Она вошла в бар, и в воздухе тут же запахло сексом. Ореол похоти возникший было над администратором зала, стройной крашеной блондинкой в соблазнительно облегающей высокие ноги юбке, безвозвратно померк. А ее дефилирование около столиков, между прочим, уже двадцать минут отвлекало нас с товарищем от просмотра футбольного матча Рубин - Зенит и стало причиной короткого самец-стайл диалога:
- Саня, сунул бы ей?
- Без колебаний!
- Такая же хуйня.
Сона ничуть не изменилась за эти почти два года, все такая же вызывающе красивая, злая, опасная.
Я знал, что когда-нибудь встречу ее здесь.

Мы познакомились с ней два года назад, она сама подошла ко мне в клубе:
- Можно с тобой потанцевать?
Я уставился на нее слегка охуевшим взглядом и только через несколько секунд ответил:
- Ты что, проспорила?
Следующий месяц я испытывал такой калейдоскоп эмоций, что вся жизнь до показалась мне невнятной бессмысленной хуйней. Пресной, бледной и неподвижной. Я любил, ревновал, восторгался, ненавидел и прочее, прочее, прочее.
- Как тебя зовут? - Спросил я.
- Сона, - ее глаза смеялись.
- Не, а по-настоящему?
- Называй меня Сона.
- Может, Соня?
Она на секунду задумалась.
- Нет, Соня - говно какое-то, а не имя. Называй меня Сона, - от ее грустной улыбки мне стало страшно, тепло и очень, очень хорошо, - можно даже с ударением на второй слог.
Я попробовал ее имя на вкус.
- СОна, СонА.
- Класс, - она засмеялась.

