Нога выше перелома пронзается стальной спицей. Через верхний отломок кости спицу проводят медицинским сверлом — дрилем. Потом вторая спица, под прямым углом к первой. Спицы вкручиваются в кольцо, как в обод велосипедного колеса, и натягиваются. Другое кольцо приделывают к нижнему отломку. Под контролем рентгена хирург манипулирует кольцами, сопоставляет отломки по форме, и стягивает кольца между собой нарезными стержнями. При ходьбе стержни принимают на себя вес больного. Функция ноги не страдает. Никакой атрофии, пролежней, нарушений кровообращения. Сжатие костей усилено, кость срастается скорей, койка освобождается быстрей. Вроде бы всё безупречно.

Илизаров сделал набросок и показал соседу — слесарю с трикотажной фабрики Григорию Николаеву. Сделали модель. Доктор стал скупать разные железки, подбирая марку стали. Советовался с конструкторами, изучил учебник сопромата, всё заново рассчитал. Николаев и его приятель слесарь Николай Рукавишников сделали кольца и спицы. Недавний пациент токарь Иван Калачёв выточил стержни и гайки. От эскиза до готового аппарата прошло больше года.

В отделении нашлось немало желающих первым испробовать на себе аппарат Илизарова: больные говорили, что рука у него лёгкая. Самой несчастной казалась Мария Крашакова. Из-за неправильно сросшегося перелома она 15 лет — полжизни — передвигалась на костылях.

Давно утратила веру в медицину, согласилась «для очистки совести». Два дня после операции дежурил Илизаров у её постели. Осложнений нет. На третьи сутки она встала, прошлась на костылях. Через неделю без них. Самой не верилось, отвыкла за 15 лет. Через три недели рентген показал полное восстановление, линии сращивания почти не видно. Илизаров снял аппарат и отправил Марию в родной Макушинский совхоз. На станции её никто не встретил, и Крашаковой пришлось 9 километров до дома идти пешком. Нога не подвела!

К новому году набралось уже 9 случаев применения аппарата. Переломы, ложные суставы, замедленная консолидация, неправильное срастание — везде успех. Доклад вызвал удивление и восхищение. Главный хирург области Яков Витебский, сам новатор, сказал: «Дерзай, Гавриил, мы тебя поддержим». На следующий год Илизаров опробовал дистракцию, постепенное раздвигание колец по мере срастания. Ногу хромого пациента удалось удлинить на 11,5 сантиметров. Здесь потребовалась помощь учёных. Илизаров представил аппарат в свердловском травматологическом институте ВОСХИТО: объясните, что здесь происходит с регенерацией кости, нервов, кровеносных сосудов. Биологи принялись за дело, почуяв открытие. Минздрав выдал авторское свидетельство на аппарат, официально разрешил его применение. Всё шло неплохо до 1956 года, когда Илизаров впервые выступил на крупной конференции, куда съехались врачи из разных областей.

Коллеги так и набросились на Илизарова: какая надобность поднимать больного на третий день? Какое может быть костное сращение за 18 суток? А как же 3-4 месяца в гипсе?

Раздражал именно малый срок излечения. Одни говорили «удивляюсь, но не подражаю», а другие советовали завышать время: почему три недели? Полтора-два месяца уже очень хорошо.

Чтобы доказать способность костей расти на миллиметр в день, Илизаров разработал для свердловских учёных опыты на собаках. В 1959 году Владимир Стецула, который их проводил, доложил на съезде в Харькове, что костная ткань при постепенной дистракции в аппарате регенерирует с той же скоростью, что кожа. Перелом – та же рана, и может заживать быстро, как мягкие ткани!

Эта новость рассердила руководство ЦИТО, головного ортопедического института в Москве. Не то чтобы они возражали против открытия законов роста костной ткани. Но такие важные мощи должен обретать римский папа на Ватиканском холме, а не безвестные монахи в лесной обители. Вокруг директора ЦИТО Мстислава Волкова сложилась могущественная группа влияния, которую в Кургане прозвали «московские друзья». Прекратить деятельность Илизарова «друзья» не могли. Ну и пусть усатый знахарь балуется своими железками… ни клиники, ни журнальных статей, ни экспериментальной базы ему не видать.

В материальном плане Илизаров жил неплохо. Влиятельные (на местном уровне) пациенты помогли ему получить отдельную двухкомнатную квартиру и купить «Волгу» ГАЗ-21. Его травматологическое отделение на 30 коек собрало команду молодых полных энтузиазма врачей. Все из разных городов, даже из Москвы. Приехали, прочитав газетные публикации об аппарате.

Они помогли открыть новый биологический закон, о котором Илизаров доложил на первом Всесоюзном съезде травматологов-ортопедов в 1963 году: дозированное растяжение стимулирует рост и регенерацию тканей. По идее, под такую проблему надо создать новый институт, но эту идею «московские друзья» тихонько утопили. Какие бы чудеса ни творил Илизаров в своей больнице, снабжалась она как заштатная.

