Наташка начала меня дёргать ещё с вечера: "Завтра надо встать пораньше. Вдруг пробки? Вдруг машина сломается? Вспомни, сколько раз наша старушка-Аструшка кипела? А тогда аккумулятор сел завести не могли и ещё родителям Кильку с утра отвезти Борис же не может ждать у него каждая минута на счету…"

Скрипел зубами, но молчал.

Как же - Борис! Брат жены, гордость их семьи, без пяти миллионов олигарх оказывает такую честь: сами, собственноручно-с соизволят отвезти нас к себе на семейное торжество! Что ж я - бесчувственная свинья, которая не ценит?

Ценю, ценю, моя дивчина, моё серденько, успокойся.

Приехали чуть не за полтора часа, поставили наш "Опелёк" на маленькой дорожке набережной Шевченко, у парикмахерской с непонятно как сохранившейся советского стиля наивной неоновой вывеской, гуляем.

Догуляли до моста, зашли в " Европейский".
- Ты знаешь, - Наташка округлила глаза и перешла на шёпот, - Борис рассказывал про владельцев " Европейского" - это же ж владельцы Черкизовского рынка и торговый центр "Москва" тоже их, и гостиницу "Украина" они купили…( ненавижу эти восхищённые бабьи причитания о чужих деньгах!).
…Так Борису рассказывал его знакомый, владелец строительной фирмы, который здесь работал, что они заставляли под графиком работ подписываться: "Штраф - миллион", а если кто отказывался - в подвале избивали! И бандиты, которые…
- Что-то не больно это помогло, - показал я на криво уложенную половую плитку, на там и сям зияющие дыры в отделке.
- Это мелочи, а как… Ой, смотри: вареньице! Надо же - как домашнее!
Я посмотрел - на витрине магазинчика "Чай энд кофе" стояли пузатенькие баночки с вареньем. Лохматый шпагат стягивал крышечки из провощённой бумаги с расходящимися гофрированными уголками. Я вспомнил нашу Кильку в младших классах - так же топорщились наглаженные складки её юбочки.
Абрикос, крыжовник, вишня, земляника.
Как у бабушки, даже баночки из тёмного стекла стилизованные, только цены несладкие - 280 рублей. Как бы сказала моя бабушка: " Это для тех, у кого деньги на огороде растут".

Запел мобильный. Как обещал - позвонил ровно за десять минут.
Мы вышли на Дорогомиловскую, встали у бордюра, высматривая серебристую машину Бориса.
Зря старались - он подкатил на новеньком вишнёвом "Кайенне", приспустил стекло, махнул рукой, чтоб мы садились на заднее сиденье.
- Привет! - сказал Борис.
- Добрый день, - сказал я.
Уверен, что своим "Привет!" я только увеличил бы беспощадную дистанцию между миллионером и доцентом кафедры сравнительной лингвистики. В общении с Борисом я выстраивал вежливые безличные конструкции, позволяющие обходиться без "ты" и "Вы".
- Наверно, расстрою, но там, на задней двери длинная царапина.
- Да знаю, - скривился Борис. - Откуда взялась - непонятно. Да ладно, АвтоКаско всё покрывает, в среду Юра отгонит на сервис, сделают.
- Борь, а кстати - где Юра? Ты сам за рулём?! Ты же всегда с водителем! Ну, ты даёшь! И без охраны! - затараторила Наташка. Якобы по-свойски, запросто.
- Да вот - купил себе игрушку, - хмыкнул Борис, - хочется самому порулить. Суббота, машин мало.
- Такая красивая! Это ведь джип? Да, Борь - это джип?…
Я не знал, куда спрятать глаза от стыда за жену. И за себя. Что нет у меня ставосьмидесятитысячного "Кайенна Турбо S" и, видимо, никогда не будет. Даже если защищу докторскую, даже если…
Нет, даже упрощённого варианта " Кайенн S" не будет. Чёрно-жёлто-красная эмблема на руле - наверно, только эта эмблема с лошадкой стоит дороже всей нашей "аструшки". Это уж не говоря про запах мягкой кожи и дорогой обивки в салоне - тысяч на десять сразу.

Надо признать, вёл машину Борис уверенно, без резких рывков и торможений -покручивая одной рукой навороченный руль с крупной треугольной сердцевиной, он протиснулся через кашу у моста, развернулся под ним и полетел обратно, в сторону области.
- Ух ты, от скорости аж в сиденье вжимает, - опять залепетала Наташка, - как на самолёте.
- Угу, - кивнул Борис, постукивая пальцами по баранке в такт музыке. Блюз играл тихо, но звук был насыщенным, выпуклым и чётким, как в концертном зале.

Я подумал: "А ведь он за нами заехал, чтобы наша драная "Астра" не светила у него на стоянке среди красавцев "Кайеннов", "Мерседесов" и "Лексусов"! И шофёра не послал - все шофёры - сплетники.
Он нас стесняется, а не пригласить не может, родители настояли, всё-таки семейный праздник, сыну шестнадцать лет…", - и без того высокая температура стыда за лебезящую жену (и за себя), резко подскочила вверх.
Стыд за пятилетней давности галстук, повязанный немодным узлом, за лучший брючный костюм Натальи из магазина "Фамилия", за наш жалкий подарок. Борис, наверно, специально инструктировал сына вежливо благодарить, не кривиться. Потом, мол, выбросишь!
- Борь, а почему ты не все стёкла затонировал? - спросила Наташка.
- А так уже в комплектации было. Всех устроило. Моим нравится сидеть сзади в невидимости, а меня искажённый цвет раздражает. Глаза устают от тонировки, - ответил Борис.
- Всё-таки красиво на Кутузовском! Дома такие…Впечатляют! Наверно, здесь квартиры шикарные - да, Борь?
- Как раз нет. Здесь такой шум днём и ночью, даже пакеты со специальной плёнкой не помогают. Кто мог - уехал, покупают приезжие в основном, для понта. Сдаётся очень много. Вон там впереди, на той стороне - видите тридцать пятый дом? - это дом трансвеститов. Там несколько квартир трансы снимают.
- Кто? В смысле? Как-кие трансы?
- Так-кие трансы. Мужчины-проститутки в женской одежде. Ну - знаешь, как говорят: "Педерасты - они грустные, а трансы - весёлы-ые!"
- А откуда ты зна…? - спросила Наташка и, перепугавшись своего вторжения в интимную жизнь олигархов, прикусила губу.
- Да рассказывали в компании где-то…Чисто абстрактное знание.
Ребята, я сейчас минут на десять выскочу - хорошо? Здесь по поводу магазинчика одного разговор шёл, хочу посмотреть на него, пока время есть.

