Самое сильное потрясение я испытал не во время смертельной опасности, не во время первого поцелуя, не во время первой близости или первого предательства, - нет.
Самое сильное потрясение я испытал в тиши публичной библиотеки имени товарища Горького в городе Одессе.

И причиной тому стала книга, кажется, господина Н.М.Коркунова посвященная теории права тысяча восемьсот стертого из памяти года издательства.
Там, в этой непривычно основательной книге (ну, представьте хотя бы эту кожаную обложку, золотое тиснение…) на, четко запомнил, шестьдесят восьмой странице (структура нормы права) карандашом на полях, с ятями и прочими отмененными революцией правилами орфографии было написано:

Не правда ли, Алекс, - Катенька чудо как хороша.

Это – шок.

Понять ли?

Или ту пиратскую проржавевшую саблю, что нашел в песках лимана. С зазубринами, обломанным наконечником – чей-то несбывшийся последний шанс.

Или кирпич, что возил за собой лет, наверное, пять. На нем была просто дата, - «1845г.»….

Старые комоды, ножницы двухсотлетней давности, книги… анти, мать его, квариат.

Вы когда-нибудь видели эти кадры с натуральным расстрелом, или изнасилованием, или дракой? Это противоестественно, это противно, но ведь завораживает! И еще как!

Вот и вещи. С «историей».

У меня погиб ремень. И все это просвещенно ему. Он исправно служил мне двенадцать лет. Хороший, толстокожий итальянец за 25 баксов, купленный на южном рынке.

Все эти двенадцать лет он послушно застегивался на третью, правильную, дырку.
Держал джинсы, брюки, штаны и камуфляж.
Был на пляже, в снегах, палатках, гостиницах, поездах.
Занимался со мной любовью, дрался, убегал и делал все то, что положено делать честному ремню…

Ну и хрен с ним.
Я нарежу и сплету из него фенечек. Меня, как всегда, будут спрашивать, что это, мол, значит. Я совру, как всегда, что-нибудь…

Черт, но я все еще продолжаю отрицать время!