Из-за нехватки белья и скученности в таких больницах свирепствовал антибиотико-резистентный стафилококк. Погибло несколько пациентов и в отделении Илизарова. Этого терпеть было нельзя. Мало того, что каждый пациент был произведением искусства. Не хватало ещё, чтобы враги прознали и заявили, будто «аппарат убивает». Гавриил Абрамович решился на политическую манифестацию.

Он собрал рваные штопаные простыни и пижамы, и пришёл с ними в обком партии. Оттолкнул милиционеров, дежуривших у кабинета первого секретаря, и вывалил эти лохмотья к ногам главы региона. О наказании за такую дерзость и речи не было. Уже шаталось кресло под Хрущёвым, и расходившиеся от Кремля сейсмические волны ощущали на периферии. «А вдруг он что-то знает?» С бельём стало полегче. И ещё помогли наладить первое некустарное производство аппаратов (прежде их делали те же слесари и токарь). Вышли на Красногорский механический завод, который изготавливал фотоаппараты «Зенит», танковые прицелы и космическую оптику. Там как раз налаживали штамповочный цех. Размещался он в церкви, отобранной у разорившегося колхоза «Путь Ленина». Это красивейший храм Николая Чудотворца в Николо-Урюпино, шедевр допетровской архитектуры. Несколько лет аппараты Илизарова выпускали только там. Гаечный цех покрывал нужды исследователей, не более того. Распространение чрескостного остеосинтеза было немыслимо без производства, а его блокировали сразу несколько ведомств в союзе с ЦИТО, который визировал промышленное производство только собственных аппаратов, напоминавших илизаровские.

Изобретатель сначала думал, что его лавры хотят присвоить. Но нет, враги делали свои аппараты для галочки: не развивали методик их применения, и массовый выпуск этих конструкций приводил к захламлению больничных складов.

Сподвижники Илизарова переживали от такой явной несправедливости, а он был весел и в ус не дул: «Не бывает так, чтобы люди не хотели себе добра. Не понимают сегодня — завтра обязательно поймут». Собственное уныние Илизаров умело вытеснял, что ему дорого обошлось: он не дожил до старости и в последние годы испытывал серьёзные психиатрические проблемы. Уже в середине 60-х он понял, что проживёт недолго.

Как раз тогда сочувствующие позвали Илизарова в Москву. Он почуял ловушку: там отпущенные ему годы уйдут на дипломатию. И решил оставаться до конца в Кургане, но «жать», как он выражался, изо всех сил. Они «жали». Раз в полгода рождалась методика лечения остеосинтезом ещё одной патологии. Минздрав преобразовал коллектив Илизарова в Проблемную лабораторию, для которой областные власти отвели два этажа новой городской больницы в Кургане. Все достижения лаборатории подбирались в диссертацию Илизарова, защищённую в 1968 году. Эта кандидатская по богатству — настоящая пещера Али-Бабы. Когда автор доложил её в Пермском мединституте, учёный совет присудил звание кандидата наук, а потом, после перерыва — сразу доктора. За 15 лет горстка врачей и учёных сделала столько, сколько ортопеды любой европейской страны за столетие. Располагая отделением городской больницы на 130 коек и дружественной лабораторией в Свердловске.

«Московские друзья» мешали публикациям Илизарова в медицинских журналах, но не могли заблокировать провинциальную прессу. Корреспонденты на местах, обречённые годами раздувать новости из ничего, изголодались по настоящим героям и любили писать об Илизарове. Их материалы рождали слухи, из которых сложился миф на традиционный для России сюжет. «Где-то далеко, за уральскими горами и лесами, живёт доктор-кудесник. Он открыл какое-то чудо, и за это начальство его не жалует. Попасть к нему трудно, зато лечит он всё». Миф очень помогал Илизарову: пациенты прибывали с неколебимой верой в исцеление, что уже полдела.

Кто не мог прибыть, писал жалобы в Минздрав, а то и выше. В ответ на жалобы из Москвы и Ленинграда ехали в Курган главные хирурги. Возвращались потрясёнными. Министерство преобразовало проблемную лабораторию в филиал ленинградского НИИ травматологии (не московского же!) В Кургане решено было построить клинику, способную принять толпы безнадёжных пациентов. Стройка пошла ни шатко ни валко. Публикации в ортопедических журналах по-прежнему задерживались. Минмедбиопром с производством аппаратов не торопился.