Борис припарковался, заглушил двигатель и закрыл машину снаружи - упали собачки центрального замка. Музыка продолжала играть. Армстронг рычал со всех сторон и ниоткуда - я стал считать динамики, на десяти сбился, начал снова.

Перед автомобилем остановился плечистый черноволосый парень и, аккуратно постучав пальцем по правой передней двери, с вежливой улыбкой что-то спросил.

- Лёш, он что-то говорит, - заёрзала Наташка.
- Сиди спокойно, - сказал я, - что ж ты, не читала про барсеточников никогда?

Парень разводил руками, смущённо улыбался и продолжал говорить, хлопая длинными, почти девичьими ресницами. Я приблизил голову к стеклу, прислушался.
Ничего непонятно.
Вежливый парень волновался, крутил кистями рук, показывал себе под ноги, на лицо, поднимал извиняющиеся миндалевидные глаза наверх…
Дверь водителя распахнулась, и на сиденье запрыгнул низенький кавказец. Он перегнулся назад между сиденьями и, направив на меня пистолет, прохрипел:
- Открой ему дверь, быстро!! Быстро, я сказал!! Застрелю сейчас, сука!! Ну!!
Я заскрёб пальцами по обивке двери, не отводя глаз от тёмного отверстия ствола, хромированная ручка нашлась под самым стеклом, я дёрнул, передо мной стоял наш несостоявшийся собеседник - вежливый парень с пушистыми ресницами.
" Оскорбились, что я сразу не ответил?… что он хотел спросить?…почему он молчит?…попросить его вызвать милицию…где Борис?…", - мысли соскальзывали, как спагетти с вилки.
Секунда растянулась до минуты, как при заносе или дорожном столкновении. Я открывал рот, чтобы крикнуть, отчуждённо фиксируя как парень согласованным танцующим движением толкает меня ладонью в лицо, садится рядом, закрывает за собой дверь и выдёргивает из-под куртки пистолет.
- Тихо! Молчать! Тихо!! - мне в бок ткнулся металл ствола.
Заурчал двигатель, низенький что-то гортанно каркнул, и мы поехали. Сразу за Третьим Кольцом повернули направо, покрутили закоулками между пятиэтажек и гаражей- никогда б не подумал, что около Кутузовского есть такие глухие места! - и остановились.

Обратной дороги до Кутузовского я не видел.
Мы с Наташкой полулежали на заднем сиденье лицом друг к другу. Нам связали скотчем руки за спиной, связали ноги, Сверху укрыли покрывалом(" надо же: заранее подготовили тряпку", - подумал я , - " ведь не у Бориса же в багажнике копались"), второй бандит пересел на переднее сиденье.

Повороты кончились, автомобиль набрал скорость и понёсся прямо. "Выехали на Кутузовский", - понял я и стал судорожно вспоминать количество светофоров до поста ГАИ. По-моему, только на Рябиновой и за ним ещё один.
Мои согнутые ноги упирались в пол, но я чувствовал, что могу их поднять.
Могу, точно.
По моим соображениям около поста мы должны сбавить скорость и я, долбанув изо всей силы ногами в дверь, привлёк бы внимание гаишников.
Одновременно успокаивал себя на случай неудачи - это явно угон, нас выбросят где-нибудь в безлюдном месте, кому мы нужны. А машина у Борьки застрахована по Каско, деньги он получит.
Вряд ли нас похитили, чтоб вымогать миллион у богатого родственника.

Я вслушался в гортанно-кашляющую речь угонщиков.
Ингуши!
Точно - ингуши! У меня в роте было трое ингушей, построение плывущего кхакающего языка я узнал наверняка, понимал некоторые слова.
"Цхья, Аслан, цхья…", - хрипел низенький с левого сиденья. "Щиы,щиы, Умар…", - возражал ему Аслан.
"Один, два…"
Что - "один, два"? Часа? Дня? Человека? Миллиона?
Когда замелькало " урс хьякха, боабайт, боабайтаб" и " йоял", я похолодел.
В армии эти слова употреблялись постоянно и недвусмысленно. "Йоял" ингуши называли деньги, которые вымогали у молодых (и не только у молодых). Даже не вымогали, просто объявляли сумму и всё. Не принесёшь - "хьякха, боабайт", убьём-зарежем, то есть.
И ещё мне очень не понравилось - вернее, оглушило - то, что они, не опасаясь нас, как будущих свидетелей, называют друг друга по имени. Нас вроде как бы уже и нет.
Нет, надо рисковать - вскинуть ноги и резко ударить в дверь. Если хватит силы и вектора - в стекло.
В общем, как можно выше. В дверь - хорошо, в стекло - ещё лучше.
Потренироваться, к сожалению, не получится.

После длинного перегона автомобиль стал притормаживать - перекрёсток с Рябиновой!
Проползли, тронулись, поехали.
Не помню - один или два светофора до поста ГАИ? Всё-таки один.
Снова притормозили, проползли, поехали. Скорость снизилась - точно, скоро пост. Я сгруппировался, чтобы одним движением бросить связанные ноги с пола в дверь, упёрся левым плечом в низ спинки сиденья.
- Ты что там возишься?! - спросил вежливый Аслан и в моё предплечье плеснуло горячим, потекло по руке. Кровь?
Кровь, конечно.
Ножом. Ткнул ножом куда придётся.

- Ещё раз дёрнешься - кусок мяса вырежу и в окно выброшу. Поняли? - в мягком голосе Аслана не было угрозы - как будто сообщил, который час.
Жена что-то замычала, на этот раз нож вошёл мне правее и выше - в плечо. И глубже. Ощутимо глубже. Я застонал.
- Замолчи, сучка, а то муж не доедет, два раза его кольнул - мало? Сама хочешь попробовать?

