Память – это, всё-таки, удивительная штука. Понятия не имеешь, куда тебя вынесут все эти ряды и цепочки воспоминаний.

Вот и сейчас буквально пара-тройка ассоциативных виражей – и мозг воспроизвёл два слова: «Валера Боголюбов».

Знакомец мой, Валера Боголюбов был артистом цирка. Так у него значилось в трудовой книжке – без привязки к конкретной профессии. Работал он ассистентом у клоунов, помощником у иллюзиониста, говночистом в слоновнике… В общем, был он «блуждающим нервом» цирка на Цветном бульваре. Причём, нервом, крепко пьющим. Он бухал, но администрация его не увольняла, перетаскивая из номера в номер. Подобная лояльность администрации объяснялась вот чем – при всех существенных минусах, наличествовали у него два огромнейших плюса: во-первых, был он членом циркового бюро комсомола, а во-вторых (и главных), Валера был карликом.

Да, да. Именно карликом. Или, как называют сами себя люди с дефицитом гормона роста – «маленьким».

Меня познакомил с ним униформист Тимоха. С самим же Тимохой я познакомился на, так сказать, сердечной почве: мы с ним ухаживали за сёстрами-погодками Ниной и Ритой Пруниными. Я за Ниной, Тимоха, соответственно, за тем, что осталось. Тимоху звали Серёжей, по фамилии он был Звонков. На мой, казалось бы, закономерный вопрос: «Почему Тимоха?», я получил резонный и убедительный ответ: «Потому что похож!». Присмотревшись, я был вынужден согласиться – что-то было во внешности Серёжи Звонкова от гипотетического Тимохи, что-то во взгляде такое…то, что почвенники именуют словом «удаль», а нормальные люди называют, в лучшем случае, дуростью.

В общем, когда Тимоха предложил мне познакомиться с Валерой, перечислив все его достоинства, я, естественно, мимо такого подарка судьбы пройти просто права не имел! Ну, согласитесь: алкаш- карлик -член бюро ВЛКСМ – это ж поцелуй небес! Это ж именно на нечто подобное отцы наши и деды реагировали вскриком: «За что мне такое счастье?!»

Да, и ещё одна немаловажная деталь повествования – выпив, Валера кусался. Кусался истово! Кусался злобно и отчаянно! Кусался, как в последний раз! То есть агрессии в нём было дохера, а возможности подраться, в силу параметров и типоразмеров - никакой, поэтому все основные функции Валера возложил на рот: им он пил, закусывал, ругался и уничтожал противника.

Знакомство наше случилось в пивном баре-стоя?чке на Селезнёвке – в том, который прямо напротив Селезнёвских бань. Ну, обычный пивной бар с десятком одноногих столиков-грибков .

Не успели мы с Тимохой войти в бар, как откуда-то снизу послышался крик:

- Тимоня, я тут – в уголочке!

Я пригляделся – под столом с кружкой пива в одной руке и солёной сушкой в другой, стоял, подбоченясь и ножка на ножку, Валера. «Тебе, Слава, похудеть надо! Пиво пей!» - сказал он мне , пожимая руку.

Водка у Тимохи была с собой. Мы взяли пива и начали общаться. Общаться было непросто: приходилось дублировать фразы под стол. Когда мы с Тимохой забывались, Валера активно дёргал одного из нас за брючину и мы переводили разговор в партер. На нас, естественно, косились. Ну, согласитесь: стоят два парня, беседуют, потом дублируют каждое слово куда-то под стол. В общем гуле Валериных реплик никто, кроме нас с Тимохой, не слышал. Косились на нас недобро, но до определённого момента, бездейственно. А определённый момент не заставил себя ждать – из-под стола донеслось гулкое:

- Тимоня, ты мне водку жмёшь! Вы там, наверху, ершите, а на меня болта забиваете! Не прощу! В сраку вцеплюсь! Плесни!

Тимоха вынул из-за пазухи бутылку и плеснул водки в подставленную кружку.

- Мужики! – послышался чей-то возмущённый вопль –«Эти пидоры водяру льют! На пол!»

- В смысле как это на пол? Охерел – такое говорить?

- Да вон этот, патлатый, льёт, а вот этот толстый его спиной прикрывает!

К нашему столику подошёл степенный дядя:

- Не понял! Вы что творите, мальчуганы?

Мы не успели ответить. С воплем «Ааа, сучара!», мужик отлетел в сторону. На ноге мужика болтался, питбулем впившийся в ляжку, рычащий Валера. Оправившийся от первого шока мужик саданул его кулаком по голове – Валера лёг на кафель.

- Что это? Что это за хуйня! – мужик одной рукой зажимал кровавую рану, а пальцем другой показывал на лежащего на заплёванном полу и невозмутимо грызущего солёную сушку, Валеру.

- Это кто хуйня? Это я хуйня??? Меня – комсомольского лидера, вожака молодёжи, хуйнёй называть!?!? – Валера вскочил с пола и понеслось! Он неуправляемой торпедой метался под столиками и грыз, и впивался в плоть! Покусанные старались изловить вожака молодёжи. Зрелище, в принципе, забавное: как бы охота на муху, летящую на «бреющем». В результате Валера был изловлен и припёрт в угол. Зажатое в углу, наше маленькое чудо излучало дружелюбие и, буквально, сочилось радушной улыбкой.

«Не, мужики! Такого бить западло! Это ж как ребёнка отпиздить!» - послышалось из толпы.

