Ненавижу ждать. Но что делать, если я был слишком ленив сегодня утром, что бы придти заранее. К моему приходу очередь уже была ого–го какой внушительной и конец её клубился метрах в пятистах от входа. Тяжёлая объёмистая сумка, оттягивающая мне руку, опять напомнила о том, что надо бы на такие мероприятия подтягиваться пораньше - это раз и заниматься спортом побольше это два-с, а то я уже не мальчик и сердце стучит и одышка беспокоит, хотя в моей ноше и тридцати килограммов не будет.

Я добрался до конца очереди и с облегчением поставил сумку на землю. Передо мной стояла унылая пара с баулом на колёсиках, потом бабка с маленьким пластиковым мешком и красивая женщина с заплаканными глазами поставила у ног небольшой аккуратный чемодан.

Время близилось к девяти, то есть к открытию. За мной уже набежало порядком народу. Двое негров в спортивных костюмах притащили свёрток из брезента, интеллигентная старушка с корзинкой, человек семь – восемь со смазанной незапоминающейся внешностью малообеспеченных белых американцев и наконец пара религиозных евреев прикативших на ручной тележке тюк огромных размеров.

На общем фоне, я специально прошёлся глазами по гусенице очереди, моя сумка не выделялась размерами. Я подталкивал её ногами – один крошечный шажок за раз - в то время как очередь очень медленно, но пристойно, начала движение. Через каких то пару часов я уже приблизился настолько, что мог прочитать над массивными дверями – ''Региональное Отделение По Переработке Горя. Отделение номер 15''. Снизу, помельче и на отдельной табличке было сказано, что – ''мы принимаем VISA, MasterCard, AMEX, Money Orders. Персональные чеки не принимаем''.

Ещё простояв всего каких-то сорок минут, ну час от силы, я подтащил свой багаж к толстой приёмщице шоколадного цвета. На её форменной куртке была бляха с номером 24. Она, не взглянув на меня, ловко расстегнула молнию и вывалила моё горе на грязный пластиковый стол, типа того, что стоят в аэропортах на таможенных досмотрах. Тяжёленькие брусочки тёмно зелёного цвета с тугим резиновым звуком запрыгали под её пальцами унизанными многочисленными кольцами фальшивого золота.

На соседнем столике религиозные евреи развязывали свой тюк. Такое впечатление, что они завернули горе в занавеску. Из под толстой ткани проглядывали неприятные на вид желеобразные фиолетовые неровные куски. Я содрогнулся от омерзения. Чужое горе всегда неприятно на вид. Это факт.

В это время моя приёмщица визгливо и со скандальными нотками профессиональной склочницы обратила моё внимание на маленький оранжевый шарик непонятно как затесавшийся среди зелёных кирпичиков.
-- Эй, ты. Там же в правилах написано, что перерабатываем только горе. Понимаешь меня ?! Горе ! А это что ! Это ненависть ! Мы её не берём, это нелегально, слышишь меня. НЕ-ЛЕ-ГАЛЬ-НО ! Вот люди пошли.....

Последняя фраза её была адресована приёмщице с соседнего стола слева – маленькой пуэрториканке обслуживающей интеллигентную старушку с корзиной полной синих треугольничков. Они оглушающе пахли нафталином и хлоркой. Чужое горе всегда неприятно пахнет. Это факт.

Не понимаю как оранжевый шарик затесался в мою сумку. Я взял его двумя пальцами и выкинул в мусорную корзинку под столом, где уже лежали непропущенными несколько параллепипидов жадности, усечённый конус глупости и ещё несколько шариков ненависти, но конечно других цветов.

Приёмщица с ненавистью выдала мне талон на оплату и, пренебрежительно не глядя в мою сторону, сделала ручкой следующему за мной клиенту – подходи мол, не задерживай. А мои брусочки были уложены обратно в сумку двумя подоспевшими работниками в оранжевых робах. Сумку они потащили на переработку.

Я перешёл в соседний зал. Всё это мне до боли напоминало оформление прав и номеров на машину. С талончиком на оплату в руке я занял очередь в кассу. Эта очередь продвигалась куда быстрее. Всего через минут тридцать я просунул в окошечко кредитную карточку анемичному субъекту неопределённого возраста и расписался на вылезшей из машинки квитанции.

-- Вашу квитанцию используйте как доказательство платежа в зале номер три – гнусаво продундел госслужащий и я отвалил в зал номер три. Не простояв и двух часов в зале номер три я оказался владельцем небольшого мешочка с зелёным порошком перемолотого и высушенного горя. ''...всё перемелется, мука будет'' – сказал у меня в голове голос, каким в советские времена рассказывали сказки по радио.

Придя домой и вытянув гудящие от непривычки к долгому стоянию ноги я подбросил на руке увесистый, несмотря на размер, мешочек. Потом достал новенький хрустящий доллар и аккуратно свернул из него трубочку, чуть шире той через какую тянут сок или колу. Затем я взял маленькое зеркальце и, высыпав на него немного порошка из мешочка, осторожно разделил его на две линии той же кредитной карточкой которой я платил за переработку горя.

Вставив доллар одним концом в ноздрю и закрыв пальцем другую я глубоко выдохнул, подвёл конец импровизированной трубочки к началу зелёной линии и глубоко вдохнул остро пахнущий горький порошок. Потом откинулся на спинку кресла в коротком ожидании прихода. Кайф не заставил себя долго ждать. Я прикрыл глаза и застонал от удовольствия......жизнь налаживалась......всё перемелется, мука будет.