Наташа чуть напрягла мышцы руки, упирающейся мне в спину, я тоже в ответ беззвучно сократил и расслабил шею. "Больно? - терпи, Лёша", - по крайней мере, так мне хотелось понимать это неслышное движение.
Не столько больно, сколько жутко. Нож так же легко вошёл в моё тело, как в свиной оковалок на Черёмушкинском рынке. Продавец Жора, отрезая нам ежемесячный кусок сала, артистично вгоняет в бывшую свинью тонкий острый нож, с чуть слышным хрупаньем лезвие прокалывает шкуру и, жирно шелестя, расслаивает ткани.
Яркий озвученный образ мясницкого ножа, вспарывающего мою беззащитную кожу-шкуру, заставил меня вздрогнуть. К тёплым струйкам на плече добавилась холодная судорога в позвоночнике.
" Урс хьякха, урс хьякха", - повторял я про себя. "Урс хьякха…"

ГАИ мы проехали, не останавливаясь.
Возможно, уважительный Аслан даже помахал рукой инспектору.
Возможно, даже рукой с окровавленным ножом. Дорога наезженная.
Долго нам ехать? Истеку же кровью.
Или тычок ножом уже профессионально до миллиметра отработан? Действительно - зачем труп в машине и кровь в салоне? Так, слегонца - запугать до смерти.
До смерти. " Боабайт, боабайтаб…"

Армстронга хватило почти до пункта назначения; "Джоджа-а…Джоджа-а", - хрипел он. Машина поехала медленно, остановилась, снова поехала, потом пошла вниз - нас потащило на спинки передних сидений - и остановилась.
Бандиты выбросили нас из салона на бетонный пол, оттащили к дальней от ворот стенке, разрезали и сорвали скотч с губ, и, ни слова не говоря, выехали прочь.
Ворота закрылись. Тишина, скудный люминесцентный свет.
Выхлопные газы выехавшего "Кайенна", спёртый воздух, омерзительный рвотный запах, полки по стенам. Подземный гараж с высоким потолком.

- Лёш, дебе очедь бодьно? Кроф идёд? Кдо эдо? Фто с даби будед? Фто о… - я не успел удивиться странному Наташкиному произношению, сам почувствовал, что сдавленные скотчем губы не слушаются.
- Отбечаю бо борядгу. Де очедь бодьно. Кроф, бо-боебу, де идёд. Эдо угодщиги-идгуши. Фсё будед хорофо, - и мы криво улыбнулись друг другу.
По её глазам я понял, что она вспомнила то же самое - как давным-давно, на другой планете, где нет ножей, подвалов и ингушей, я в шутку её мучил, сжимая руки и щекоча; Наташка, не в силах вырваться, захлёбывалась смехом и кричала: " Де дадо, де дадо! Хфадид!", а я строго отвечал: "Дадо. Дадо. Покайся, дочь боя".

Я энергично, в разные стороны, подвигал губами, покрутил языком, восстанавливая кровообращение.
- Наташ, да не переживай ты особо. Ну - что с нас взять? Им машина нужна была Борисова. Нас пинком под зад - и до свидания.
- А почему ж тогда не по дороге - пинком под зад? Зачем сюда нас привезли?! - в Наташкином голосе проскочила трещина истерики.

Зачем-зачем? Я не видел ни малейшего просвета в этом гараже, в пояснице холодными волнами плескался ужас, но не говорить же Наташке про "урс хьякха, боабайтаб".

- День же на улице, Наташ. Чтоб не рисковать, привезли сюда. Темно станет - выпустят.
- Лёш, пока рот развязали - надо кричать, звать на помощь!! - Наташа будто меня и не слышала.
- Не советую, - раздался голос справа от нас.

Я вздрогнул, поднял корпус и сел на пол. В правом углу увидел мужчину, сидящего, как и я, на полу, только спина его опиралась на двухметровую колонну из автопокрышек, положенных одна на другую.

- Не советую. На крик придёт сверху охранник, изобьёт дубинкой и завяжет рот.

Работая здоровым плечом, я помог Наташе перекатиться поближе, подполз сам.
- А Вы - кто?
- Валентин. Такой же, как и вы. Напали, отняли машину, привезли сюда.
- Зачем?
- Деньги. Они требуют денег. Дают реквизиты фирмы-помойки и хотят, чтоб обеспечили безопасность при переводе денег.
- Сколько они хотят?
- Не называйте сразу большую сумму - подумают, что из вас легко можно выбить ещё столько же. Я начал с двадцати тысяч, потом - больше, больше.
- Давно Вы здесь?
- Два…, нет - три дня. Или…По-моему, три. Меня привезли, здесь было три человека. Все трое - одиночки.
Приходят, спрашивают: "Придумал?" Если нет - сразу колют ножом. Спокойно так - как пультом каналы переключают. Сильно колют, - пленник глотнул.

Я присмотрелся - весь рукав его светлого свитера от плеча до самого низа был покрыт тёмными засохшими разводами. Кисть руки неестественно искривилась в сторону, с сине-багровых, потерявших форму пальцев свисали лохмотья чёрной кожи.
- А… с рукой что?
- Меня кололи, потом руку в тиски зажали и сдавили, - Валентин мотнул головой в сторону верстака.
- И…что?
- Сказали, что потом локоть зажмут и раздавят. - Валентин всхлипнул. - … И я обещал, что им переведут восемьдесят тысяч.
- Как?
- Тем троим телефон давали, они звонили домой. Потом их увезли…и отпустили.
- Откуда ты знаешь, что отпустили?
- Сказали!!! Отвезли подальше и на дороге выпустили!!! Зачем мы им нужны, если они убедились, что деньги к ним упали?!! - Валентин кричал, по его щекам катились слёзы.
- Неужели ты думаешь, что отпус…
- Да!! Да!!! Они обещали, обещали!!
Его истерика захватила и Наташку - она закричала:
- Лёша, у нас же есть двадцать три тысячи, Бориса попросим, он добавит!! Лёша, Лёшенька, я не хочу, не могу!! Лёша!!
- Сейчас, Наташенька, сейчас, - успокаивал я жену, теряя остатки самообладания.
Крики и слёзы сорвали у меня внутри какую-то пломбу, задрожали руки и ноги, сердце скакало как теннисный мячик, лицо перекосилось, губы прыгали. Я не мог больше ни секунды вынести скотча на руках и ногах - мышцы свело судорогой, ломало суставы, голову разрывал стук в висках.
Оттолкнувшись от стены, я перекатился по полу - раз, два, три, пять. Сорвать, стащить, сдёрнуть скотч!! Я задыхался, горло свело в спазме.
Спасибо проколотому плечу - резкая боль заставила меня остановиться.
Я сел.
Прямо передо мной зияла смотровая яма - как я ещё в неё не закатился - оттуда несло жуткой смесью экскрементов, мочи, крови и машинного масла.
"Запах смерти", - подумал я. Мне приходилось бывать в моргах, тамошняя отвратительная вонь не пугала, она была понятна и основана на естественных, в общем-то, вещах: гниющих тканях, распаде, биологических процессах разложения.
А из ямы по гаражу распространялся запах безнадёжности, страданий и беспомощности. Запах отчаяния и страшной смерти.
Я почувствовал, как под давлением ужаса раскрывается сфинктер мочевого пузыря. Эта непроизвольная, неподконтрольная реакция моего организма напугала меня ещё сильней.
Грохнул головой о цементный пол, из глаз посыпались искры, но истерика отступила.

