Ночь перед расстрелом мятежный генерал провел без сна. О казни ему сообщил недавний адъютант, ныне один из многочисленных тюремщиков, и генерала обуревала теперь жажда деятельности. Быстрыми шагами он мерил камеру, пытаясь подавить несвойственную себе суетливость, и думал о том, чему посвятить эти последние несколько часов.
Письмо жене и дочери он написал загодя и уже позаботился о том, чтобы они были отправлены в срок. Добавлять что-то к уже написанному, начинать со слов «завтра меня не станет», он считал патетичным и вычурным. Завещание также было уже написано, хотя (генерал сознавал это) вряд ли оно имело значение в наступившее время перемен.
От беседы с духовником генерал отказался. Он не был религиозен, и хотя допускал мысль о том, что там что-то есть, предпочитал, чтобы его судили по делам, без всяких поблажек и скидок.
Оставалось, пожалуй, только одно дело, не менее важное, чем все предыдущие.
Лампа под потолком больше коптила, чем светила, и генерал подошел к окну. Ночь выдалась безоблачной. Луна, красуясь полными круглыми боками, плыла в черноте, окруженная россыпью крупных, как горох, звезд, и широкий каменный подоконник был залит ее неверным серебряным светом.
Генерал нащупал сквозь ткань мундира жестяную коробку из-под сигар (ее разрешили оставить после обыска), зацепил ногтями и положил на подоконник, меж толстыми изъеденными ржавчиной прутами. Краска на ней облупилась, жесть покоробилась, отчего рисунок на крышке - герб давно несуществующей табачной компании - едва угадывался. Генерал не часто доставал коробку последние годы, и сейчас, проводя кончиками пальцев по ее щербинкам и царапинам, он вспомнил отца. Тот любил сигары, но позволить себе хотя бы штуку мог не каждый праздник: на фабрике платили сущие гроши.
В свой одиннадцатый день рождения генерал – маленький гордый оборванец - так же сидел у окна, ковырял пошедшую слоями масляную краску и то и дело выглядывал на улицу: не покажется ли отец. Прошлые два года он оставался без подарка, и гордился тем, что смог удержаться от вопросов и обид. В этот раз он тоже готовился сразу начать расспрашивать отца о работе, но тот показался во дворе, держа в руке перемотанный бечевкой пакет.
- Это тебе, - протянул сверток с порога отец.
«А я так и не спросил, во что они ему обошлись», - подумал генерал, - «сперва поверить не мог своему счастью, а потом боялся узнать правду. Да и сейчас еще боюсь».
Став курсантом, он вернул долг. Копил полгода, недоедал, но купил коробку сигар. Лучших, что смог найти в их заштатном городишке. Ту самую, что лежала сейчас на окне. «Вот ведь как получилось» - генерал потер виски, – «все, что он оставил – эту жестянку. Которую я же ему и подарил».
Он коротко постучал ногтем по крышке:
- Вылезайте!
И отступил на шаг.
Крышка коробки приподнялась и легко откинулась назад.
Первым, как всегда, показался разведчик. Он высунул голову из-за края коробки, огляделся, шепнул что-то остальным и выпрыгнул наружу.
За ним из коробки выскочил сержант.
- Живо! Живо! Живо! - заорал он, размахивая флажком, - На построение!
Следом показались подрывник со связистом. Они выбирались наружу неспешно, словно не слыша окриков сержанта: связист тащил на спине рюкзак с рацией, а подрывник нес под мышками ящики со взрывчаткой. Последним, как обычно, вышел снайпер. Держа винтовку за плечами, как коромысло, и бросая по сторонам рассеянные взгляды, он занял свое место в строю.
- Равняйсь! Смирно!
Солдатики замерли.
Генерад прошелся вдоль подоконника, заложив руки за спину.
- Последнее время, - начал он, - дела мои идут...
- Хреново, - буркнул подрывник.
- Разговорчики! - одновременно с сержантом бросил генерал.
- Дела мои идут неважно, - продолжил он после паузы, - Завтра вы останетесь без хозяина.
- Господь не наградил меня сыном, - генерал повернулся к окну, за которым шумел где-то далеко прибой, - и мне некому вас оставить.
- Поэтому я принял решение, - он опустил взгляд на подоконник, - освободить вас.
Фигурки бойцов зашевелились, но он, повысив голос, закончил:
- С настоящего момента ваша служба закончена, солдаты! Вы свободны!
Они заговорили что-то все разом, но всех перекрыл зычный бас подрывника:
- Во дает!
Он уселся на ящик со взрывчаткой и щелкнул крохотной зажигалкой. Запахло сигарами - теми самыми.
Сержант опустил флажок:
- Вы не можете нас просто так взять и отпустить. Мы - солдаты. Мы должны служить.
- У каждого солдата служба когда-нибудь заканчивается, - сухо ответил генерал.
- Но нас же сделали специально для этого! Это все, что мы умеем!
- Научитесь еще чему-нибудь.
- Но...
- Это приказ, сержант. Мой последний приказ. Исполняйте!
