Профессор посмотрел на часы.
«Чёрт, уже пол-третьего, а у меня ещё ничего не готово…»

Он обожал вкусно поесть, особенно в приятной компании. Кроме медицины и итальянской оперы, в его одинокой холостяцкой жизни была одна лишь только радость – изысканная гастрономическая феерия, которой он наслаждался в полной мере, путешествуя по миру и открывая для себя всё новые и новые, порой даже невероятные, вкусовые сочетания и гармонии.

Вот и сегодня профессор ждал гостей. Вернее, гостью.
Очаровательная молодая стажёрка, по имени Кэрин, настолько поразила его своим умом и обаянием, что он вдруг поймал себя на мысли о том, давно забытом, чувстве влюблённости, которое испытывал несколько раз в далёкой молодости.

Девушка с некоторым смущением, но и с плохо скрываемой радостью, приняла его приглашение обсудить новейшие достижения в области нейрохирургии, а именно точечное воздействие лазером на определенные участки мозга при комплексном лечении наркомании, за бокалом вина и легким ужином в его роскошном профессорской доме в самом центре Парижа, на Рю де Роз, совсем недалеко от института, где они оба работали.

Начнём, пожалуй, с салата.
Он поставил на керамическую поверхность плиты медную кастрюлю и налил на три пальца оливкового масла первого холодного отжима, которое ему привозили с небольшой итальянской фермы под Неаполем. Добавил в быстро закипающее масло несколько долек неочищенного чеснока, чуть-чуть ягод сушёного барбариса и щепотку пахучих прованских трав, помешивая всё это деревянной ложкой.
Два среднего размера свежайших лангуста, за которыми пришлось в пять утра идти на рыбный рынок, лениво шевеля клешнями ждали своей участи на стеклянном подносе. В масло они должны попасть только живыми. Именно это и создаёт ту неповторимую, божественную симфонию в рту, когда миллионы вкусовых рецепторов языка начинают ощущать ласковый аромат нежнейшего мяса лангуста, купающегося в пропитанном приправами оливковом масле.
Так, сладкая паприка, листовой салат, специально приготовленная подлива из домашнего майонеза и соевого соуса.
Теперь посыпать всё толченным черным перцем. Тонкие треугольные кукурузные гренки по краю блюда.
Всё. Салат готов.

Дальше, суп.
Печёный пастернак, жёлтая морковь, сладкий красный лук. Противно зажужжал блендер. Добавить жирные сливки и очищенную от кожицы сочную сливу. Для пикантности. Он уже не помнил, кто именно научил его добавлять сливу, но пользовался этим изыском постоянно, и, надо сказать, с большим успехом.
Профессор едва удержался, чтобы не лизнуть чашу блендера. Бросив в кастрюлю с этим восхитительным взбитым пюре немного крупной морской соли и добавив три ложки минеральной воды, он поставил суп на плиту, убрав градусы до минимума, и посмотрел на часы.
«Успеваю…».

Открыв дубовую резную дверцу кухонного шкафа, он вытащил мешочек со своим сокровищем, инстинктивно взвешивая его на руке.
«Скоро придется пополнять запасы», подумал профессор.
Он достал тёмный, слегка сморщенный шарик сушёного трюфеля и с большим удовольствием вдохнул аромат этого уникального гриба.
«Ради этого стоит жить!», говорил один его бывший друг, большой знаток и ценитель трюфелей, который потом увёл у профессора его жену, и они уехали куда-то далеко, на остров. Кажется на сейсмическую станцию в океане. Или куда-то ещё.
Профессор усмехнулся и стал натирать трюфель на мелкой тёрке, стараясь, чтобы каждая крошка попала в гулко булькающий и шипящий суп. Грибной аромат сразу заполнил пространство и заставил профессора сглотнуть слюну. Через три минуты суп будет готов, кастрюля накрыта специальной матерчатой шапкой, чтобы сохранить тепло и вкусовую насыщенность.

Ну, что же, займемся главным блюдом.
Нежно-зеленые молодые побеги аспарагуса, отваренные в газированной минеральной воде без капли соли. Они просто будут таять во рту. В сливочный «Бешамель» добавим немного бренди, чтобы оттенить вкус. Открыв банку купленной в «Фошоне» иранской черной икры, он поднес её к носу. Ноздри зашевелились, пропуская через себя поток запаха.
«Не астраханская, конечно, антрацитовая белужья икорка, но тоже вполне достойна украсить стол».
Аккуратно, серебряной ложечкой, он добавил икры в соус, нарисовав икринками на поверхности подобие смайла.
«Пусть мадмуазель порадуется этой школьной выходке почтенного профессора!».