В общем, отмудохали нас с Тимохой, а Валера, хрустя подаренной кем-то солёной сушкой и крича: «Не ссыте, парни! Отбивайтесь от них ремнями! Я вас на улице жду!» направился к выходу.

… Но это так – это я просто попытался описать наше знакомство.

А, вот, однажды вышла забавная штука: у одной из обихаживаемых нами с Тимохой девушек, а точнее у Нины случился День рождения, по её летоисчислению – девятнадцатый. Отмечали у них на даче. Я купил в подарок огроменного плюшевого медведя. С огроменными плюшевыми медведями в Москве было сложно, так что мой подарок везли аж из Вильнюса. И тут нас с Тимохой озарило (кого озарило первым – не помню): «А давай за медведя спрячем Валеру! Сунем их обоих в какой-нибудь ящик и когда пора будет дарить, прикинь: стенка ящика падает и там медведь говорит поздравления и шевелит лапками!»

В общем, не буду в подробностях рассказывать, как и где Тимоха ящик реквизиторский спиздил, как до дачи его на верхнем багажнике Тимохиного «Жигуля» везли, сколько раз нас менты останавливали – думали, что гроб везём. Да и как Валеру уговаривали, декалитры суля, тоже не буду.

К сути: водрузили ящик с Валерой и медведем в зале, слегка наживили гвоздики на переднюю стенку. Я трижды проверил знание им стишка, который медведь сказать должен, оговорили контрольную фразу «А это тебе, Ниночка!», после которой медведь должен из короба вылезать. Стих был гениальный :

«Это ж просто одуреть!

Вот так именины!

Прибыл праздничный медведь

Для красотки Нины!»

Про авторство тоже, пожалуй, опущу – презирать будете. Казалось бы, учли всё. Кроме одного: мы не учли, с кем мы дело имеем. Валера находиться в трезвом состоянии просто не умел. Как потом выяснилось, у него была с собой фляжка с псевдо-бренди «Плиска».

В общем, минут через двадцать после начала застолья, когда уже и сестра Рита, и папа Прунин, и даже Тимоха пропели здравицы имениннице, слово взял я. Поздравил, как умел и громко произнёс волшебную фразу.

Минуты две-три в комнате стояла гнетущая, буквально космическая тишина. Потом послышался скрежет, грохот, затем раздался истошный вопль: «Ёбаные козлы! Тимоха, тварь! Наживил гвоздики, да, сука? Я выберусь из этого ящика – я тебе в горло гвоздь наживлю! По шляпку! Толстыыый! Спасай меня!» - Валера пытался выбраться из ящика спиной, толкая жопой хорошо прибитую стенку тары.

- Вперёд толкай, мудак! Гном ёбаный! Медвежьей харей дави на стенку! – орал из-за стола Тимоха.

Наконец свершилось чудо – передняя стенка рухнула, из ящика выскочил медведь с обнимающим его за предполагаемую талию Валерой. Валера отплевался от плюша (естественно, он в остервенении грыз медвежью холку), отшвырнул медведя в сторону и попытался воспроизвести стих: «Это ж просто охуеть можно! Вот так, сука, именины, блядь!»

- Это что за мат в моём доме? И вообще – что это такое? – заорал папа Прунин, тыча в Валеру вилкой.

- Тебе мат не нравится, гнида? Ты про меня в среднем роде, мразь? – Валера в каком-то фантастическом прыжке настиг возмущавшегося и, естественно, впился зубами в его ляжку. Папа Прунин взвыл от боли, но оказавшись отнюдь не толстовцем, пизданул Валеру кулаком по голове. Валера усилил хватку – послышался треск рвущейся материи. Папа Прунин схватил со стола металлическую миску с оливьешкой и шарахнул Валеру миской. Валера, как насытившаяся пиявка, отвалился на пол. Папа Прунин с порванной брючиной, зажимая рану, похромал на кухню. Минут через пять, оклемавшийся Валера, тряся головой, на карачках пополз туда же.

Все замерли! Ну, сейчас начнётся! Рита Прунина зажала ушки ладошками, Нина Прунина уткнулась лицом в подаренного медведя… Странно, но тихо. Ну, какое-то лёгкое шебуршание, но ни грохота, ни воплей!

Мы все попытались успокоиться и расслабиться – всё-таки День рождения. Шустро убрали оливье с пола и уселись за стол.

Прошло минут двадцать. Мы не то, чтобы совсем забыли о происшедшем, но несколько подуспокоились – опять потекли здравицы, пошли по рукам закуски.

Именинница Нина говорит мне шёпотом: «Слав, там, на кухне, горячее в духовке. Деваться некуда – придётся идти! Пошли вместе, а!» Ну, естественно, пошёл! Куда деваться-то – кавалер же! Мы опасливо приоткрыли кухонную дверь. Картина, которую мы увидели… В общем, Нина, задыхаясь, сползла на пол. Я завыл! Я так не выл ни до, ни после! Я даже ржать не мог! Жестом подозвал остальных и они увидели!

На столе лежит пустая бутылка водки. Закуски нет. За столом, на табурете сидит папа Прунин со спущенными штанами. Перед ним на коленях - наша мелкая пьяная сволочь. Валера аккуратно прикладывает к Прунинской ляжке ватку с йодом и нежно дует на ранку, а папа Прунин одной рукой гладит его по плечу, а другой рукой прижимает к Валериной макушке мороженую курицу.

- Спасибо тебе, Валерка!

- Да о чём речь, Константиныч! Я ж вожак комсомольский! Лидер, сука!

(с) Слава Левин