Работа моя не то, чтобы пиздец какая интеллектуальная, но мыслительный процесс все же иногда предполагается. В связи с этим меня начал напрягать тот факт, что иногда я просто никак не могу сосредоточиться. Пытаюсь как-то решить рабочие вопросы, и мысль ускользает. Собираюсь, мобилизуюсь, цепляю ее и, бах, снова неудача. В голове звенящая пустота. Скоро придет страх и, если его вовремя не погасить, он родит панику, а это значит, что путь домой в подземном чреве метрополитена снова станет для меня испытанием. Липкий пот, немеющие руки, сухость во рту. И ужас, этот постоянный ужас, который я буду испытывать ровно до того момента, пока не окажусь на поверхности.
Я страдал от этой непонятной напасти полтора года. Все ждал, когда она сама пройдет, как все бывшие до этого в моей жизни недуги. Но само не проходило. И, так как страховки моя говноконтора своим сотрудникам не предоставляла, отправился в районную поликлинику.
Я очень удивился и расстроился, что медицина более не бесплатная, поностальгировал по чудесному советскому прошлому, завел себе карту и отправился на прием к терапевту.
- Здравствуйте, можно? - Я заглянул в кабинет сквозь приоткрытую дверь, и запах больничной стерильности ударил мне в нос, вызывая приятные детские воспоминания.
- Проходите, - старушка с добрыми глазами устало махнула рукой, одним движением донося до меня мессадж, что нужно зайти, закрыть за собой дверь, сесть на стул и не выебываться. Я исполнил все ее пожелания, а она за это лишила девственности мою больничную карту.
- Ммм, - ее зажевало, как бобинный магнитофон, - что вас беспокоит?
- Усталость, невнимательность, беспричинный страх, головокружения...
- Достаточно, - зло выкрикнула она. И куда только подевались доброта и нежность? - Вам нужно к невропатологу. Оплатите в кассе пятьсот рублей за прием.
- За какой прием? Вы же ничего не сделали.
- Молодой человек, не отнимайте мое время. Вы свободны, - практически, выкрикнула эта старая сука.
В этот момент я начал осознавать разницу между москвичами и приезжими.
Пятихатку в кассу я занес и отправился на прием к невропатологу. А хули, спрашивается, мне оставалось делать?
- Добрый день, можно? - Я сунул голову в кабинет.
- Входите, входите, - молодая женщина, не отрываясь от заполнения документов государственной важности, кивком головы донесла до меня тот же самый мессадж - войти, закрыть дверь, сесть, не выебываться.
Я выполнил приказ, а она надругалась над только что перешедшей во взрослую жизнь моей медицинской картой, осквернив несколько страниц своими шифровками.
Я подумал, что стоит мне сегодня пойти еще к какому-нибудь врачу, и моя больничная книжка станет порочной шлюхой.
- На что жалуетесь? - Она глянула из-под очков.
- Головокружения, усталость...
- Достаточно, - визгнула она, - к терапевту.
- В кассе сколько заплатить? - Спросил я, чувствуя, что мне нужно срочно покинуть кабинет, если только я не хочу причинить физический вред этой хрупкой девушке.
- Пятьсот пятьдесят рублей.
Попытался иронизировать.
- А у терапевта пятьсот было.
Но, как плохой мальчишка, я был отшлепан горделивым "Я врач первой категории", нетерпеливым "Уже конец рабочего дня" и после "Оставьте хотя бы телефон за полтинник" отправлен нахуй не терпящим возражений "Выйдите вон".
Я башлял в кассе ни за что и у меня случайно вырвалось:
- Пиздец, бля, полечился.
Работница поликлиники даже бровью не повела. Наверное, наебывать людей для них обычное дело.
На следующей неделе я прошел всех врачей, каких только можно, сделал кучу снимков, сдал кровь из всех доступных мест, кал, мочу. Ждал уже, когда мне предложат подрочить в баночку, но, видимо, это было лишнее. За каждый анализ я платил от пятисот до полутора тысяч, в зависимости от сложности, читай от настроения врача. В общем, на лавандос меня разводили грамотно и со вкусом.
Короче, чтобы узнать, что у меня вегетососудистая дистония, мне пришлось заплатить баксов пятьсот.
Это притом, что я, не имеющий специального медицинского образования, могу подойти на улице к любому человеку за двадцать пять, посмотреть ему в глаза и поставить такой же диагноз. И с вероятность девяносто пять процентов буду прав.
- И как мне лечится? - Задал я логичный вопрос своему невропатологу.
Эта сука со злорадной ухмылкой на лице выписала мне кипу рецептов, направлений и еще какого-то говна на сумму, примерно, в штуку баксов. Таблетки, массажи, прогревания, бассейн, корсет, лечебная физкультура.
Кстати, я теперь запросто могу быть врачом. Например, невропатологом или терапевтом:
- Здравствуйте, на что жалуетесь? - Спрошу я пациента, в конце обязательно присовокупив мудацкое - голубчик.
- Кровью блюю каждые пятнадцать минут, - ответит он и в доказательство своих слов покроет мой стерильный ламинат красноватым фаршем, - доктор, что со мной? Это лечится?
- Ну, не волнуйтесь, голубчик, - успокою я его, - все мы умрем. Просто вы немного раньше... Да я пошутил, пошутил. Все у вас в порядке. Это вегетососудистая дистония.
- А что это?
- Да ничего страшного. Сейчас вы мне заплатите тысячу грина, а потом я выпишу вам направление на массаж и лечебную физкультуру. Идет?
- У меня есть выбор?
- Нет, я спросил просто из вежливости.
Он достанет деньги и положит передо мной, а я, не считая, смахну их в верхний ящик стола.
- Следующий, - громко выкрикну я и улыбнусь сальной улыбкой паука.