У Волкова официально спросили, как он относится к Илизарову. «Отношусь нормально, но у Гавриила Абрамовича не было, нет, и никогда не будет академической школы». В переводе это значило: «Я в Москве, и пациенты у меня соответствующие. А вам на местах желаю успеха в лечении пролетариата подручными средствами». Так оно и было, пока в Москве не попал в аварию шестикратный рекордсмен мира по прыжкам в высоту, чемпион Союза, Европы и США, член ЦК комсомола Валерий Брумель.

Его подвозила знакомая мотогонщица. Показывая класс, разогналась до 100 километров в час. Только что прошёл дождь. На выезде из-под моста переднее колесо оказалось на мокром асфальте, тогда как заднее было ещё на сухом. Мотоцикл вильнул, гонщица и пассажир вылетели из седла. Девушка попала на мягкий грунт и не получила ни царапины, а Брумель с размаху ударился ногой о бетон так, что не сразу отыскал свою правую ступню. Она висела на коже и связках. В Склифе ногу собрали, а потом начались операции. За два с половиной года 25 малых операций и 7 больших, многие в ЦИТО. Результат: укорочение ноги на 3,5 сантиметра, тугоподвижность голеностопа, плохо сросшийся перелом (о прыжках — забыть). Остеомиелит: гниение заражённой кости с перспективой ампутации. Случай безнадёжный.

И тут в ЦИТО нашёлся изменник, который рассказал Брумелю об Илизарове, начертил схему аппарата и убедил позвонить в Курган, если хочется сохранить ногу. Сам Брумель не выдал информатора. В его мемуарах этот врач фигурирует под именем Николай. Много лет спустя открылось, что это был Владимир Голяховский, научный сотрудник ЦИТО, друг Чуковского и сам тоже детский поэт.

Илизаров справился одной-единственной операцией. Разрубил большеберцовую кость в двух местах, зачистил поражённые остеомиелитом отломки. И постепенной дистракцией в аппарате удлинил ногу, убрав хромоту. Через день после операции Брумель на костылях прошёл 60 шагов, чтобы посмотреть по телевизору передачу «КВН». Через две недели он ходил уже с палкой, через месяц гонял вокруг больницы на велосипеде. Через 4 с половиной месяца аппарат сняли. Через 8 месяцев Брумель снова прыгал, уже на 2 метра 5 сантиметров.

Об Илизарове он твердил на каждом шагу. По радио, в газетах, давал интервью иностранным корреспондентам. Буквально продюсировал фильм Элема Климова «Спорт, спорт, спорт», где показана история его лечения и возвращения в прыжковый сектор. Наконец, Брумель привёл Илизарову второго знаменитого пациента.

Великий композитор Дмитрий Шостакович болел с 1958 года. Немела вся правая половина тела. Чтобы играть на рояле, Шостаковичу приходилось брать правую руку в левую и класть её на клавиатуру. Он опасался, что руки откажут на публике, и перестал выступать в концертах. Кости стали необычайно ломкими. Больной всего боялся: сначала прыгать через лужи, потом подъёма по лестнице, и наконец уже любого движения. Случай сочли безнадёжным и советские, и западные врачи. Поставили диагноз «боковой амиотрофический склероз». Ждать отказа дыхательной мускулатуры осталось недолго.

Министерство культуры запросило мнение Илизарова. Тот с полным правом ответил, что не его профиль. Но Брумель хорошо изучил характер Гавриила Абрамовича и понял, что его можно взять «на слабО». Валерий был знаком с верным другом Шостаковича виолончелистом Мстиславом Ростроповичем, который уверял, что склероз этот в основном «на нервной почве». Организовали встречу Илизарова с Шостаковичем, якобы для разовой консультации. Илизаров с первого взгляда определил, что Ростропович прав, и пригласил композитора в свою лабораторию.

Освободили техническое помещение под неврологическую палату. Построили шведскую стенку для упражнений, провели даже городской телефон. Не нашлось только линолеума, чтобы застелить пол. Линолеум не продавали в магазинах! Шостакович приехал в Курган 25 февраля 1970 года и остановился в гостинице. Его сопровождал Ростропович, который сотворил чудо. Дал концерт, одна контрамарка — и линолеум появился. Чего не добыли даже контрамаркой, так это лечебного питания. В Кургане было так плохо с продуктами, что жена Шостаковича раз в три дня летала в Москву самолётом за мясом.

Илизаров сделал ставку на гимнастику и внушение, что всё будет хорошо (при этом раз в три дня по рекомендации неврологов Шостаковичу делали инъекции новейших препаратов). Нагрузка ежедневно возрастала. К лету композитор уже сам забирался в автобус, играл с больными детьми в футбол, а главное – снова мог музицировать. Удавались даже быстрые этюды Шопена. Зная, как Шостакович тоскует по музыке, Ростропович организовал в Кургане музыкальный фестиваль. Когда прибыли музыканты, оказалось, что строительство илизаровского филиала стоит, потому что нет кирпича. Ростропович рассказывал так: «10 апреля 1970 года я приехал в Курган навестить Шостаковича вместе с оркестром свердловской филармонии под руководством Павермана. Была пятница. Когда мы ехали, по дороге повсюду были плакаты “Все на ленинский субботник!”»

