Звонила дама
Как-то звонила некая дама романтического склада. Не знаю, чего хотела,
видимо хотела знакомства с последствиями. Как человек с болтом отказать
не имел права, поэтому был контактен, мало того, остроумен и обаятелен,
насколько позволял отчаянно искрящий от спирта интеллект. От первого
свидания отклонилась. Интриганка бля.
Снова звонила. Интересовалась моими литературными пристрастиями. Извинился, соврал, что отойду посрать, и долго лихорадочно искал по полкам учебник литературы за седьмой класс. Потом тихим лиричным голосом читал оттуда «Избранное», сдерживая икоту и практически без ошибок. По-моему произвел впечатление. Почти уверен, что даст.
Звонила. Полтора часа рассказывала про свою кошку, потом перешла к беседам о приусадебных участках. Чтобы вставить что-нибудь умное, сказал ей, что люблю крыжовник. Зря. Полтора часа слушал про крыжовник. Сидел, пил водку и думал о том, как же я, оказывается, ненавижу кошек, приусадебные участки и крыжовник. А ведь так бы жил-жил и не знал. Уснул. Снилась Синди Кроуфорд. Она изгибала потную от страсти спину над чреслами Брюса Виллиса. Сочувственно подмигнула мне, терпи, мол, дружище, потом оторвешься и я понял, что надо, конечно, потерпеть. Когда я проснулся в трубке рассказывали про какой-то сериал.
Опять звонила моя Ахматова. Очень просила чего-нибудь спеть. Я даже сначала не понял, чего ей надо, потому как голова скрежетала и просилась обратно на пол. Завел мозг с толкача и залил горючего, с нездоровым хохотом предложил сплясать по телефону зажигательный танец «Кряковяк», национальный гопак всех алкоголиков и детсадовских воспитателей. Вспомнил очень кстати стишок из, казалось бы, позабытых давно «Веселых картинок». Что-то вроде:
«Ухогрыз и Мрякокяк
Танцевали Кряковяк.
Танцевали не спеша,
Наступили на мыша».
Смеялся так, что захлебнулся соплями.
Не помню, чем дело закончилось, по-моему меня назвали дегенератом и бросили трубку. Зато очень хорошо помню, как звонил наугад и рассказывал «про мыша». Вечер удался.
Странно, звонила. Опять просила спеть. Понравилось ей что ли? Тогда почему «дегенерат»? С похмелья был настроен скептически, поэтому пятнадцать минут кряду пел матерные частушки, игнорируя отчаянную критику. Напоследок сымпровизировал нечто совсем гениальное в духе не кончившего Лаэртского и в поэтическом экстазе залил пивом телефон.
Больше я о ней ничего не слышал. Она, наверное, вышла замуж за литературоведа или поэта, и в минуты особенной духовной близости обсуждает с ним достоинства облепихи.
А я иногда, долгими зимними вечерами, сажусь в кресло, медленно перелистываю толстый «Справочник садовода» издательства «Колос»- 1964г., и тихо-тихо так…
…Ухогрыз и Мрякокяк…
Снова звонила. Интересовалась моими литературными пристрастиями. Извинился, соврал, что отойду посрать, и долго лихорадочно искал по полкам учебник литературы за седьмой класс. Потом тихим лиричным голосом читал оттуда «Избранное», сдерживая икоту и практически без ошибок. По-моему произвел впечатление. Почти уверен, что даст.
Звонила. Полтора часа рассказывала про свою кошку, потом перешла к беседам о приусадебных участках. Чтобы вставить что-нибудь умное, сказал ей, что люблю крыжовник. Зря. Полтора часа слушал про крыжовник. Сидел, пил водку и думал о том, как же я, оказывается, ненавижу кошек, приусадебные участки и крыжовник. А ведь так бы жил-жил и не знал. Уснул. Снилась Синди Кроуфорд. Она изгибала потную от страсти спину над чреслами Брюса Виллиса. Сочувственно подмигнула мне, терпи, мол, дружище, потом оторвешься и я понял, что надо, конечно, потерпеть. Когда я проснулся в трубке рассказывали про какой-то сериал.
Опять звонила моя Ахматова. Очень просила чего-нибудь спеть. Я даже сначала не понял, чего ей надо, потому как голова скрежетала и просилась обратно на пол. Завел мозг с толкача и залил горючего, с нездоровым хохотом предложил сплясать по телефону зажигательный танец «Кряковяк», национальный гопак всех алкоголиков и детсадовских воспитателей. Вспомнил очень кстати стишок из, казалось бы, позабытых давно «Веселых картинок». Что-то вроде:
«Ухогрыз и Мрякокяк
Танцевали Кряковяк.
Танцевали не спеша,
Наступили на мыша».
Смеялся так, что захлебнулся соплями.
Не помню, чем дело закончилось, по-моему меня назвали дегенератом и бросили трубку. Зато очень хорошо помню, как звонил наугад и рассказывал «про мыша». Вечер удался.
Странно, звонила. Опять просила спеть. Понравилось ей что ли? Тогда почему «дегенерат»? С похмелья был настроен скептически, поэтому пятнадцать минут кряду пел матерные частушки, игнорируя отчаянную критику. Напоследок сымпровизировал нечто совсем гениальное в духе не кончившего Лаэртского и в поэтическом экстазе залил пивом телефон.
Больше я о ней ничего не слышал. Она, наверное, вышла замуж за литературоведа или поэта, и в минуты особенной духовной близости обсуждает с ним достоинства облепихи.
А я иногда, долгими зимними вечерами, сажусь в кресло, медленно перелистываю толстый «Справочник садовода» издательства «Колос»- 1964г., и тихо-тихо так…
…Ухогрыз и Мрякокяк…
(с) Печ