- Валентин! А, Валентин! Слышишь меня?! - позвал я.
Всхлипывания стихли, дрожащий голос ответил: "Да".
- Валентин, а есть-пить дают?
- Есть не давали, а пить вон - из ведра.
- Из ведра? Как из ведра?
- Так. Опускай голову и пей. Пить захочешь - напьёшься, - в голосе Валентина сквозила враждебность.
- А в туалет?
- В туалет?! В туалет?! - на него снова накатывала истерика. - В туалет - в штаны!!
- Валентин, а часто они приходят?
- Могут три раза в день, могут чаще. Позавчера…или вчера…когда троих одного за другим увози… отпускали…вообще приходили через час.
- А как приходят? Много их?
- Всегда вдвоём. Большой - Аслан проходит вперёд, а Умар стоит около ворот с пистолетом. Потом Умар тоже входит.
- А охранник? Ты его видел?
- Нет, охранники всегда в доме сидят, слушают, по камере наблюдают.
- Так Аслан говорит?
- Да.
- Но ты их ни разу не видел?
- Нет. Ты что-то затеваешь против них, я всё скажу Аслану, меня завтра выпустят, выпустят!! А из-за тебя меня в тиски…!! Не хочу больше, не могу!!!
Не спрашивай меня ни о чём, не буду с тобой говорить, не буду, молчи, молчи!!

Он ещё что-то выкрикивал и скулил, я не слушал.
Да и нечего больше слушать и спрашивать, всё понятно. Прекрасная идея - самоорганизующийся механизм, работающий на собственном ужасе.
Старожил, доведённый до отчаяния, выплёскивает свой сгущённый ад на новичков и уезжает "домой", передавая им сломанную эстафетную палочку отчаяния и покорности.
(Куда они трупы прячут? Тоже, наверно, организовано по принципу самообслуживания.)

Не надо тратить собственные силы и слова на убеждение новичков - сменные Валентины действуют с максимальной эффективностью. И уродуют пленников Умар с Асланом не только с целью выжать деньги, а ещё и в качестве наглядного пособия.
Отдай хоть миллион - руку всё равно зажмут в тиски. Для следующего. И ничего не отдай - тоже зажмут.
Даже в тюрьме, наверно, лучше. Там есть коллективный разум узников, какой-то накопленный опыт. Здесь только эстафета ужаса.

Я подкатился к Наташке. Она лежала на боку, закрыв глаза.
- Наташ, ты как?
Она медленно открыла глаза, шевельнула губами и снова зажмурилась.
- Наташ, тебе на цементном полу нельзя лежать, застудишь себе всё. Давай-ка на покрышки сядешь.
- Какая разница?! Ка-ка-я раз-ни-ца?! - горлом выдохнула Наташка полуспазм-полурыдание, - нас здесь убьют, не ус-пе-ю ни-че-го зас-ту-дить, нас убьют… - и зарыдала по-настоящему.
- Нет!! Нет!! Если им переводишь деньги, они отпускают, они отпускают домой!! Они не убивают, не убивают, нет!!! Переводишь деньги, они проверяют и отпускают!!! - закричал Валентин.
Интересно, какой это по счёту валентин в гараже? Сколько пропавших надежд на избавление сгустилось в его жалком крике?
- Нас убью-ю-ют… - рыдала Наташка.

- Валентин, давай-ка, помоги мне - столкнём ногами пару покрышек, жена на них ляжет. Ты же не хочешь, чтоб она отсюда калекой вышла с больными почками?
- Да-да, конечно, - завозился Валентин, обрадованный сторонним подтверждением его мерцающей веры в освобождение. Вот, пожалуйста: люди о своём здоровье думают, значит - свобода реальна!
- Сейчас-сейчас, - бормотал он, отползая в сторону.
Мы, лёжа на полу, подняли ноги, упёрлись в середину колонны из покрышек и после двух неудачных попыток свалили половину шин. С нашей помощью Наташа взобралась на ложе из трёх покрышек и затихла.
Валентин, видно, совсем ослаб - сразу же отключился, похрапывая во сне. Интересно - что ему снится и каково пробуждение?

Возня с покрышками разбередила боль в раненом плече, снова пошла кровь, но мне эта боль доставляла неосознанное удовольствие: боль жизни, боль от работы. Ворочая и толкая покрышки ногами, плечами, головой, я вспотел, Валентин тоже. Запах пота на некоторое время перебил зловещий смрад гаража, приятно напомнил густой духан в мужской раздевалке после игры.

Почему я так жалко подчинился им в машине?! Со свободными руками и ногами?! Вокруг люди, машины!!
Пистолет?
Ну и что? Не стали бы они в городе стрелять средь бела дня.
А если бы и стреляли - всё лучше, чем через пару дней превратиться в Валентина и радушно знакомить вновь прибывших с местными правилами.

В голове вспух и запульсировал слепящий молочно-белый шар: ведь они могут придти в любое время, в любое! - через три, два, один час, через двадцать минут! И после тисочно-ножевых процедур нынешнее положение так же будет казаться блестящей и преступно неиспользованной возможностью.
А следующая стадия - Валентин.
Это конец.
Не будет сил ни в теле, ни в голове, ни в сердце.
Я снова запаниковал, меня прошиб холодный пот. Они ведь в самом деле могут войти в любую минуту! Может быть, прямо сейчас они заканчивают обед и собираются к нам?