Сержант сел, прислонившись спиной к жестянке, и стал ковырять флажком подоконник.
- Дай закурить, - протянул он руку подрывнику.
Снайпер уселся рядом, поставил винтовку меж колен и начал ее разбирать.
- Генерал, - сказал он рассудительно, - да что вы в самом деле себя раньше времени хороните?
Он открутил прицел, протер линзы, и, приложив его к глазу сначала одним концом, потом другим, посмотрел на генерала.
- Это ведь форт Риппер, верно? Мы сейчас в Красной башне, на гауптвахте. Там, - он указал шомполом вниз и наискось, - штаб, там - казармы, а там - арсенал.
Снайпер переломил винтовку, отсоединив ствол.
- Только скажите и коллега, - он кивнул на подрывника, - устроит тут фейерверк.
Подрывник выдохнул сизое облачко дыма:
- Не хрен делать.
- Замок тут ерундовый, - снайпер провел несколько раз шомполом в стволе и глянул в него просвет, - разведка его на раз вскроет.
- Может и не на раз, - раздался от двери голос разведчика, - но на раз-два - так точно.
Он оседлал массивный замок и, перегнувшись вниз, рассматривал что-то в скважине. «И как он там что-то видит?» - подивился генерал.
- Ну вот, - снайпер протер ствол и отложил его в сторону, - охрану я беру на себя. Выйдем во двор, там всем будет не до нас уже. Машину вы водите, значит до леса доберемся. Выйдем на связь с третьей танковой, они вас поддержат. А там - снайпер передернул, проверяя, затвор, - вы и без нас справитесь.
Генерал, поскрипывая сапогами, перекатывался с носка на пятку, с пятки на носок и молча смотрел в окно. Он уже передумал все это по многу раз: и про третью танковую, и про девятую пехотную.
Сержант оживился и поднялся с места:
- Генерал, - заговорил он заискивающе, - снайпер дело ведь говорит. Вы ведь еще ого-го! Вы такого навоюете - они все кровушкой умоются. Не надо нас в отставку, а?
Генерал дернул седой ус и мотнул головой.
- Нет, - сказал он. - Я все решил. Займитесь чем-нибудь мирным.
Сержант всплеснул руками.
- Ну не умеем мы мирным! Не научили!
Генерал пожал плечами.
- Придумаете что-нибудь.
Сержант повернулся к остальным:
- Ну и чего делать-то, а?
Связист сдвинул наушники на шею и пожал плечами.
- Я так думаю, обратно надо идти, в магазин, - сказал он, - там нас кто-нибудь еще купит.
Подрывник поднялся с ящика и плюнул окурком в окно. Тот вспыхнул яркой красной точкой и, оставляя призрачный белесый след, помчался вниз, пока не исчез из вида.
- Пошли, - он ухватил свои ящики, - хочет подыхать - пусть подыхает. Мы себе другого найдем.
Поднялся и снайпер. Он потянулся и заложил собранную винтовку на плечи.
- Как хотите, генерал, - сказал он равнодушно, - наше дело маленькое.
- А если у кого-то кишка тонка, - подхватил подрывник, - то это уже не наша забота.
Осуждающе посматривая на генерала, они полезли обратно в коробку. Связист снова надвинул наушники на голову, махнул безнадежно рукой и последовал за ними.
Сержант забрался на край коробки, и, сидя на ней, обернулся к генералу и зашептал:
- Генерал, на себя вы рукой махнули, это ладно. А о дочке вы подумали? Ей-то каково придется?
Генерал поморщился и щелкнул жестянку пальцем. Она скользнула между прутьями и отправилась вниз. Слышно было, как она, дребезжа, ударилась пару раз о камни стены.
Генерал ухватился за прутья и прижался к ним разгоряченным лбом.
- Вот и все, - хрипло сказал он.
До рассвета еще оставалось время. Нужно было привести себя в порядок.
- Вот чего я никогда не мог понять, - раздался позади голос разведчика, - так это людской тяги к саморазрушению.
Генерал обернулся.
Разведчик сидел на замке, положив ногу на ногу, и внимательно смотрел на генерала.
- Ничего еще не потеряно, генерал. Все еще можно переиграть. Побежденный, победитель - только ты решаешь.
- Я уже все решил, - угрюмо ответил генерал, - проигрывать надо достойно.
Разведчик покачал головой.
- Философия слабаков.
- Ну, значит, я слабак, - кивнул генерал.
Поставив ногу на край койки, он принялся чистить сапог.
- Кстати, - он повернул голову к разведчику, - ты свободен.
Разведчик кивнул.
- Ага, свободен. И поэтому предпочту остаться.
- Я этого не хочу.
- Но ты уже не можешь мне приказывать, я ведь свободен, - он ухмыльнулся.
Генерал хмыкнул.
- Хочешь - оставайся. Все равно ничего нового не увидишь.
- Посмотрим.
Разведчик указал на плечо генералу:
- Ты позволишь?
Генерал фыркнул неразборчиво.
