История, которую я собираюсь вам рассказать, произошла давно, очень давно. Вполне возможно, и даже весьма вероятно, что все происходило не совсем так, как я вам описываю. Время — это настолько мутное стекло, что искажения неизбежны. И чем это стекло толще, тем искажения сильнее. В конце концов может случиться так, что рассказ будет вовсе непохож на события, произошедшие в действительности. Чтобы избежать этого я и решил наконец записать эту удивительную историю.
Начать свое повествование удобнее всего с рассказа о Рудольфе Гаттиусе. Почему? Да потому что с него все и началось. Более того, он является ключевой фигурой в этой истории.
Рудольф был алхимиком. Как следует относиться к этому факту: как к чему-то обыденному и естественному или все же есть здесь нечто нетривиальное? С одной стороны, профессия алхимика была далеко не самой распространенной даже в те довольно средние века, о которых идет речь. С другой — если бы Рудольф не был алхимиком, эта история с ним ни за что бы не произошла. А если бы произошла, то совсем-совсем другая, а я-то собрался рассказать вам эту, верно?
А еще Рудольф слыл изрядным чудаком. Возможно, вы сочтете это чем-то само собой разумеющимся, занятие алхимией однозначно предполагает добрую долю чудаковатости. Тут я с вами соглашусь, однако скажу вот что: чудаком Рудольфа считали даже его собратья по цеху, а это уже, согласитесь, кое о чем говорит.
Дело вот в чем. Что обычно делал в своей жизни каждый уважающий себя алхимик? К примеру, пытался превратить свинец в золото. Или искал загадочный магистериум, чаще называемый философским камнем, который, как всем известно, способен не только совершить этот пустяшный фокус, но и подарить человеку долголетие. То есть алхимики обычно занимаются вещами довольно практичными. Да, да, тут нет никакого противоречия. Пусть красный лев* упорно не шел в сети ловцов, пусть свинец оставался свинцом, не желая хотя бы капельку облагородиться, но на эти исследования охотно давали средства те, у кого средства были.
А на проект Рудольфа никто никогда не дал ни талера. Рудольф Гаттиус искал формулу доброты. Формулу в самом прямом, химическом (точнее — алхимическом) смысле слова. Он пытался получить эликсир, или микстуру, или, на худой конец, порошок, приняв который, человек становился добрым. По крайней мере, добрее, чем был.
Ну вот, теперь и вы считаете Рудольфа чудаком, не правда ли? Ничего удивительного, я сам придерживаюсь такого же мнения. Кто пожертвует свои честно (а тем более нечестно) заработанные деньги на такое сомнительное исследование? Много ли людей захотят получить готовый продукт? Вот представьте, стоит перед вами этот чудесный эликсир. Допустите даже, что нет никаких оснований сомневаться в действенности этого препарата и отсутствии побочных эффектов. И что? Вы бы стали его пить? Я — ни за что. Во-первых, из того, что вы принимаете эликсир доброты, следует, что вы считаете себя человеком недобрым. Или, если хотите, недостаточно добрым. А во-вторых... оно вам надо? Знаете ли вы кого-нибудь, кому лишняя доброта принесла бы счастье в жизни? Не будем говорить о сказочных персонажах, на то они и сказочные, чтобы с ними происходили невероятные вещи, которым нет места в реальной жизни.
В общем, было бы большим преувеличением говорить, что Рудольф купался в роскоши. На свой кусок хлеба, а также на многочисленные реактивы, колбы и прочие атрибуты всякого алхимика он зарабатывал случайными заказами, браться за которые его коллеги сочли бы ниже своего достоинства.
Все свои силы Рудольф отдавал одной-единственной задаче. И вот, будучи глубоким стариком, когда его уже перестали считать чудаком и называли просто сумасшедшим, он таки добился успеха. На его рабочем столе в выщербленном сосуде весьма сомнительного качества покоилась густая мутная грязно-белая жидкость, внешне напоминающая смесь молока с дорожной пылью.
Это, несмотря на свой довольно-таки неприятный вид и, кстати, совсем уж отвратительный вкус, и был пресловутый эликсир доброты. Этот факт я отмечаю просто между прочим, без всяких навязчивых намеков на то, что за неприглядной формой порой скрывается замечательное содержание.
Первым, на ком Гаттиус испытал свой препарат, был он сам. Однако алхимик не почувствовал никаких особых перемен в себе, поскольку и без эликсира был добрым старым чудаком.
Немного поволновавшись, Рудольф быстро успокоился, испытав эликсир сначала на своей кошке Тине, а после на злющей старой собаке, обитающей на пустыре неподалеку. Собака не имела собственного имени, что с лихвой компенсировалось большим количеством самых оскорбительных прозвищ. Собственно, каждый, кто имел несчастье хоть раз столкнуться с этой фурией, называл ее по-своему, вкладывая в свои слова если не остроумие, то, по крайней мере, яркие эмоции и богатую фантазию. Отчего псина была такой злобной и как ей при этом удалось дожить до преклонных лет — это уже совсем другая история, о подробностях которой я не осведомлен.
Тине Рудольф влил несколько капель прямо в рот, а в случае с собакой применил хитрость, подмешав эликсир в мясной шарик. Прошло всего несколько минут, и Тина начала проявлять трогательную заботу о мышах, обитающих в доме Гаттиуса в большом количестве. Это был один из тех случаев, когда ученый, ослепленный творческим порывом, оказывается не в состоянии адекватно оценить все возможные последствия эксперимента — борьба с грызунами на долгое время стало основным времяпрепровождением старого Рудольфа.