Обед…У меня заурчало в животе - я вспомнил, что с утра мы выпили только по чашке кофе, ориентируясь на затяжное застолье у Бориса. Как сказала Наташка: " Оставь место для икорки".
Интересно - чем обедают Умар с Асланом?
Жижгале какое-нибудь в густом бульоне? Или прекрасная лёгкая горская закуска -варёные бычачьи глаза? Суп из бараньих мошонок? А, может, мелко нарезанные человечьи уши и по стакану крови?
Да нет, вернее всего, хорошо посидели в придорожной кафешке, отрыгнули и поехали по делам. По нашим делам.

Я перевернулся, с третьего раза встал на ноги и принялся тщательно осматривать гараж. Очень мешал эмбрион Валентина, он родился у меня в голове, окреп и бурно рос, набирая силу. Я отгонял этот мягкий успокаивающий голос, с каждым его словом из меня вытекали силы и расплывалась воля.

"Что ты ищешь? Всё, что можно использовать для освобождения, ингуши давно вынесли. Думай лучше, у кого просить денег. Главное - это день…".
Нет! Главное - развязаться, это - главное! Перетереть скотч об острый угол, разодрать гвоздём, железкой, чем-нибудь.
" Без толку. Даже если развяжешься - что тебе это даст? Набросишься на двоих вооружённых бандюков? Ну-ну. Зажмут раньше времени локоть в тиски и…"
Я замычал. Не знаю, что мне это даст. Не знаю. Но я должен развязаться, должен.
" До тебя здесь дураки сидели? Всё продумано, развязаться нельзя. Не трать время, не зли зверьков, не…"
Я прикусил губу. Всё, хватит. Ничто никем не продумано, никого до меня здесь не было, ничего не знаю.

Бетонный пол, бетонные стены. На бетоне затёртые, замытые пятна крови. Много.

Металлические ворота. Открываются наружу, ни петель, ни ручки внутри. В них врезана такая же дверь с мешковинной тряпкой у порога.

Пустой верстак с тисками… Если встать на покрышку, пристроиться к тискам спиной, то, может быть, удастся сдёрнуть скотч. Надежды мало, слишком тупые, сглаженные края у тисочных губок, но попробовать надо.

Двухэтажные стеллажи из досок по всему периметру, первый ярус на уровне груди, второй - метра два с лишним. Второй антресолями проходит даже над воротами. Гладкие столбы-опоры, нигде ни гвоздочка, ни скобочки. На первом ярусе валяются заскорузлые окровавленные тряпки, ремни, комки перепутанных рваных проводов, пластиковые масляные канистры.

Я подпрыгнул, пытаясь заглянуть на второй этаж, вернее - сделал подпрыгивающее движение и упал, только зубы лязгнули. Со связанными ногами и руками много не напрыгаешь.
Стоп - зубы? Зубы!
Растолкал Наташку. Она, не сразу поняв, что я от неё хочу, пристроилась сзади и попыталась перегрызть скотч на моих смотанных за спиной руках.
Не вышло никак - ни рывками в стороны, ни перетиранием, ни перегрызанием. Слишком маленький кусочек слипшегося многослойного скотча захватывался зубами, слишком толсто обмотали.
Наташа снова расплакалась.
" Ну, я же говорил, - снова заныл подросший Эмбрион Валентина, - не трать силы, не зли Аслана с напарником. Отдашь деньги и поедете домой. Никто не будет вас мучить. Что они - звери что ли?"

Я стиснул зубы, покатился вокруг ямы. Всё то же - бетонные стены, бетонный пол, полки по периметру.
Всё-таки, может, на верхних полках что-нибудь есть?
У меня перед глазами отчётливо нарисовался образ задвинутого в дальний угол переносного металлического ящика с инструментами: набор ключей с головками( не очень нужен), отвёртки(сойдёт), напильник! отрезной круг! ножовочные полотна! Ножницы по металлу!!!

- Наташ, вставай! Помоги мне!
Пыхтя и обливаясь потом, мы соорудили из покрышек (я снова поблагодарил Бога, что резина без дисков!) подобие шестиступенчатой пирамиды, опирающейся прямой гранью на столбик стеллажа.

***

В конце работы мы уже наловчились так, что подъём покрышки на верхний уровень занимал всего около двух минут - я подлезал под шину снизу, поднимая её головой и плечами, а Наташа, лёжа на спине, ногами вталкивала колесо наверх, одновременно подавая мне команды по синхронному плавному распрямлению спины.
- Наташ, если где-то проводят соревнования по складыванию пирамиды из покрышек со связанными конечностями, первый приз - наш, - сказал я, обливаясь потом, - теперь давай, сядь на нижнее колесо, я тебе буду помогать, постарайся пересаживаться повыше.
- Как это?
- Давай, давай. Садись на нижнее. Хорошо. Теперь упрись ногами в меня…, так…, и пересаживайся, перебирайся на верхнее…
Так. Отлично. Передохнём и дальше. Упирайся, толкайся, давай-давай…
Умница! Фигуристка моя гуттаперч-чевая!

Труднее всего было встать на верхней ступеньке. Наташа несколько раз теряла равновесие, и я обмирал: всё, чем смог бы помочь - это броситься на пол, чтобы смягчить её падение.

Нет, всё-таки встала, спортивная моя!

- Ну - что там??!!
- Ничего.
Горло сдавило, к глазам подступили слёзы.
- Что…совсем ничего?
- Тряпки какие-то, канистры…маленькие такие из-под масла…, банка со смазкой… с густой такой…
- Банка какая? Железная? Открытая, закрытая?
- Нет - стеклянная, трёхлитр…
- Отлично! Отлично! Наташ, постарайся теперь перева…
- …трёхлитровая. Аккумуляторы - четыре штуки…Всё, больше ничего нет.
- Аккумуляторы??!!
Слёзы у меня всё-таки брызнули.
Разве можно привыкнуть к женской логике?! А если бы я не уточнил после её "Ничего" - так бы и слезла бы вниз?!
- Наташенька, ты самое солнышко, я всегда говорил! Отдохни и постарайся как-то перевалиться на полку.
- А чего, сейчас я. Здесь нормально получается.