Я честно лечился, точнее, честно платил за лечение, но лучше не становилось. Каждый спуск в метро был поединком на выживание. И самое плохое, что я абсолютно не знал, что со мной происходит. Словосочетание вегетососудистая дистония меня не успокаивало. И тогда я наткнулся на кандидата наук в области невропатологии, светило, как уверяла надпись на двери его кабинета, отечественной медицины, Наиля Отчествохервыговоришь Алиева.
Короче, меня опять развели, как лошка. Хотя я бы на вас посмотрел, если бы у вас были постоянные приступы паники, и вы бы не знали, что это банальный недосып.
Наиль "Хитровыебанный Азер" Алиев наебал меня так смешно, что я бы поржал, если бы не заплатил ему деньги.
Началось, как обычно, с визита к невропатологу.
- Ну, что лучше стало?
- Нет.
- Хм, странно, я уже все перепробовала...
Заебись врач, да?
- И что делать?
- Вам повезло, сейчас в поликлинике находится наш лучший врач, он вас посмотрит.
Меня отправили в кабинет к Наилю, коренастому седому хачику с хитрыми бегающими глазками и теплыми руками, которыми он полчаса тыкал мне в, как он говорил, магические китайские точки. Сука, облапал меня всего. Естественно, я еще и заплатил за это издевательство.
Диагноз "вегетососудистая дистония" был для меня, как гром среди ясного неба. "Да, ебанись", - чуть было не произнес я.
Лечение, которое предложил мне лучший врач поликлиники, состояло в том, что я должен был десять дней подряд ездить к нему на квартиру, где он бы подвергал меня магнитному облучению, исходящему из адского прибора, который сконструировал и запатентовал, конечно, он сам. Пятнадцать минут облучения - тысячу рублей вынь, да положь и выйди нахуй из квартиры.
Приехал первый раз, сижу, типа, облучаюсь. То есть тыкаю железным говном в магические китайские точки, хаотично разбросанные по моему телу. Наиль сидит в кресле передо мной и контролирует ситуацию. Наблюдает, чтобы облучение шло в нужные места.
- Как у тебя обстоят дела с сексом? - Внезапно спрашивает он.
Я недоуменно смотрю на него и понимаю, что быть изнасилованным пожилым азербайджанским кандидатом медицинских наук - это совсем не то лечение, которого я ждал.
- Просто я не только невропатолог, но еще и сексопатолог. И если у тебя есть проблемы с половой жизнью, то это может сказываться на твоем эмоциональном фоне. - Сказал он и улыбнулся загадочной улыбкой восточного человека.
Ммм, это все объясняет.
- Да вроде нет, - успокоился я, - ебусь помаленьку.
- Ну, ладно, - он замолчал, и я продолжил облучать магические китайские точки.
На втором сеансе этого жесткого наебалова с китайским оттенком Наиль ударился в философские размышления о женской сущности. О совместимости пар. Об этике семейной жизни. Скучно ему было, видимо, сидеть в тишине.
- Женщины делятся на три типа, - пшикающим голосом повествовал он, - жена, гейша и блядь.
- Круто, - я иногда разбавлял его монолог такими вот выражениями мнимой заинтересованности.
- И нет больше никаких типов в природе. И каждая женщина может быть отнесена только к одному типу...
До сих пор, кстати, не понимаю, чем отличается блядь от гейши, ну, да ладно.
После четвертого сеанса у меня, наконец, кончилось бабло. Это меня и спасло. Дело в том, что я уже два месяца, как нигде не работал. И если бы не лечение, на которое я засадил, примерно, четыре тысячи грина, то радовался бы жизни и дальше.
Мои медицинские эксперименты пришлось завершить, все равно они не помогали. Я позвонил родителям и сообщил им о своей проблеме.
Через два дня я приехал в Смоленск на прием к врачу с длинной еврейской фамилией, к которому записала меня мать.

