Ужасно. Ужасно душно и тесно. Чей-то локоть мерно тычет в бок. Нет возможности обернуться и посмотреть. Общественный транспорт и комфорт - понятия абсолютно противоречивые, так уж сложилось. Тесно невыносимо. На плечо ложится рука и начинает его трясти, из-за спины произносится мое имя и в такт трясущей руке повторяется несколько раз. Я, пытаясь повернуться и понять, что происходит, - просыпаюсь.

-Милый у меня, по-моему, схватки… - Её голос встревожен.
Слово «схватки» выбивает напрочь остатки сна из мозга, но остальной организм очень медленно выпутывается из оков морфея. Так, быстро соображай, что дальше:
-Сколько времени? – Вопрос практически автоматом.
- Полшестого…- Оттенки голоса приобретают панический характер.
- Тихо, все под контролем, схватки давно? - Мой вопрос звучит уже из ванной, явно перекрывая звук вырывающейся из крана воды.
- С полчаса.

Все эти полчаса, а скорее всего и час, она лежала рядом со мной и прислушивалась к своему организму, испытывая нараставшее чувство тревоги, пока не наступил предел терпению. Малейшая осечка - и её тревога выльется затяжными слезами в продолжительную панику.

-Вещи? – Быстро разгоняя полотенце по мокрым волосам, задаю вопрос.
- Я ещё вчера собрала.
Стягивая на плечи с головы полотенце, пялю на нее удивлённые глаза. На её лице появляется улыбка. Улыбается?! Есть - в точку.
- Твоя мама дату ещё полгода назад высчитала, я ждала.
Вот это их «Кальвэ» порой пугает только одним - наличием темы «… мужики, одним словом» и как следствие – полное неведение женских планов.
Нажимаю на телефоне кнопки «0» и «3», недвусмысленно подмигивая её отражению в зеркале, отчего её улыбка становится ещё шире.
- Девушка, доброе утро. У нас схваточки, нам бы «скорую»...

Отражение в зеркале начинает предупредительно грозить пальцем, предварительно разместив на лице маску серьёзно-намеренной супруги. Одеваемся не спеша. Суета может только навредить. Уже через двадцать минут мы, ступенька за ступенькой, отсчитываем четыре этажа вниз, каждый шаг выверяя как никогда. Тот случай, когда спешить нужно медленно. Синие блики «маячка» «скорой» ведут нас по темному подъезду.
Садимся в видавший виды «РАФик», внешний вид которого наводит на мысль о вывозе им раненых с поля Куликовской Битвы. На вопрошающий, через плечо, взгляд водителя отвечаю: - Ехали, - в голове мелькает «ну, с Богом» и бело-красный поганец, надрывно заверещав мотором, садится задними колесами в плотный сугроб. Приехали. Вспоминая непристойной мыслью мать «РАФика», выхожу из машины, предварительно предав лицу безмятежное выражение, и характерным жестом руки оставляю водителя за рулем «Боливара». Все под контролем, без паники.
- Давай! - Ору водиле, упираясь плечом в машину и ногами в снег, изображая в этот момент Сизифа, со стиснутыми зубами. Предательски-гладкие, как бильярдный шар протекторы, шлифуют снег, постепенно превращая его в зеркало.
-Лопату!! – ору бегущему ко мне на встречу шоферу «скорой» с совковым коротышом в руке.

После бурана недельной давности, почти у всех «совки» в салоне, потому как ездить приходится «на лопате». За каких-то пять минут выполняю норматив по освобождению машины из снежного плена и, задымив сигаретой, наблюдаю за выползанием «скорой» на асфальт.

Дорога до роддома была преодолена в необычно короткие сроки, относительно спокойно, не считая молчаливых вспышек «мигалки», отражавшихся на выплывавших из сумерек многоэтажках.

Приемный покой встречает нас достаточно невозмутимо для столь ранних визитеров. Конец ночной смены. Все предельно быстро. Лаконичные вопросы с металлическим оттенком в голосе, не менее лаконичные ответы с одновременным переодеванием в «больничное».
Дежурная медсестра, вносит данные в журнал, ЦУ по телефону на этаж и, добавляя в записи галочку, произносит: – Седьмой этаж, седьмая палата, время поступления - семь часов утра, лифт в вестибюле.
Три семерки – в масть!
- Ты у меня везучая.
Улыбка на её лице, но глаза выдают нарастающее до предела волнение.
Прижимаю к груди. Время замерло, казалось. Утыкаюсь носом в её кудряшки и закрываю глаза.
- Поднимайся на этаж, в палату. Я - вниз, махнешь из окна. Малыш, скоро мы будем втроем. Все будет хорошо.

Впервые в этой суматохе я по-настоящему нервничаю. На мгновение, кажется, что тревога вот-вот разорвет сердце на мелкие куски.
Лифт, как безмолвный разведчик, беззвучно прибывает на этаж.

- Счастливо, любимая. Все будет хорошо - ты же везучая.

Лифт, так же тихо уплывает наверх, унося будущую маму на седьмой, в седьмую, а я, обойдя здание, ищу окно её палаты. Появившись в окне, она машет мне одной рукой, ладошкой другой руки делает характерный жест от переносицы к виску. Она плачет. Она все-таки плачет...

Для середины января в наших местах стояла удивительно теплая погода. В восьмом часу утра было чуть меньше нуля градусов, огромными хлопьями валил снег. Он не шёл. Он валил так, что даже ночное небо было белым.