Аккумулятор грохнули только один, остальные три удалось спустить вниз. Я старался не думать, что и они окажутся такими же, как разбитый - сульфитированными, с полностью осыпавшимися пластинами. Высохшими.
Я прильнул к винтовой заглушке зубами, отгоняя воспоминания о своих мучениях с прикипевшими пробками. Руками-то, бывает, не сразу открутишь…

На двух отвернул все пробки, на третьем удалось только половину.

Теперь - если удастся так ловко перевернуть аккумулятор, чтобы не растеклось по полу тонкой бесполезной плёнкой, и если электролит окажется достаточно сильным, чтобы разъесть скотч - как спасти кожу рук? Рекомендуют промывать содовым раствором. Интересно, с какой степенью благожелательности отнесётся Умар к моей просьбе о содовом растворе?

Чтобы не терять времени на спуск Наташки, перекатился к Валентину, разбудил, попросил расстегнуть мне брюки и приспустить трусы.
- И что - так и буду тебе расстёгивать-застёгивать?! Я же сказал - лей в штаны!
- Ну, как же я по городу пойду потом в обмоченных брюках? Неудобно. Ты бы, кстати, тоже о себе подумал.
- Наплевать, - буркнул Валентин, но моя уверенность в нашем скором освобождении опять его успокоила. - Давай, попробуем.

Как ни странно, получилось всё легко. Валентин исхудал, его скрутка заметно ослабла, кисти двигались гораздо свободнее, чем у меня. Хорошо, что брюки на молнии, с джинсовыми пуговицами повозился бы.

Шлёпая по полу голым членом, покатился обратно, стиснув зубы на горле Эмбриона-с-Мягким-Голосом.
" Когда они войдут, увидят эту пирамиду, аккумуляторы и тебя с голой пиписькой - знаешь, что они зажмут в тиски?! Знаешь?! Зна…"
Выбрал аккумулятор наименее пыльный на вид, дотолкал его до замечательной ямки в полу - чудесная ямка, изумительная! - лёжа на боку, навалился плечом, повалил. Уже по шуршащему звуку стало понятно, что и в этом все пластины осыпались.
Так и есть - сухой. Из всех банок натекло примерно с напёрсток, даже пытаться не стал.
" Знаешь, что тебе зажмут в тиски?! Зна…"

Если этот - сухой, о других нечего и думать. Под густым слоем жирной пыли даже внешне они выглядели безнадёжно. Не стоит и мучаться больше - ну, будет лежать на боку не одна батарея, а три.
Не стоит.
Боль в проколотом плече наплывала колокольным звоном - резкое "Бом-м" в месте проколов, и потом круги, плавно расходящиеся по телу.
Я лёг на спину и отдался подкатившей волне отчаяния, сменявшегося успокаивающим безразличием. Эмбрион уже не шептал мне ничего мягким голосом, я и без него понял, что не нужно тратить силы и мучаться. Если собрать деньги, нас отпустят. Действительно, двадцать три тысячи у нас есть, Борис добавит…

- Лёш, ты как? - спросила Наташа сверху. - Совсем плохо? Я сейчас спущусь.

Я перевалился на живот и пополз к стеллажам.

Аккумулятор №3, открученный частично, потёк хорошими плотными струйками. Я лежал, вдыхал сернистый запах и наслаждался его букетом.
Прекрасный дивный аромат!
Прекрасный крепкий электролит!
Стараясь уберечь спину, лёг на правый бок, выгнул связанные руки, погрузил запястьями в ямку.
Чудесный, свежий, плотный электролит, восхитительно резкая боль! Как замечательно жжёт кожу!
Пошевелил руками, чтобы кислота лучше проникала в проклеенные слои скотча, мне показалось, что он уже подаётся. Двигая кулаками вверх-вниз, я плескался в лужице электролита, как даун-переросток. " Сожгу кожу…, да уже сжёг, а скотч не поддастся - очень толстый", - скакала в голове паника.
Запястья, ладони и пальцы горели огнём, из последних сил я дёргал и дёргал кулаками, пропитывая скрутку, сдерживая крик, и вдруг левая рука прыгнула вверх. Скотч распался.
Я вскочил и сразу же упал. Идиотина! - забыл про связанные ноги.
Снова поднялся и направил струю мочи на пылающие руки, смывая электролит. Сам. Своими руками.
В носу защипало, подбородок задрожал и я разрыдался. Из меня лились слёзы, сопли и моча - я трясся, ноги подкашивались.
- Лёш, получилось? Получилось, да?! - вопила Наташка сверху, а я не мог ей ответить, свело горло и гортань.
- Д-д-да…, д-да…да!!! Да! Наташка…!
- Ну, что?! Что?! Тебе больно?!
- Н-на-а-аташка… - я взлаивал, как плачущий ребёнок, протискивая слова между рыданиями.
- Ты меня обманул! - загнусил Валентин. - Ты меня обманул! Я скажу, что ты меня обманул! Прекрати, пока не поздно!
- Что - о-о-обратно за-а-авязаться? - засмеялся я сквозь слёзы, сморкаясь и всхрапывая.
- Не знаю! Не знаю! Ты меня обманул, я сразу скажу, чтоб они знали! Я не хочу…из-за тебя… домой…не отпус…

Ирония жизни - теперь, чтобы не провалить наши крохотные шансы, мы должны обезопасить Валентина.
Я избавился от скотча на ногах, обмакнул пробку в лужицу электролита, слетал несколько раз к Наташке на антресоли, нанёс кислоту на скотч, и, раздёргав разъеденный участок скрутки, подцепил и размотал, с треском разрывая клейкие ленты.

Первым делом мы бросились к ведру с водой, напоили друг друга из ладошек, почему-то было важно: чтобы вот так - друг друга из ладошек.
Потом Наташка поплакала, потом попросила меня отвернуться, потом напоили Валентина, и из моей майки и обрывков скотча соорудили ему кляп, потом…
Потом снова заныл Эмбрион: " Ну, развязался и что дальше? Бросишься бандюкам под ноги, как Джеки Чан? Лассо из проводов сделаешь? Покрышку на них катнёшь?"
Валентин сквозь кляп промычал что-то невнятное, видимо, соглашаясь со своим эмбрионом.

