По-мо-ги-тееее!

Тишина. Хотя нет – где-то далеко бормотал трактор, да ветер зашумел в ветвях, сдувая с берез ностальгический глянец. Осень. И память. Они заманили меня в этот лес. Он был таким же, как и тридцать лет назад. Бабушкин платок, мелькающий за елкой, кривая палка, которой отец ворошит опавшие листья, потом нагибается, и поднимает над головой подберезовик на тонкой ноге.

По-мо-ги-тееее!

Никого. Еще несколько миллиметров вниз. Руки крепче сжали палку – такую же почти, как у отца. Она лежит на двух кочках, разметавших сочно-зеленые стрелы в разные стороны. Я опираюсь на нее, чтобы не уйти в топь окончательно. Дергаться бесполезно. С каждым движением я все глубже погружаюсь в ласковую жижу. Не надо было биться, пытаться выбраться сразу. Надо было выхватывать мобилу из кармана брюк. Но – все мы сильны задним умом. Теперь поздно. Труп телефона там, в другом измерении, где через несколько часов, если не повезет, будет уже мой труп.

По-мо-ги-теееее!

Что это? За теми елками что-то мелькнуло. Бабушкин платок? Наваждение? Нет, человек! Идет сюда. Идет! Идет! Вот – смахнул с лица тяжелую лапу и вышел на край трясины. Смотрит. Молчит. Уже шепотом: «Помогите». Кирзачи без возраста, джинсы с грязно-белыми овалами на коленях, болоневая куртка не по размеру, шапочка-петушок «Адидас», свернутая снизу. Небритая морда и мешки под глазами. На таких я презрительно смотрел из окна своей десятки пару часов назад, когда останавливался у сельского магазина. «Помогите».
- Эк тебя угораздило.
Я только осторожно вздохнул и посмотрел вверх.
- Я б тебе помог, только – никак!
Бля. И это – Россия?
- Да вишь, я как с элеватора навернулся, ничего тяжелее стакана не поднимаю. Спина.

Мобилы у него, понятно, нет.
- Ну хоть позвать-то кого-то на помощь вы можете?
- Десять верст до Селифонтово-т. Засосет тебя. Тут прошлой осенью бык провалился – так трактором вытащить не могли. Жадная она, болотина. Машина-т на проселке твоя?
- Моя.
- Ключи есть?

Правой рукой я осторожно залез во внутренний карман куртки, вытащил ключи и снова схватился за палку.

- Только мужикам надо б... Ну, сам понимаешь...
- Ящик с меня. Только поскорее, пожалуйста. Вы водить-то умеете?
- Умел. Да ниче, разберусь. Кидай.
- Как?
- Ладно, щас.

Мужик отломил сухой сучок осины и осторожно протянул в мою сторону. Я повесил ключи на кончик.

- Эй, а как вас зовут?
- Вот вытащим, тогда и узнаешь.

Ушел. В бардачке портмоне с деньгами. Ничто не мешает ему... Нет, лучше не думать. Час, максимум два. Все-таки русские люди. Вытащат, потом еще вместе выпьем водки.

В лесу еще тепло. Под лесом, в болоте, тоже. Кладовая солнца. Кажется, так называлась книга, которую я читал - да здесь, по соседству, в деревне. Кладовая, в которую век за веком солнце прячет свою силу. Люди, живущие у болота в книге тоже были сильными и светлыми. И добро победило зло, и герой, попавший в трясину, дождался помощи.

Снова шорох. Возвращается? Нет, женщина. Все-таки счастливый я. Подходит. Села на упавший ствол, смотрит. Лет пятьдесят, а может и моложе – деревенские бабы после тридцати без возраста. Могла бы быть женой того, первого. Смотрим, молчим.

- Застрял?
- Застрял.
- Что делать будешь?
- Жду помощи. Пошел тут ваш один. С элеватора. Который упал.
- Васька что ли? Ой, насмешил. И куда он пошел?
- В Селифонтово. Только поехал.
- На чем?
- На машине. Моей.
Женщина расхохоталась.
- Ну жди-жди. Не дождешься. Он уж, небось, твою машину сейчас с дружками пропивает.
Бля, так и думал. Ну погоди, Васька-алкаш. Дай только выбраться.
- А вы... Не могли бы помочь?
- Кольца-то нету. Холостой?
- Разведенный.
- Замуж возьмешь?

Нет, что-то точно здесь изменилось. Что же это делается-то, люди! Человек подыхает, а они... Люди, вы что?! Да нет, просто блаженненькая. Сказать «да». А что – не раз так делал.

- Иди в жопу, дура!
- Ну-ну, сиди. Жди Васю.

Встала, пошла.

- Эй, погоди, я пошутил!
- Шути с лягушками, урод.

Ночь медленно засасывала день. Васи не было. Может, машина сломалась? Все бывает. Не может же быть, чтобы деревенский бросил человека в беде. Оставил умирать. Руки мерзнут, все-таки сентябрь. Ветра нет и листья лениво скользят в сумерках между стволами. Пейзаж впечатался в мозг так, что я видел его с закрытыми глазами, видел, когда самые близкие деревья растаяли в темноте. Я продолжал жить, как лес – что-то во мне шуршало, кричало, шевелилось, но все тише и тише.

Какая кладовая солнца - чулан, подполье. Взошла луна. Я не видел ее, скорее чувствовал. Чтобы не заснуть, попробовал вспомнить что-то из своей жизни – ничего не вышло. Нет никакой жизни, есть только этот лес и болото, частью которого скоро стану и я.

Ночью ко мне пришел волк. Сел на кромке трясины и смотрел. Осенью волки сытые – просто любопытство. Я видел, как блестит его шерсть и иногда угадывал в темноте холодные глаза.
- Повой, волченька.
Не будет. Нет настроения. Ушел, даже он. Я провалился в сон.

Меня разбудил крик. Рядом суетились веселые парни в одинаковых синих костюмах с нашивкой «эмерком». Один из них подползал ко мне, лежа на каких-то лыжах. Ремень под мышками – сдернули удивительно легко. Трясина чавкнула, забурлила и вдруг выплюнула мое тело. Попробовал встать, упал. Носилки, уазик, пустое шоссе.
- Спа...
- Лежи, благодарить потом будешь.
Я все-таки не выдержал, приподнялся и стал смотреть в окно. Мы ехали по проспекту. Машин не было. Совсем. Уазик затормозил у двери областной больницы с надписью «Приемный покой». Покой – это то, что мне сейчас нужно. А потом разобраться с этой деревенщиной. Хотя ну их. Внутрь въехали на каталке. Сразу за дверью начинался бесконечный коридор без дверей. Людей в синих костюмах сменили люди в белом. Слишком белом. Да и коридор был какой-то... Там, на другой стороне плавали белые круги, такое бывает, если сильно-сильно потереть закрытые глаза костяшками пальцев. Неужели?..

Я открыл глаза и ничего не увидел. Луна ушла. Попробовал пошевелить пальцами и поймал тугую маслянистую жижу. Звуков нет.

На поверхности оставались только глаза и нос.

(с)Hren Readkin