Домой я отправляюсь пешком. Никуда не спешу, а просто иду по просыпающемуся городу и думаю. Думаю о второй моей половинке, думаю о том, что через какое-то время мы станем мамой и папой, думаю о том, что мне не доведется оказаться на её месте, о том, что лучше бы я сам рожал вместо нее – у меня хватит сил, я бы справился.

- Господи, сделай так, что бы все прошло хорошо, я умоляю, Господи.

Я впервые в жизни смотрел на небо и молил Бога о том, на что я повлиять уже не мог. На все остальное была только его воля. Я смотрел туда, где должен быть Он - всемогущий и всесильный. Ведь Он где-то там, в той бездне, откуда валит снег. А снег падал на лицо огромными хлопьями и таял, стекая по щекам...

- Родильное отделение, у вас мальчик, три сто, самочувствие мамаши и ребенка удовлетворительное... - телефонный звонок пронзает тишину квартиры через два часа.
- Девушка, как роды прошли? Кесарево?..
- Сама рожала, стремительные, из родового переведут в палату, звоните туда часа через три, - всё тот же, что и утром, металл в женском голосе, следом короткие гудки.

Я стал невесомым. Появилось ощущение, что я могу парить в воздухе. Не чувствуя под собой кресла, я просидел без движения почти час. Впервые за истекший год я был спокоен, как Будда.

Свершилось.

Этот час был рубежом между тем, что было до и будет после. Я стал отцом, но возможность понять ЭТО представилась позже.

На третий день походов в Родильный Дом ситуация с выбором имени сыну приобрела катастрофический характер. В голове у обоих роились разные, от самых простых вплоть до самых несуразных, имена. Время поджимало. Ребёнок был третий день без имени!!!


Сложно быть категоричным в этом вопросе. Имя для ребенка, для мальчика, юноши, мужчины. Да и отчество, отчество тоже, как ни крути. В общем, ни одна бессонная ночь в раздумьях и куча прочитанной литературы на эту тему приобрела статус «ни о чем» в серванте. Вспомнил свое детство и почти уже в полусне мальчишку, который приезжал в наш двор «на лето, к бабушке». Не то что бы вспомнил, его образ нарисовался сам собой. Мы вдвоем уходим через пустырь «на купалку». Два десятилетних мальчугана, которых судьба свела вместе на короткий период и подружила, не смотря на расстояние в тысячи километров. Данька так и остался единственным другом в моей жизни, с которым я ни разу не поругался и не разу на него не обиделся. Он так и остался в моей памяти десятилетним мальчуганом, с вихром на чубе, и конопатым носом, хотя еще четыре года мы созванивались и писали друг другу письма. Это имя заставило вздрогнуть, остатки сна слетели лавиной.
Его не стало, когда нам было всего пятнадцать. Локомотив, безнадежно тормозя, разорвал на железнодорожном переезде заглохший пассажирский автобус с детьми, в клочья. Он был вожатым среди третьеклашек, ехавших в пионерлагерь на второй сезон…

Выкуриваю две подряд сигареты, прикинув вариант имени и отчества, взвесив всевозможные за и против, составляю безапелляционный текст записки: «Я хочу, что бы мы назвали своего сына Данил, как вариант Даниил, остальные моменты - бесполезная трата времени. Целую нежно». В пакет, где лежали фрукты и сок, опускаю записку. Сдаю через карантин и направляюсь к телефону в вестибюле.
- Привет, милый, ты сегодня рано.- В голосе слышу нотки не столько удивления, сколько радости.
- Привет, соскучился. Как у вас дела, семья? – легкая насмешка, признак хорошего настроения с утра.
- У меня новость, для тебя.
- Хорошая?
- Не знаю…Я … Я имя придумала, сыну. – Неуверенность в голосе безжалостно изгоняет те самые нотки радости.
- Помнишь, у тебя друг был, в детстве еще, ну приезжал на каникулы из Владивостока…

Я никогда не испытывал на себе воздействие взрывной волны, не довелось быть контуженным и трудно сравнить ощущения, постигшие меня в то мгновение. Из трубки не было слышно голоса любимой, в ушах стоял бешеный звон и пелена перед глазами.

- Записка в пакете, прочитай…- Произношу наугад, не слышу свой голос, давление вот-вот вырвется из висков. Трубка невольно виснет на шнуре.

Свежий, зимний воздух быстро приводит меня в чувства. Мы думаем об одном и том же. Прикурив сигарету, не могу понять... Она видела нашу общую фотографию только один раз, мельком, сразу после свадьбы, когда мы вместе «клеили» первые фотки в семейный альбом. Фото, сделанное экспромтом, в фотоателье по дороге на карусели. Два улыбающихся пацана в одинаковых майках и шортах, в обнимку, с приподнятыми вверх свободными руками и растопыренными символом победы пальцами.

-Кто это? – беспечный интерес к черно-белому снимку, подернутому временем.
-Данька. Дружили в детстве. – Фотка быстро кочует в стопку с другими снимками.
- Я его не знаю. Где он сейчас?
- Далеко, знаешь? Из Владика он. – Быстро меняю тему разговора, найдя нужную фотографию.

По прошествии десяти лет смотрю на своего Даньку и в душе становиться трепетно. Озорной, беспокойный мальчуган, такой же, как и его отец, когда-то.

Поднимая очи к небу, я смотрю в бездну уже без молитвы в надежде, что тот Данька, из моего детства видит нас и, улыбаясь, протягивает руку с растопыренными буквой «V» пальцами.

Я не верю в это…

Как тогда, десять лет назад, валит снег, падает на лицо огромными хлопьями, тает и стекает по щекам...