Я тоже ни в чём не был уверен. Хотя бы ещё час! Ну - полчаса. Меня колотила нервная дрожь, но голова работала спокойно, мысли цеплялись одна за другую плотненько, как шестерёнки.
- Наташ, как тебе название для статьи: "Влияние сернистых электролитных паров вкупе с длительным пребыванием в замкнутом помещении со связанными конечностями на психику и скорость реакции среднестатистической семейной пары". Как думаешь - одобрит наша кафедра?
- Лё-ёшенька…Хороший мой, ты ещё шутишь,- сказала Наташка и провела мне ладошкой по щеке.

Я слазил на третий ярус, выгреб из банки весь литол, тавот, солидол - чёрт его разберёт, и размазал под мешковиной у входа. Пригодились и тряпки - Наташка насколько могла, тщательно протёрла банку внутри, и мы вылили в неё электролит из полутора оставшихся аккумуляторов. Кстати, как я и думал, отворачивать пробки пальцами оказалось не в пример удобнее, чем зубами.

- Пошла белая полоса, Наташ, - сказал я, вытирая пот со лба тыльной стороной руки, чтоб кислота не попала в глаза. На руки я уже внимания не обращал, на запястьях и рёбрах ладоней кожа сгорела почти полностью.
- …Я говорю, пошла белая полоса. Два аккумулятора свеженькие, почти полные, и в расколотом две банки уцелели. Только один нас подвёл.
Надо инструкцию здесь будет оставить по уходу за батареями. Ну, там - полностью зарядить батарею, дать ей остыть в течение 3 часов, замерить и записать плотность в каждой банке…. По истечении суток снова замерить плотность электролита…Да… Если она сильно понизилась, сменить электролит. Для этого…
- Слушай, прекрати, а? Ты так развеселился, как будто мы уже дома.
- А разве нет? У Валентина вон спроси. Валентин - мы же будем скоро дома?
Валентин промолчал.
Я отправил Наташку вверх и растащил пирамиду из покрышек. Обратно или на руки её приму, или об этом можно не волноваться.

Страх, что ингуши вот-вот появятся, прошёл. Теперь время тянулось невыносимо медленно.
- Наташ! - время от времени окликал я жену.
- Что? - доносилось с антресолей.
- Ничего. Не задремли там. Главное - не теряй ни секунды. Сразу, как только…
- Лёшенька, чем ты чаще мне об этом говоришь, тем больше я волнуюсь.
- Ну ладно, всё.

Я лежал около стеллажей на полдороге от ворот лицом набок, чтобы видеть вход и в десятый раз перебирал сделанное: вроде бы всё. Больше всего я боялся, что ингуши учуют резкий запах кислоты, лужу электролита замыл вонючей жижей из ямы. Три аккумулятора убрали на второй ярус, провод наверх протянули( ах, как замечательно пригодились витые горлышки канистр вместо роликов!), покрышки сложили, куски скотча Наташка налепила мне на руки и на ноги - говорит, что один-в-один, от входа не отличить…Вроде всё.
Вроде всё. Всё вроде.

Дверь отворилась, они вошли один за другим. Я потянул провод, аккумуляторы на верхней полке, поставленные один на другой, с тяжёлым стуком упали.
Умар выстрелил на звук мгновенно. Звериная реакция! - если б я послушал Наташку, эта пуля досталась бы ей.
Она перевернула банку с кислотой и гараж заполнил крик, похожий на рычание. Кричали оба, они стояли так близко друг к другу, что часть электролита досталась и Аслану.
Я не помню, как я преодолел несколько метров до ворот - пробежал, прыгнул или перелетел.
Не помню.
Но успел первым схватить выпавший из руки Умара пистолет, выстрелил ему в голову сквозь охватившие лицо руки. Второй выстрел - Аслану, он рванулся в сторону, я попал ему в ногу, Аслан упал и, полусидя, упираясь рукой в пол, не отрывая от меня бешеных глаз, пополз в сторону задом наперёд. Молча.
Я засмеялся. Ранняя истерика.
Пропал разъедавший, как кислота, страх, что я не справлюсь с пистолетом и буду, как дурачок, жать раз за разом на крючок, не умея снять с предохранителя - кроме автомата в армии ни из чего не стрелял; пропало леденящее ощущение входящего в тело ножа.
Аслан задёргал ноздрями, полез в карман, я бросился вперёд и, упав на него, с силой ударил пистолетом по лицу. Нос распался и провалился со звуком одновременно сочным и твёрдым.
Звук совершенно не походил на мясной скрип входящего в тело ножа, но был ничуть не хуже. Ничуть.
Аслан дёрнулся и затих.
И всё.
Секундная тишина взорвалась звоном разбитой стеклянной банки. Я оглянулся - Наташка сидела на своих антресолях, прижав ко рту стиснутые кулаки.
Всё.

Аслан очнулся, когда, обыскав, и связав ему проводом руки, я перешёл к ногам.
- Развязывай, пидор, козёл - что ты делаешь?! Сейчас ребята придут, вас как коз выебут. Развяжи, я говорю!! - он рванулся в сторону, заскрипел зубами.
- Какие ребята?! Кто в доме?! Где машина? Где вы людей убивали, где трупы?! - закричал я в ответ и снова ударил его пистолетом в лицо. Кости и хрящи сломанного носа чавкнули под ударом.
- Сейчас руку в тиски закатаем! Где машина?! Где трупы?! Говори! Говори! - кричал я и волок его за плечи к тискам. Аслан сучил здоровой ногой по цементному полу, пытаясь вырваться, неподвижная простреленная оставляла на бетоне мажущий кровяной след.
- Тебе не жить теперь, всю твою семью вырежем, на кишках подвесим!! Твоих детей свиньи жрать будут! Развязывай быстро, сука!!

Я подтащил его к верстаку, поддёрнул вверх связанные руки, вставил пальцы между губками тисков.
- Эй, хватит, не дури! Телефон запиши, Мусу Албогачиева спросишь, мой двоюродный брат. В Москве живёт, он тебе заплатит. Семьсот пятьдесят три, двадцать де…
Я крутанул рычаг.
Зажал бы я его в тиски?
Сейчас не знаю, не могу сказать, не помню.
Зажал бы. Раздавил бы, как улитку. Пальцы, локти, глаза, голову, язык.
Но он издал низкий утробный звук и начал говорить. Про машину во дворе - они пригнали её обратно, что-то сорвалось с номерами, про несуществующую охрану, про сарайчик с ямой и бетономешалкой.
Потом снова издал низкий утробный звук, сплюнул и замолчал.
Да я уже больше и не мог его слушать.