Здание больницы сплошняком было покрыто граффити местных талантов. "Чурки вон из России", "Fuck nazi", "Лимонов - хуй". Внутри помещение выглядело не лучше - краска пузырями, протекшие потолки, вонь.
Это не московские поликлиники с плазмой на всю стену на каждом этаже.
Мой врач оказался доктором наук, профессором и еще кем-то там, об этом я прочитал на его двери.
Я прошел в кабинет и присел на стул. Он ничего не сказал, просто посмотрел мне в глаза несколько секунд. Стало как-то не по себе. Потом он поинтересовался, кем я работаю, поводил карандашом перед глазами.
- Наркотики? - Спросил он.
- Нет, спасибо.
- Я спрашиваю, наркотики употребляешь.
- А, нет, я по алкоголю.
- Ясно. В общем, съезди в санаторий на пару недель, и все пройдет, - наконец вынес он свой вердикт.
- Ммм, а что все-таки со мной происходит?
- Да ничего, сколько лет ты работаешь?
- Пять.
- Отпуск сколько раз брал?
- Ни разу.
- Ты никогда не задумывался, зачем вообще существует такое понятие, как отпуск?
Я замялся.
- Больше отдыхай, спи по восемь часов в день, занимайся спортом. Свободен.
Весь прием занял две минуты и стоил мне восемьсот рублей.

Я съездил в санаторий, устроился на новую работу, стал спать по восемь часов, и нервяки со временем прошли.

Моя маленькая тачка тихонько семенила по шоссе под названием жизнь. Моторчик уже немного барахлил, машинка часто чихала похмельными выхлопами. Отрезок дороги был достаточно ровный, без резких виражей и крутых подъемов. Казалось бы, хуячь вперед на второй передаче, вовремя заправляйся и не парься ни о чем, куда-нибудь точно приедешь.
Когда Сона пошла на обгон, нужно было всего лишь уступить ей дорогу. Ну, можно было подмигнуть разок фарами, погудеть и пропустить. Точно не стоило, вжимая педаль в пол, нестись за ней и соревноваться в скорости.
В общем, я встретил ее, и резина задымилась.

Наиль, готов поспорить, что в отчестве была частичка "оглы", Алиев делил женщин на блядей, жен и гейш. Познакомившись с Соной, я понял, что в эту классификацию нужно добавить еще один вид - сука.
Настоящая сука.
Это я понял сразу. По глазам.
Ну, то есть не сразу, а во время второго свидания. Просто в первый раз в клубе было ни хера не видно.
И тянуло меня к ней из-за этой сучьей сущности еще больше.
Знаете, как Микеланджело создавал свои удивительные скульптуры? Он брал кусок камня и удалял все лишнее. Любовь, как мне кажется, это что-то похожее. Возьмем любую девушку и удалим все лишнее. Нос чересчур большой - пара точных взмахов моего острейшего мачете и у нее симпатичный носик с вздернутым кончиком. Уши чуточку оттопыриваются - раз мачете, два мачете и вот у нее прекрасные ушки. Жировые складки, целлюлит, плохая кожа? Выдавливаем жир, подтягиваем кожу. Аккуратно вытачиваем небольшие кубики пресса.
Кому-нибудь, может, и нравятся тупые девушки, но мне лично нет. Убираем тупость, заостряем интеллект. С этим главное не переборщить, а то будет подавлять самца, что против законов природы.
Остается украсить завитком цинизма, удалить навязчивость, отшлифовать сарказм. И перед вами идеал женщины в мраморе. Можно смело ставить скульптуру где-нибудь во Флоренции, например, на площади Синьории.
В Соне не было ничего лишнего, ни одного качества, которое бы меня раздражало. Просто какой-то женский вариант Давида.
И меня накрыло так, как не накрывало никогда до этого. Меня захлестнуло целиком, всего, без остатка. Я растворился в своих эмоциях, нырнул головой вниз, не думая ни о чем, погрузился в бездну и мгновенно пошел ко дну.
И не было мне спасения, да и не искал я его.
Эта сука вертела мной, как хотела, забавлялась, смеясь мне в лицо. А я не мог ничего с этим поделать, находясь, как будто, под гипнозом. Похожие ощущения я часто испытываю во сне, когда пытаюсь бежать и не могу пошевелиться, когда хочу ударить, а вместо ударов получаются слабые пощечины. Вот уж, действительно, любовь похожая на сон.
И самое смешное было то, что на самом деле я ее не любил. То есть свое чувство я называл словом любовь, ошибочно полагая, что это оно - единственное и настоящее.
Я любил не ее, а свое чувство к ней.
Я так долго не испытывал ни к кому никаких симпатий, что, как только попался подходящий для этой участи объект, заставлял себя любить.
Я радовался тому, что влюблен.
Я адски перся от того, что влюблен.