Сочтя это за согласие, разведчик ловко спустился по решетчатой двери, подбежал к генералу и, цепляясь за складки мундира, забрался ему на плечо и уселся на краешек эполета.
- Так удобнее, - шепнул он.
- Тоже потом в магазин отправишься? - холодно поинтересовался генерал, рассматривая начищенный сапог.
- А куда еще?
- Ну... - замялся генерал, - я не знаю... Чем вы вообще еще занимаетесь... Нельзя же всю жизнь служить.
Разведчик хихикнул.
- А что ж ты сам на пенсию не ушел? Предлагали ведь после восточной кампании - орден, пансион пожизненный.
- У меня орденов этих... - генерал принялся за второй сапог.
- Не хочешь в отставку, - резюмировал разведчик. - Вот и я не хочу.
Генерал выпрямился и чуть скосил влево глаза.
- Слушай, - сказал он, - я понимаю, раньше нельзя было, но сейчас-то я все равно умру. Может, теперь расскажешь - вы вообще живые или как?
- Извини, - хмыкнул разведчик, - не могу. Присягу давал.
- Понятно, - генерал вернулся к сапогу.
Оба замолчали. Стало слышно, как бьются о лампу бледные ночные мотыльки.
- А в отставку не пошел, потому что президента скинули, - вдруг сказал генерал, - надо было страну спасать.
Разведчик кашлянул.
- Это ты, когда демонстрации расстреливал, страну спасал? - ехидно спросил он, - или когда столицу бомбить начал?
- Да, - сказал генерал, - тогда тоже.
- Ну-ну.
- Что «ну-ну»? - вызверился генерал, - думаешь, это просто было? Думаешь, легко далось?
Он побагровел и, пошатываясь, подошел к окну. Расстегнул воротник и, держась за прутья, сипло втянул холодный предутренний воздух. Край неба окрасился бордовым, будто пропитывался им снизу.
- Ладно, ладно, не кипятись, - примирительно сказал разведчик.
- Работа у меня такая, - выдавил генерал, - принимать решения.
- Хреновая работа.
- Какая есть, - генерал медленно выпрямился, - другие не сделают. И это мои решения, понимаешь? И расстрелы, и бомбежки. И сейчас уйти - это все я решил, сам. Потому что устал. Не хочу больше.
- Я, конечно, не психиатр, - озабоченно сказал разведчик, - но, по-моему, у тебя комплекс вины. И попытка суицида чужими руками.
- Иди ты, - уже почти беззлобно ответил генерал, - тебе все равно не понять.
- Да где уж мне, - согласился разведчик, - это ты натура сложная, а я так... В игрушечки играю.
- Кстати, - оживился он, - насчет того, что ты сам все решал, - это я не уверен. Про подавление неорганизованных выступлений, про огневое превосходство и выжженную землю - это в тебя все в академии вбили. «Тактика», третий курс. Жену тебе отец выбрал, имя дочке - жена. Да ты даже в столовой еду не выбирал - рекомендациям врача следовал. То, что сапоги сейчас драишь - общевойсковой устав. И где же после этого твоя свобода?
- Я сам решил стать военным.
- Ха! Да это мы же тебе и подсказали.
Генерал молча оправлял мундир.
- Сдаться и идти под трибунал, было мое решение, - ответил он наконец.
- А может кодекс чести офицера?
Дверь открылась. На пороге появились двое конвоиров. Один приподнял руку - в ней позвякивали кандалы.
- Нет, - сказал генерал, - я сам.
Пока перед ним мелькали ступеньки длинной витой лестницы, генерал медленно закипал: «Сам решаю, сам делаю. Солдат я или солдатик? Да, ошибался, может, и сейчас ошибаюсь, но это мои ошибки, мой выбор. И никому я этого права не отдам».
Они вышли во двор. Генерал стал на краю вырытой накануне ямы. Пахло землей.
Гордым жестом он отстранил лейтенантика, сунувшегося было завязать ему глаза.
- Ваше последнее слово?
- Готовьсь! - рявкнул генерал, согнав стайку дроздов с крепостной стены.
- Прощай, генерал, - шепнул разведчик и легко, как кузнечик, соскочил с плеча куда-то в траву.
- Целься!
Солнце коснулось верхушки башни, где генерал провел ночь. Он прищурился, словно все еще был там, наверху, и во весь голос крикнул:
- Пли!

Эхо выстрелов еще гуляло между стен крепости, когда разведчик вернул на голову каску.
- Ну что? - раздался в ушах голос связиста, - Готово?
- Угу, - ответил разведчик, - отказался от повязки, сам дал команду, разве только “viva la revolucion“ не прокричал. Герой, натурально.
- Как мы все, - хмыкнул связист и добавил после паузы, - Построение через семь минут. Успеешь?
- А то! - подтвердил разведчик и подошел к башенной стене.
«Солдат, солдатик... Что-то ты теперь скажешь, генерал?» - ухмыльнулся он и начал карабкаться вверх, к реющему в стремительно алеющем небе флагу, - туда, где через несколько минут в лучах утреннего солнца пробудится под звуки военного гимна новенький.