Чтобы выйти, мне пришлось оттащить от двери тело Умара. Его руки уже не прижимались к лицу, да и лицо как таковое исчезло.
Пуля вошла в лоб, череп треснул. Расползшаяся лоскутами, сгоревшая кожа, вздувшиеся багровые ткани, пустые глазницы без выкипевших глазных яблок - непохожее ни на что человеческое, это бывшее лицо выглядело как дешёвая маска-ужастик, не вызывая даже страха.
"Электролит в батарее № 4 оказался существенно крепче остальных", - подумал я мимоходом и усмехнулся, поскользнувшись на солидоле - ведь эта глупая ловушка под тряпкой предназначалась для ингушей.

Я толкнул дверь и отшатнулся. Влажный осенний воздух густой и крепкий - как суп, как вино, как коньяк, как море - нёс тысячи запахов и вкусов, захлестнул мне лёгкие, желудок, мозг, ударил в кишки, в кровь, в каждую жилку. Я дёргал ртом, хватал и ел это чудо, я задыхался. "Воздух пью, туман глотаю", - вот это как, вот что это такое", - подумал я.
Наташка заплакала. Мы сели в "Кайенн" и поехали.

Я плохо помню эту дорогу. Почему-то больше всего волновался из-за Валентина - я так и не развязал ему руки. Кляп вытащил, а руки не развязал. Не верил ему, и всё тут.

Помню, как несколько раз пересаживал жену с сиденья на сиденье - как в загадке про волка, козу и капусту - никак не мог принять безопасное решение. В конце концов, усадил их с Валентином сзади, а связанного Аслана затолкнул на переднее правое кресло, рядом с собой.
Положил пистолет на сиденье под левую ногу, и мы тронулись.

Помню наслаждение от управления " Кайенном" - удивительно мягкая и мощная машина. Подумал ещё, что своих сумасшедших денег она стоит, хотя вряд ли я вхожу в фокус-группу, чьё мнение интересует дилеров компании "Порше". Включил музыку, вздрогнул и сразу выключил - хриплый голос Армстронга до жути напомнил Умара.

Помню, что дорога выглядела другой, по сторонам стояли другие сосны. Всё окружающее после гаража было другим - хрупким и нереально красивым. Помню, мне даже казалось, что вижу муравьёв на стволах деревьев и понимаю, о чём кричат птицы.

Почему-то не заткнул рот Аслану - наверно, инстинктивно избегая зеркального сходства с их действиями.
Как оказалось, зря - он снова предлагал деньги, потом начал пугать нас ужасами кровной мести, Валентин что-то загнусил с заднего сиденья, и Аслан бросился на меня через дужку-ручку своего кресла. Хотел ударить головой мне в лицо - я отшатнулся, с силой ударив его пистолетом. Пистолет соскользнул, задел дисплей климат-контроля, ещё что-то на панели.
Машина вильнула, но на дороге удержалась. Этим всё и кончилось, через несколько минут я увидел пост ГАИ.
И вот уже от поста ГАИ я не помню ничего. Совсем ничего.

----------------------------------------------------------------------
----------------------------------------

Мы вышли от следователя и включили телефоны.
Звонили с работы, СМС-ка от Кильки и Борис. Странно, что мне, а не Наташке.

- Борис, добрый день. Звонил? Мы у следователя были.
…Да ничего особенного, повторили ещё раз то же самое. На этой группе, оказывается, больше двадцати убийств, во флигеле за домом тела нашли. Наши показания, по-моему, не очень интересны - там выше головы хватает…
…Какая музыка…?
…А-а…Сейчас…
- Наташ, знаешь, что твой братик говорит? Машину ему вернули, поэтому речь о страховке за угон не идёт. А мы ему разбили музыку "Бозе" - помнишь, когда ингуш дёргался? Ну, что-то с ручками там, с кнопками - говорит, что музыка относится к дополнительному оборудованию, в страховку не входит, поэтому хочет, чтоб мы это ему оплатили.
- Борис, - схватила трубку Наташка, - ну ты и говнюк! Всегда был говнюком, с самого детства, но это уже что-то!…
В трубке забулькал размеренный голос Бориса. Я взял у Наташи телефон.
- …внюк - это образно, но неконкретно. Вопрос, тем не менее, надо закрыть.
- Закроем. У тебя ручка есть с собой, записать? Записывай.
…Это номер Мусы Албогачиева, двоюродного брата Аслана-угонщика - он в Москве живёт. Аслан мне в гараже сказал, что он заплатит. Семьсот пятьдесят три-двадцать де…
…Или мне ему позвонить? Тогда пошёл в жопу и не звони нам больше.

Наташка кивнула, раскрыла рот, я наклонился к ней и поцеловал. В голове вдруг открылся неизвестный клапан, провернулось какое-то мозговое колёсико - я отчётливо увидел бабушкину кухню; совсем маленький, я сижу перед тазиком с вишней и выдавливаю косточки из спелых тёмных ягод.
Удалитилем косточек - бабушка называла его "давилкой" - железная штуковина, похожая на открытый шприц с колечком внизу. Кладёшь на колечко вишню, нажимаешь большим пальцем поршенёк шприца, брызгает сок, косточка вылетает, мякоть шлёпается в миску. Облизываешь пальцы, берёшь следующую ягоду.
"Тцирк-шлёп, тцирк-шлёп, тцирк…". Этот звук. Звук и брызги.
Звук, с которым "давилка" нажимала и выталкивала косточку. Точно такой же, как сочный хруст расшлёпанного в кровь Аслановского носа.

Я потряс головой и хмыкнул.
- Чего ты, Лёш? - спросила Наташка.
- А почему ты варенье из вишен никогда не варишь? Это ж национальное хохляцкое лакомство, а? Вкусное ведь.
- Вкусное. Только возни с ним много, пока косточки выдавишь. Раньше, помнишь, продавались такие давилки для косточек, а сейчас нету, наверно.
- "Нету, нету…" Да тебе лень просто. Покайся, дочь моя, - я изготовился к щекотке, Наташка вскинула локти, защищаясь.
Я засмеялся и поцеловал её ещё раз.

базука©