Несмотря на то, что Игорь Антонович Горчаков несколько лет уже как находился в отставке, стальные зубы, вставленные ему в спецшколе для волков – хранителей социалистических завоеваний, нисколько не затупились и не заржавели. А полковничьи погоны не покрылись пылью. Они теперь были покрыты... Но об этом позже.

Нет, родился он, как положено, человеком и вообще без зубов. Железные капканы вместо челюстей ему вставило государство, службе которому он отдал почти всю свою жизнь. Вставило и отправило грызть горло врагам его страны. Военное училище, подготовка в лагере для суперменов в погонах и вот он, старший лейтенант Вооружённых Сил тогда ещё Союза Советских Социалистических Республик – рыцарь плаща и кинжала. Во многих странах он побывал. Во многих точках земного шара у него имелись, как враги, так и друзья. Он мок под тропическими ливнями, сох в пустынях, мёрз за северным полярным кругом. Гибли его друзья-соратники, кого-то раненым вытаскивал он. Это только обыватель думает, что в мирное время нет нигде войн. На то, мол, оно и мирное время. А Игорь Горчаков, получается, что мирного времени и не видел. Даже в отпусках, которых за всё время службы было не так и много, он постоянно ждал, что придёт приказ, и отправится Игорь за многие тысячи километров от места сегодняшнего отдыха.

Шло время. И вот волк Горчаков стал старым для боевых выкрутасов, его направили к молодым волчатам. Теперь он менял их молочные зубы на стальные челюсти. Учил всему, что умел сам. Но, видимо, хреновым учителем он был, потому что прикипал сердцем к каждому из них. Потому что вынужденный наказывать он это делал сквозь слезы и скрежет зубовный. Но всё-таки наказывал, бил до крови, гонял до кровавого пота своих учеников. И они были ему за это благодарны, ибо умели нагибаться под пулями, кланяться осколкам, грызть землю, питаться всем, что растёт и ползает. Любой ценой выживать самим, чтобы лишать жизни тех, кто не должен жить.

Меняется всё. Пришёл к руководству страной человек, который может и не хотел плохого для её жителей, но был недалёк умом. А может быть, это был далеко идущий план? Об этом не суждено узнать ныне живущим. Так уж повелось, что правда становится известной после смерти того или иного государственного деятеля. Но зато уж после этого события правдивым историям и разоблачениям не будет конца. Вместе с правителем пришли в армию руководители с жопами вместо голов. Новый «царь» и командиры вместе развязали войну, которая никому была не нужна. Но им-то что? Они сидят в кабинетах и раздают идиотские приказы направо и налево. Получил такой приказ и Горчаков. Он офицер, а значит, обязан подчиняться приказам, несмотря на весь идиотизм последних. Приказы в армии обсуждают после их исполнения.

Вместе со своей группой учеников он прилетел в транспортном самолёте на базу в горной стране. Не успев расположиться в помещениях, выделенных для их группы, они получили приказ выйти, поддержать, прикрыть. А по сути дела командир, бросивший их туда, не имел ни малейшего представления о том, какие задачи может решать подразделение полковника Горчакова. Каждый из его бойцов стоил десятка небритых наёмников, разговаривающих порой только на арабском языке. И много пользы могли принести его парни, если ими грамотно распорядиться. Микроскопом можно забивать гвозди. Для этого хватит его веса и твёрдости его металлических частей, но только это получится самый дорогой молоток. Микроскопом и была группа Игоря Антоновича…

Из того боя вышел один, таща на плечах второго. Вместе с ними вышла стайка испуганных мальчишек, которым родина приказала очень рано стать мужиками. А остальные остались там. Скрипел зубами Горчаков, но что поделать? Их всех учили, кормили, одевали и обували для того, чтобы в нужный Родине момент отдать за неё жизнь. Поплакал Горчаков, залил свои слёзы водкой и попытался жить дальше. А потом он узнал, что ничего этого не надо было. В самом прямом смысле этого слова: НЕ НАДО! Туда должен был прибыть (и прибыл, спустя полтора часа после ухода группы Горчакова) целый батальон внутренних войск, обученный зачищать, прочёсывать, разминировать. Когда истерический смех, навалившийся на Игоря Антоновича внезапно, как лавина, иссяк, он выпил стакан спирта без закуси и пошёл к командиру, который уже праздновал победу, искал на груди место для очередного ордена и клал с прибором на погибших русских пацанов. Причём он праздновал коньяком, а не водкой, и наливали ему ординарцы при больших погонах и орденах, ни разу не нюхавшие пороха. Если бы Игорь Антонович взял с собой пистолет, то всё закончилось бы очень быстро. Он бы просто застрелил и этого тупого генерала, и его холуёв. Если бы они имели наглость и глупость вступиться за своего командира. Но, зная, что смерть от пули быстра и, в принципе, гуманна, он не стал брать с собой своего Стечкина. Горчаков пришёл и спросил:

– Пьёшь, тварь?
На этот вопрос не последовало ответа. Было только шевеление бровями: какая наглость! как ты посмел?! Горчаков задал следующий вопрос:
– Кто будет отвечать за моих пацанов?
– Это война. Если хочешь, полковник, представляй их к наградам. Я подпишу.
Горчакову нужно было только увидеть, что тот генерал сожалеет о содеянном, что ему жалко парней, погибших из-за его глупости. Если бы генерал извинился, то и не было бы, может, ничего. Но он был дураком по жизни, и потому добавил:
–…Только, полковник, не наглей. Двоим Орден Мужества, а остальным хватит и медалей.
У Горчакова что-то переклинило в голове, и он хрипло поинтересовался:
– А кому что? Может, ты посоветуешь? Ты же там был и всё видел?
– Да ты пьян, полковник! Не заткнёшься – я тебя до трибунала доведу! А ну-ка пшёл вон отсюда! Проводите его!

К Горчакову протянулись руки соконьячников генерала. А Игорю только этого и надо было. Как он крушил челюсти и рёбра! Что могли сделать с ним эти заплывшие жиром в кабинетах и штабах «вояки», если Горчаков знал с десяток способов, каждый из которых может лишить жизни человеческий организм простой тетрадью? Он добрался до горла генерала и сомкнул на нем свои железные пальцы. Спас горе-командира простой солдат, который вбежал на шум и прикладом по затылку заставил разжать «объятия смерти» на шее у хрипевшего, посиневшего, с выпученными глазами генерала.

Был следователь, пахло трибуналом. Спасло Горчакова то, что сотрудник военной прокуратуры был не зелёным лейтенантом, желающим выслужиться и нарисовать на своём «борту» звёздочку за «сбитого» старшего офицера, а седой подполковник, который уже насмотрелся на таких генералов и горчаковых. Взвесили всё. Посчитали заслуги и того, и другого. И решили: генерала выгнать втихую на пенсию, а Игоря Антоновича, так же тихо, комиссовать. Кстати, ожидающему минимум орден генералу вручили медаль с мечами. Горчаков же не дождался и этого. Но он добился, что его парней наградили. И всех орденами.

Потом потекла гражданская жизнь. Что умел Игорь, что мог предложить на рынке рабочей силы? Он умел убивать, и это могло быть хорошим заработком в том смысле, что существовал определённый контингент заказчиков, готовых платить за такую работу по самой высокой таксе. Но это было не его. А пенсия военного пенсионера, хоть и больше пенсии бабушки, всю жизнь проработавшей у какого-нибудь станка, но жить на неё так же сложно.

К нему как-то подошёл человек, бывший однажды где-то в горах на его прицеле, а теперь внезапно ставший «другом». И предложил нехитрый бизнес. Одна «мадемуазель» искала приключений на место, расположенное сантиметров на двадцать ниже собственной поясницы. Горчаков долго сомневался. Перевесило чашу сомнения то, что эта девушка оказалась дочкой очень «большого человека». Хотя этим он тогда просто нашёл себе оправдание. Переправили девочку, обеспечили ей приключения «по самое не хочу». Ему хорошо заплатили.

Иногда после этого девушка приходила Игорю Антоновичу во снах. Но он прогонял её словами: «Ты сама хотела! Имей то, что заслужила! Привет папочке!».

А деньги кончились.
Вместе с окончанием денег пришло осознание того, что таких дурочек пруд пруди…

Когда для Горчакова деньги перестали пахнуть?
Да никогда!
Они всегда пахли. Только пахли не дерьмом, как у Веспасиана. Его деньги пахли кожей нового Мерседеса, дорогими виски и освежителем воздуха модных бутиков.
Хотя сначала пахли слезами.
Чужими, разумеется.