Субботник был не простой, а священный, приуроченный к столетней годовщине со дня рождения Ленина. Ростропович отправился к начальнику треста Курганжилстрой: «Говорю ему: “Завтра мы с оркестром приедем на субботник, будем работать на законсервированном здании илизаровского центра. Дайте нам 200 пар рукавиц, кирпич, раствор, дайте нам крановщика!” А он – мне: “Где же я возьму всё это?” Я ему в ответ: “В Москве я скажу, что вы сорвали мне субботник!” Этот начальник гнал всю ночь грузовик кирпича».

Когда музыканты в самом деле уложили в стену весь кирпич, Илизаров повёл экскурсию по зданию и чуть не разбился, провалившись в незаделанное отверстие в полу. К счастью, внизу была куча керамзита.

Чтобы и дальше держать строителей в тонусе, звёзды музыкальной эстрады организовали настоящее дежурство по Шостаковичу. Его по очереди навестили Иосиф Кобзон, Людмила Зыкина, Майя Кристалинская, Эдита Пьеха. Все они давали в конференц-зале больницы благотворительные концерты, о которых газеты не писали, но зато знали строители, постоянно убеждаясь в повышенном внимании к своему объекту.

Тем временем Брумель порвал связку на колене и был вынужден оставить спорт. Но рано «московские друзья» радовались, что он теперь не победит на Олимпиаде и не скажет на весь мир спасибо доктору из Кургана. Брумель видел, как Илизаров изнемогает в борьбе, и в помощь ему вложил всю свою спортивную волю к победе. Ретрограды получили противника хитрого, неутомимого, с выдумкой, большими связями и не обременённого работой.

Шостакович поправился и написал Брежневу восторженное письмо с просьбой дать Илизарову орден Ленина — высшую государственную награду за заслуги в трудовой деятельности. И орден немедленно присудили! То была пощёчина Волкову, у которого такой награды не было. Мало того, Шостакович в больнице говорил с главой Советского комитета ветеранов войны Алексеем Маресьевым (эту встречу устроил Брумель). Прославленный лётчик и герой «Повести о настоящем человеке» затеял многоходовую комбинацию с целью вывести Илизарова на члена Политбюро, курирующего медицину. В 1971 году это был Александр Шелепин.

Весьма оригинальный член Политбюро, который из принципа курил дешёвые сигареты «Новость» и ездил на работу без охранников и на метро. Так он поступал и на должности председателя КГБ, и в бытность главным партийным контролёром. Он тогда весьма помог Брежневу лишить Хрущёва власти, а теперь его отодвинули, поручив профсоюзы и больницы.

На ковёр к Шелепину вызвали руководителей всех ведомств, которые от Илизарова отмахивались, главного редактора журнала, который его не печатал, и Волкова. Директор ЦИТО и редактор «заболели», прислали заместителей. После неприятного для всех этих лиц допроса Шелепин зачитал заранее заготовленное решение Политбюро. Курганский филиал преобразуется в самостоятельный институт. На его оснащение и строительство нового большого корпуса выделяются колоссальные деньги: 18 миллионов рублей. Илизаров получает настоящую медицинскую империю – 1300 сотрудников и столько же коек. Грандиозный виварий для опытов, самые современные измерительные и аналитические приборы.

Такой победы Илизаров не ожидал. Он-то помнил, как в 1956-м Шелепин, возглавляя комсомол, устроил травлю писателя Владимира Дудинцева за роман о трагической судьбе советских изобретателей. Это якобы неуважение к нашему государству и вообще клевета. А теперь Шелепин изо всех сил поддерживает реального изобретателя, которого начали травить в том же году.

Но если Гавриил Абрамович за 15 лет не согнулся, Шелепин стал уже не тот. Он познал на себе, что такое опала. И возможно, захотел использовать остаток своего влияния на что-то хорошее, войти в историю не только как невезучий интриган и организатор политических убийств в Европе.

Когда в 75-м Суслов с Брежневым уничтожили Шелепина и вывели его из Политбюро, Илизаров стал уже неуязвим. В его институте запустили фабрику аппаратов, готовили десятки диссертаций, обучали врачей со всех концов Союза и соцлагеря. Слава достигла западных стран. Три года спустя Илизарову присудили Ленинскую премию. По протоколу полагался одобрительный отзыв головного ортопедического учреждения. Директор ЦИТО пытался не подписать эту бумагу. Но курганцы деликатно объяснили Волкову, что автограф имеет исключительно ритуальное значение и лучше его всё-таки поставить.

via consilium.az