Иногда утром я ехал к ней в офис, вместо того, чтобы торопиться на работу, и дарил цветы. Она выходила на улицу, и мы долго целовались под дождем.
Я культивировал в себе свое чувство.
Я писал ей смски, как больной придурок, где, ничего не боясь, жонглировал глаголом "любить".
При всем при этом я сознавал, что мне будет абсолютно похер, если она, допустим, трагически умрет. Что я нисколько не огорчусь, а, возможно, даже и обрадуюсь этому внезапному прекращению наваждения.
В общем, с одной стороны я вел себя, как ничего вокруг не замечающее влюбленное ебанько, а с другой делал это специально, потому, что мне было интересно испытывать новые эмоции.
Соне даже не нужно было ничего выдумывать, достаточно было просто подойти ко мне тогда в клубе и потом обозначать свое присутствие в моей жизни редким, но достаточно качественным, сексом, абсолютным игнорированием моих смсок и совместным проебом моего бабла.

Но лестница в небо оказалась расшатанной стремянкой,
Годной лишь на то, чтоб достать с антресоли банку.
Возьму подмышку, отнесу в кладовку - пусть пылится.
Прости за все и, ради Бога, перестань мне сниться.

Бабло быстро закончилось, и интерес ее стал постепенно угасать. Я влез в долги, мне нужны были деньги, чтобы она встречалась со мной. Не знаю, испытывала ли она какие-то чувства, быть может, только в самом начале. Зато она отлично продавала суррогаты своих эмоций. Честно говоря, мне и этого было вполне достаточно.
Я понимал, что отношения подходят к концу и безответственно отмахивался от этой мысли. Можно сказать, что я был слишком ослеплен любовью к своей любви, чтобы что-то предпринять. Я был исступленно счастлив, невероятно наивен и беспросветно туп. Я просто был влюблен в свою влюбленность.

Мужчины для нее были просто объектами, носителями эмоций. Она встречалась с очередным парнем, вытягивала из него, что могла и переходила к следующему.
Одни играют в футбол.
Другие жестко играют в казино.
Она играла в любовь, причем явно в высшей лиге.
Конечно, я понимал, что в ее жизни ненадолго. Но, будучи достаточно эгоцентричным, как и любой нормальный человек, тешил себя надеждой, что я лучше, умнее, интереснее, смешнее остальных.

Надежда была и осталась напрасной, она капает на пол липкой жидкостью красной.

- Я люблю тебя, - ныряю в ее опасные цыганские глаза и падаю куда-то очень глубоко.
Она запускает руку мне в волосы.
- Я знаю, - и после непродолжительного молчания, - тебе нужно побрить голову, так будет намного лучше.
- А ты?
- Что я? - Вздыхает.
- Ты любишь меня?
Смотрит на меня очень внимательно, потом говорит:
- Не знаю.
Зато я прекрасно все знаю. Не любишь.
И от этого я еще больше хочу тебя.

Она постоянно мне врала.
- Я тебе звонил вчера вечером, почему ты отключила телефон?
Даже не знаю, зачем я это спрашиваю. На каком-то тупом рефлексе. Я же не идиот и все прекрасно понимаю.
- Я писала диплом. Не хотела, чтобы мне кто-то мешал.
Да какой, нахуй, диплом?
В твоем сраном институте диплом выкачивается из интернета, распечатывается и сдается на пятерку.
Она знает, что я знаю, что она врет, и ее это не волнует.
И от этого я еще больше ее хочу.

