столбах, он спал, свернувшись клубочком. На почерневшем от загара лице цвела блаженная улыбка, на лбу сидел комар. Добудиться иностранного гостя так никто и не смог.

На следующее утро Энрике не встал.
Вернее, он встал, но не мог пошевелить ни рукой, ни ногой.
Мама невесты предположила, что это от гамака, сам жених был убежден, что от отдыха. Дядя прожужжал в усы, что, дескать, клин клином вышибает, и что, если перекопать пять соток… Но тут Энрике начал дергаться и сыпать какими-то испанскими словами, и дядя заткнулся.
Нужно было везти жениха в город. Отец невесты пустил слезу. Он так надеялся вместе с зятем перекрыть сарай… Но делать нечего.

Заморского жениха запихали на заднее сиденье, среди закруток и корзинок с пирожками. Потом были долгие объятия и обещания скорой встречи.
Маша села за руль и машина зашуршала по гравию, оставляя за собой клубы пыли.

Всю дорогу в промежутки между «охами» и «ахами» немец чесался и вслух удивлялся различию менталитетов. У них, де, в Германии местами для отдыха называют исключительно те, где отдыхают. Вот такая скучная логика. Не то, что у вас, Маша. Странное, странное это ваше понятие «дача». Больше похоже на трудовой лагерь.

Когда через пару дней невеста спросила, как ему поездка, он хотел ответить, что в гробу он видел такое знакомство с родителями, но вслух ответил, что природа ему понравилась и люди хорошие. Только пусть они к ним теперь приезжают. И дачу с собой не берут.
Вот что значит, любовь.

(с) Дарья Исаченко