Он включил духовку на быстрый разогрев и вытащил из холодильника, сделанного для него по спецзаказу компанией «Дженерал Моторс», натертую крупной солью и розмарином ножку. Откупорив бутылку джина, налил грамм 30 в специальную китайскую глиняную чашечку с крышкой с десятками мелких дырочек, и стал орошать нежное розовое мясо.
«Испаряясь от температуры, джин подчеркнет пикантность розмарина и даст умеренный привкус можжевельника. Это отлично сочетается с запеченным мясом».
Мясник не обманул его, ножка ягненка действительно была свежайшей.
«Профессор, мясо ещё дымилось и жило, когда я привёз его в лавку час назад. Разве я когда-нибудь говорил вам неправду?»
Похлопав несколько раз ягнячье мясо ладонью, чтобы джин глубже проник в волокна, он поставил поднос в духовку и включил таймер на 90 минут.
«Вполне достаточно для такой свежатинки».

На десерт было несколько сортов его любимых сыров и малиновое парфе, приготовить которое, было делом нескольких минут, благо в морозильнике была функция мгновенной заморозки.
Он украсил тарелку с сырами несколькими крупными мускатными южноафриканскими виноградинами и молодыми грецкими орехами.
«Комильфо», улыбнулся профессор.

До прихода гостьи оставался час, и профессор пошёл в душ.

Стол в гостиной был накрыт на двоих. Профессор посмотрел на часы. Пятнадцать минут. Пора.

Он спустился в небольшой подвал, в котором современная система кондиционирования поддерживала постоянную температуру +10.
Выбрав бутылку белого коллекционного «Шабли» 1986 года и бутылку красного «Шато де Барон Ротшильд» 1984 года, вернулся в гостиную и, откупорив красное, медленно перелил его в прозрачный стеклянный декантр. Вино должно обязательно дойти, раскрыться, насытиться воздухом. Вино надо уважать. Белое вино он поставил на стол, не откупоривая.

Сердце его вдруг забилось, словно пытаясь освободится от удерживавших его артерий и вен и выбраться на волю.

«Что со мной происходит? Волнение? У меня такого никогда не было.
Что жду я от этой встречи с молодой женщиной? Любви? Нет, наверное. Секса? Может быть. Может быть, будет и секс. Что-то в ней есть такое…хм, какая-то внутренняя страсть, сжатая в пружину. Да, вечер обещает быть интересным. Правда, я почти наверняка знаю, чем он закончится», подумал профессор и инстинктивно нащупал в кармане маленькую серебряную коробочку.

Включив музыкальный центр, профессор поставил диск со своей любимой оперой Джакомо Пуччини «Мадам Баттерфляй» и стал наслаждаться увертюрой.

Словно пучувствовав что-то, он поднял глаза на дверь и в тот же момент раздался мелодичный перезвон колокольчика. Посмотрев на себя в зеркало и проведя рукой по подбородку, словно проверяя гладкость бритья, профессор резко нажал бронзовую дверную ручку и отошел в сторону, словно приглашая гостью в дом.

«Добрый вечер, профессор. Я принесла вам бутылку вина».

«Спасибо, дорогая. Проходите. Ужин ждет нас. Что может быть увлекательнее интересной беседы о работе за вкусным ужином».

«Не сомневаюсь нисколько в ваших потрясающих кулинарных способностях. Много слышала от коллег и мечтала отведать что-нибудь из вашей знаменитой книги рецептов», улыбнулась она.

«О, шери, да вы разбираетесь в вине, как я посмотрю. У вас хороший вкус, несмотря на вашу молодость. Не стоило, право же, так тратиться, уж кто-кто, а я то знаю, сколько стоит эта бутылочка «Шато Бельвю» 82 года. В тот год в Бордо было жаркое солнце, и виноград набрал спелость на неделю раньше. Это изумительное вино. Спасибо вам, дорогая», глаза профессора светились. «И мы обязательно выпьем его с вами, сегодня же».

«Я сделала домашнюю работу, Профессор. Я знала, что вы разбираетесь в вине, и не могла не сделать вам приятный подарок. О деньгах не беспокойтесь, родители оставили мне большое состояние».