Снег мокрым крошевом опускался на землю. Люди нехотя вылезали из теплого метро наружу и спешили поскорее укрыться в каком-нибудь уютном кафе. Ноябрь был таким, каким и должен быть - холодным, скользким, грязным. Я стоял у выхода из подземного перехода, пряча лицо в воротник куртки. Мои кеды промокли, джинсы стали раза в три тяжелее и чем-то влажным и противным вросли в ноги. Я курил, пряча сигарету в кулаке, и ждал ее.
Она появилась откуда-то со спины и закрыла мне глаза руками, типа, угадай кто. Ладони у нее были мягкие и теплые. И я бы мог простоять так целую вечность. Она развела руки, я повернулся, и мы поцеловались.
Это был самый охуенный ноябрь в моей жизни.

Мы сидели в баре и пили какое-то слабоалкогольное говно. Она увлеченно вещала что-то о нас в будущем, мечтала. Я просто смотрел на нее и молчал. Мог смотреть на нее часами. Я видел в ней всю ее фальшь, всю ее злость на окружающий мир. И меня это в ней привлекало.
Да, какой там привлекало...
Меня это так возбуждало, что я еле дышал.
А еще, знаете, у нее был очень красивый нос. Просто идеальный.
А когда она улыбалась, меня пробирал холод, становилось немного не по себе, потом все как будто оттаивало, и внутри теплело. Такие, типа, времена года.
- Ну, что ты молчишь? - Спросила она, грустно улыбаясь.
В ответ я помотал головой.
- Если хочешь, уйдем?
Я опять отрицательно покачал головой.
Она протянула свою руку к моей, и наши пальцы переплелись.
Новой грустной улыбкой она вызвала у меня внутри маленькую бархатную революцию.
Мы сидели, смотрели друг на друга, целовались, допивали слабоалкогольное говно, болтали ни о чем.
Каждый преследовал свою цель - она убивала время, я перся от своих чувств, о существовании которых раньше и не подозревал.
Определенно, это был очень охуенный ноябрь.
Гораздо лучше, чем декабрь.

- Познакомь меня со своими друзьями, - как-то сказала она.
Я искренне удивился.
- Зачем?
- Хочу лучше тебя узнать. По тому, какие у тебя друзья, можно сделать выводы о тебе.

Нас было трое - я, она и мой друг.
Тогда я не вкладывал особого смысла в это слово "друг". Человек, с которым я в данный момент чаще всего общаюсь, как-то так.
Сначала пили в маленьком баре. Полуподвальное помещение, тусклый свет, четыре стола, грязно, дорого. Убранство бара - так называемый артхаус-стайл. Проще говоря, когда тебе впаривают откровенное говно за немаленькие деньги.
Потом оказались дома у товарища.
Пили водку под ретро 80-х. Конец вечера в памяти не отложился. Напился я случайно, то ли с горя, то ли с радости. В общем из-за какой-то сильной эмоции. Слабых у меня тогда не было.
Очнулся дома. Один. Моя одежда приговором валялась на пути от входной двери к кровати.
Набрал Соне, она не взяла трубку.
Вполз в ванну, подпер затылком холодный кафель, включил воду и закрыл глаза.
Все кончилось.
Все кончилось.
ВСЕ КОНЧИЛОСЬ!
ВСЕ!
БЛЯДЬ!
КОН-ЧИ-ЛОСЬ!
Я просто это знал.
Как я оказался дома? Где Сона?
Я ничего не помнил, но это было необязательно. Я знал, что все кончилось.
Пил виски из горлышка прямо в ванной, запивал водой, которая лилась на меня сверху. По моим щекам текли слезы.
Буду до конца честным - от этой ситуации я тоже по-своему перся.

Она позвонила через час.
- Забери меня отсюда.
- Откуда? Где ты? - Я орал в трубку. - Почему ты не отвечала?
- Я у твоего друга, забери меня.
Отражение в зеркале оставляло желать лучшего. Бриться не имело смысла, это все равно ничего не изменит. На всякий случай я почистил зубы.
Через пять минут я сильно давил на кнопку лифта. Он приехал, устало громыхая ржавыми суставами, и открыл передо мной двери, обдавая запахом мочи и понтуясь своими философскими сентенциями, накарябанными фломастером на стенах, которые двумя-тремя матерными словами раскрывали смысл бытия.
Чувак на шестерке, которого я тормознул, явно пересмотрел всяких там "форсажей" и "гонщиков". Сказать, что он довез меня очень быстро - ничего не сказать. Когда я вылез из его бешеного болида, хотелось проблеваться. Зато дурацкими вопросами, как это обычно любят делать таксисты, он не трахнул мой мозг. Это было хорошо.

- О, здорово, - товарищ протянул мне руку, - а ты, куда вчера делся?
- Не помню, - ответил я, стараясь не смотреть ему в глаза.
Она сидела на кухне, крутила ручку радиоприемника и смотрела куда-то сквозь стену.
- Привет, - сказал я.
- Привет, - ответила она, даже не повернув голову в мою сторону.
На столе валялись девайсы для накурки, сильно воняло гашем.
- Дунешь? - Чувак протянул мне бульбик.
- Не, я по синьке, - машинально ответил я.
Она повернулась и посмотрела на меня, а я посмотрел на нее.
- Поедешь со мной? - После некоторой паузы спросил я.
- Нет.
Я развернулся и вышел из квартиры.
И больше не видел ее никогда.

Затянись мною в последний раз,
Ткни меня мордой в стекло,
Дави меня, туши мою страсть.
Буду дымить назло.
Боль на фильтре грязным бурым пятном -
Все, что мне от тебя останется.
Урна - мой будущий дом,
И вряд ли мне там понравится.
Серым пеплом осыпятся вниз
Те мечты, что не сбудутся никогда.
Меня вряд ли раскурят на бис.
Шанс, если и есть, то один из ста.
Тебе травиться никотином моим,
Тебе кашлять моими смолами.
Выдыхай скорей мой последний дым
И закрывай окно, а то холодно.

Хотел написать, что тогда я повзрослел, буквально, за один день, но это, конечно же, будет неправдой, хотя переосмыслил свою жизнь за не очень долгий срок.
И как-то особенно отчетливо осознал, что всем на все похуй, и в частности на меня. Вчерашние друзья стали какими-то посторонними людьми, человеческими фигурами без лиц, воспоминаниями прошлого.
Я осмотрелся вокруг и с удивлением обнаружил, что абсолютно одинок, что люди, с которыми я общаюсь, общаются не со мной, а сами с собой. Что стоило мне перестать отвечать на телефонные звонки с приглашениями забухать в баре номер ЭН каждую пятницу, субботу и, иногда, четверг, и звонки прекратились. Потому что моих знакомых и недавнего меня не интересовало ничего, кроме как напиться и выебать в пьяном угаре какую-нибудь шмару. Я с ужасом обнаружил, что виртуальные друзья, читатели моего интернет-дневничка, мне ближе, чем девяносто процентов моих реал-френдов, потому что через два месяца они все еще оставляли комментарии из серии "куда пропал?" и "почему ничего не пишешь?", тогда как бойз энд герлз фром май туса забыли про меня через две недели.
Начало раздражать существительное "друг", не говоря уж о глаголе "любить".
Настоящий друг - what"s fuck?
Человек, который всегда выручит тебя из беды? Который сделает все возможное? Который отдаст за тебя свою жизнь?
Да, это, блядь, полная хуйня.
Ну, может, есть такие чудаки, которые готовы пожертвовать собой ради кого-то, но это лишь вопрос цены. Просто человек не дорожит своей жизнью. Попробуйте поставить на другую чашу весов жизнь, например, его ребенка. Посмотрим тогда, как он запоет.
Мы помогаем нуждающимся, потому что сами, чаще всего неосознанно, премся от того, какие мы хорошие. Что вы чувствовали, подавая милостыню инвалиду в метро? Жалость? Страх? Гордость за свою щедрость? Радость от помощи человеку? Самоудовлетворение?
Фишка в том, что вы по-любому что-то чувствовали, а это неправильно. Если вы реально хотите помочь, то даете деньги без эмоций. Просто понимаете, что делаете верно, но удовлетворения от этого не испытываете. Большинство совершает, так называемые, хорошие поступки только для себя, выпрашивая тем самым индульгенцию у своего бога. "Сейчас помогу этому парню, потом он поможет мне", "Дам денег и мне зачтется". Фальшь, гной, человеческая накипь. Не осталось в людях почти ничего настоящего.