«Садимся ужинать – вечер начинается», сказал профессор, приглашая гостью за стол.
«Если есть вопросы по рецептуре блюд, с удовольствием открою вам свои секреты».
Разлив по тонким стеклянным бокалам благоухающий рубиновый напиток, он поднял свой и торжественно произнёс:
«Дорогая, Кэрин, приветствую вас в моей скромной обители и надеюсь это не в последний раз».

Они выпили по паре глотков, и профессор стал бережно накладывать салат из лангустов на тарелки.
«Нас ждет ещё крем-суп, аспарагус и ножка ягненка. Потом, как водится десерт. А после, мы можем даже выпить по рюмочке бренди и выкурить по сигаре», засмеялся он.

«Профессор, это потрясающе. Мясо лангуста просто тает во рту. Я не ела ничего подобного в жизни. Это шедевр!»

«Через минутку подам суп. Посмотрим, что вы тогда скажете!», сказал он, улыбаясь, и отправился на кухню.

Они сидели за столом, медленно наслаждаясь ужином, попивая вино и оживленно обсуждая разницу между древними китайскими учениями об акупунктуре и современными лазерными «иглами».

Неожиданно профессор почувствовал, как в течение доли секунды, его тело вдруг стало неподвижным, словно в венах застыл бетон. Он пытался поднять руку с зажатой в ней вилкой, и не смог. Выпустить вилку он тоже не смог. Он сидел за столом, словно каменное изваяние, в ушах шумело, на глаза упала розовая кружевная пелена.

Он открыл глаза от резких хлопков, словно кто-то бил его по щекам.
«Странно, что я не чувствую этих ударов», мелькнула мысль.

Кэрин стояла перед ним с отведенной назад для удара рукой.
«Ну, наконец-то, очнулся. А то я уже подумала, что не рассчитала с дозой.
Ну, вот и пришел твой час, профессор Декруайе, он же Стив Батлер, он же Альфонсо Хосе Айхон, он же Ганнибал Лектор.
Ты хочешь знать кто я? Я дочь Элен и Дэниела Брикстонов. Помнишь их, мерзавец? Ты должен их помнить, первых не забывают. Мне было 6 лет тогда, но в голове до сих пор звучат слова полицейских о том, что у моих родителей были вырезаны сердца и печень, которые так и не нашли. Ты съел их, ведь так?
Я долго тебя искала, шла по твоим следам.
Я мечтала о мести.
Сегодня я съем твоё сердце.

Сначала я поставлю на плиту вот эту медную сковородку.
Судя по всему, она твоя любимая, на ней больше всего царапин. Когда она чуть нагреется, я налью в неё немного оливкового масла первого холодного отжима. Итальянского. Так ведь?

Я нарежу тонкими кольцами сладкий прованский красный лук и брошу на сковородку. И сладкую паприку тоже нарежу кольцами, и тоже на сковородку. Добавлю несколько листиков базилика, буду мелко рвать его руками, а не резать ножом. Правильно?

Две дольки чеснока, неочищенного чеснока, чтобы аромат был не резким, а едва ощутимым. И несколько горошин пахучего белого египетского перчика.
Ты чувствуешь, какой аромат стоит на кухне? А, мерзавец?

Потом я сделаю глубокий надрез от грудины до паха вот этим особенным, необычайно острым, японским ножом с тяжелой ручкой, которым ты так гордишься. Я засуну в тебя свою руку и вырву твоё сердце.

Ты думаешь, я не смогу? Смогу, уверяю тебя. Я специально тренировалась на свиньях. Мой дядя работает на бойне. Он научил меня.

Одним рывком я вырву твоё сердце и покажу его тебе, прежде чем твои глаза закроются навсегда. Я брошу его на сковородку. Целиком. И оно будет продолжать биться. Сердце, это всего лишь мышца. Оно должно быть живым на сковородке. Не правда ли?

Я обжарю его со всех сторон. А потом, я посыплю его тертыми сушеными трюфелями, и накрою крышкой. Чтобы безумный грибной аромат проник глубоко в волокна ткани твоего сердца. Ты же так любишь трюфеля.
И вино, которое я принесла. Тебе уже не насладится его терпким вкусом. Я буду запивать им свой второй, поздний ужин. Вот так, мерзавец!
Ты готов увидеть своё сердце?»

Профессор попытался было улыбнуться, но не смог.
Мышцы лица не слушались команды мозга.

Лишь где-то глубоко, в горящих зелёных глазах, на мгновенье блеснул дьявольский огонёк.