Дружба?
Да, половина друзей даже не полезет за вас в драку, а вторая половина, которая полезет, сделает это исключительно ради себя, из-за боязни стать терпилой. Со стороны выглядит круто, типа, чувак, вступается за друга, жертвует собой. Красота. На самом деле этому парню с детства постоянно вбивали в череп, что, если он так не поступит, то он лох, а лох - это плохо. Ну, или не очень хорошо. Короче, чел врубается в драку, не потому что вы для него самый близкий на свете человек, а потому что он не хочет быть лохом. Нормально, да? А если вы внезапно умрете, то вашему, типа, другу будет похуй. Он нажрется на поминках, а потом, через пару месяцев, с радостью утешит вашу жену.
Не, ну, вы же друзья...

Любовь?
Настоящую любовь я видел только в кино. Честно.
В жизни люди любят, потому что им от этого хорошо, или, что еще точнее отражает действительность, им так удобнее. Удобно не жить в гнетущем одиночестве и не сходить потихоньку от этого с ума. Удобно приходить домой и жрать уже заботливо приготовленную твоей половинкой нелепую стряпню. В конце концов, трахаться раз в месяц с женой гораздо удобнее, чем ни разу и ни с кем.
Тебе переваливает за тридцать, а ты все еще красивая, и мужики пялятся на тебя, а не на светофор. Удобно, что в этот момент, ты улыбаешься, думая о том, как проведешь выходные, а не о том, что, если в этом, или максимум в следующем, году не родить, то все, тебе пиздец. Удобно, что у тебя есть муж, какой-никакой, но есть, и двое детей и, когда ты будешь разлагаться на молекулы, найдется, кому покормить тебя с ложки и вынести говно.
Да, о какой любви мы говорим, если свадьба - это самое пошлое общественное мероприятие.
Есть еще любители всякой показухи. Гуляния за ручку, поцелуйчики на эскалаторе, "я люблю тебя, котик, муррр" в асечке, бетонные мускулы на большом пальце от бесконечных смс-чатов, пустячковые подарки, мягкие игрушки, валентинки. И прутся от того, что вот так у них все хорошо. Пара месяцев такой хуйни, а потом расстаются из-за какой-нибудь мелочи, как будто и не было ничего.
А ведь на самом-то деле и не было ничего

Понимание, что не осталось в мире ничего настоящего, кроме материнского инстинкта и чемпионата Англии по футболу, стало для меня откровением.

Она была с очередным парнем. Они поели и свалили, а я еще целый тайм смотрел стеклянными глазами на Зенит - Рубин и не понимал, что происходит. Матч закончился, Саня уехал домой, я пошел куда-то дворами. По дороге купил бутылку пива. Шел и пил.
И было как-то хорошо и спокойно. Закурил бы, но бросил почти год назад.
Когда батарейка в плеере разрядилась, был час ночи, и я поехал домой.
Там бухнулся на диван и долго рассматривал мягкое свечение плафона под потолком, изредка приподнимаясь, чтобы глотнуть пива.

Спасибо тебе, Сона, что научила меня жить для себя.

Я выключил свет и включил телевизор, показывали обзор тура. Убавил звук и через некоторое время отрубился под монотонный пиздеж комментатора.

Думал, что сам могу решать за двоих людей.
Думал, что нам станет лучше от моих идей.
И цепляясь за надежду, как за одежду репей,
Становился дальше от тебя еще на ступень.
Но лестница в небо оказалась расшатанной стремянкой,
Годной лишь на то, чтоб достать с антресоли банку.
Возьму подмышку, отнесу в кладовку - пусть пылится.
Прости за все и, ради Бога, перестань мне сниться.

Выдыхай скорей мою душу наружу - ей тесно,
В твоих легких так мало места.