Собаку же Гаттиус поначалу просто не узнал. Если бы он не был полностью уверен в абсолютной безопасности своего эликсира, то предположил бы, что она попросту сдохла, а на пустыре поселилась другая, чем-то на нее похожая. Окрестные жители, кстати, именно так и подумали.
Трудно описать словами радость, которую испытывал Рудольф после успешного завершения дела всей своей жизни. Зато гораздо легче представить себе разочарование, постигшее его спустя короткий промежуток времени. Как и следовало ожидать, чудесное снадобье не осчастливило весь мир. Если говорить откровенно, слухи о нем не вышли за пределы того небольшого городка, в котором обитал несчастный алхимик. Да и тут эликсир имел весьма краткосрочную популярность всего лишь как некая забава. Именитые горожане развлекались, придавая доброту белым мышам, морским свинкам и крестьянам.
Потеха наскучила примерно за месяц. Может быть, о ней помнили бы чуточку дольше, но тут, как на грех, в город приехал цирк уродов, и это новое развлечение полностью вытеснило эликсир доброты из умов почтенных горожан.
Гаттиус был в отчаянии. Он ходил по узким улочкам города и предлагал плоды своих многолетних бессонных ночей бесплатно, но люди отшатывались от него, а позже вовсе стали относиться к нему как к прокаженному, либо убегая, либо кидаясь камнями.
Рудольф понял, что ему незачем жить. Годы его клонились к закату, и никакое новое большое дело он не успел бы довести до конца. Да и не было ни малейшего желания браться за это новое дело — у него опустились руки.
И вот как раз в этот трагический для алхимика момент произошло нечто, вернувшее ему интерес к жизни. В его дверь постучали. Уже это вызвало удивление старика — в последнее время горожане обходили его дом стороной.
— Войдите, — сказал Рудольф.
Он не боялся лихих людей. Во-первых, искать что-либо ценное в его жалком жилище было так же бессмысленно, как блох на чешуе морской рыбы. Во-вторых, как я уже сказал, стоимость своего бренного существования Гаттиус в то время оценивал ненамного выше своего скудного скарба.
Покосившаяся дверь со скрипом отворилась, и в дом вошел незнакомый хозяину молодой человек. Он был высок, широк в плечах, красив и белокур. В общем, сильно смахивал на прекрасного принца из детских сказок, если не считать отсутствия у него глупого выражения лица. Бросалось в глаза, что молодой человек был умен. И богат — это бросалось в глаза еще явственней.
— Приветствую вас, достопочтенный хозяин, — гость отвесил короткий, но вполне вежливый поклон. — В этом ли славном доме живет знаменитый ученый Рудольф Гаттиус? — осведомился он.
— Если уменьшить все ваши слова в десять раз, то да, вы не ошиблись, любезный незнакомец, — поклонился в ответ Рудольф. — Присядьте же и расскажите, что за дело привело вас ко мне.
Гость сел в предложенное кресло, которое заскрипело под его тяжестью. Да, я знаю, почти во всех историях кресло скрипит под чьей-нибудь тяжестью. Но что я могу поделать, если кресло было старое и иссохшее, а молодой человек — высоким и крепким? Кресло всего-навсего заскрипело, а не рассыпалось, именно этот факт я и констатирую.
— Зовут меня Фредерик Бремон, герцог Кронсбадский, — начал свой рассказ гость.
Надо сказать, что вел он его неторопливо и весьма обстоятельно, не гнушаясь самыми мелкими подробностями. Вполне обычная вещь — время тогда было такое. Жизнь текла медленно и размеренно, даже на часах у тех немногих, кто вообще озаботился обзавестись часами, не было минутной стрелки.
Но мы с вами живем совсем в другую эпоху, мы вечно спешим, у нас зачастую нет времени сесть и послушать близкого нам человека. Что уж говорить о том, чтобы выслушивать пространное повествование герцога? Начни я пересказывать его слово в слово, вы бы, пожалуй, были мной очень недовольны. Поэтому я расскажу историю юного Фредерика в двух словах, выделив только самую суть.
Родом герцог был из одного далекого небольшого княжества, название которого ничего вам не скажет, как не сказало в свое время мне. Потому я его и забыл. Жил там Фредерик в своем родовом замке, что, в общем-то, неудивительно. Герцог был весьма высок по рождению, более того, Великий князь Вильгельм приходился ему двоюродным дядей. Или правильнее сказать, Фредерик приходился правителю княжества двоюродным племянником? Ну, неважно. Сын князя, наследник трона Ричард был ближайшим другом Фредерику.
Вот и все, к чему сводился рассказ гостя Рудольфа. Пара-тройка семейных подробностей, не более. А послушали бы вы его...
— Я очень горд принимать в своем скромном жилище столь высокородного господина, — учтиво сказал Гаттиус, когда Фредерик замолчал. — Но все же, чем я могу быть вам полезен?
В вашем городе я проездом, — отвечал тот, — и собирался сегодня уезжать. Как вдруг до меня дошел слух — причем от вполне достойного доверия человека, — что вы сумели сотворить то… с трудом укладывается в голове... вы смогли изготовить эликсир доброты. Так ли это?
— Действительно, господин мой, слухи вас не обманули, — Рудольф кивнул.
Не будет ли излишней смелостью с моей стороны просить вас сделать мне одолжение и продать несколько капель этого чуда?
— Продать? — улыбнулся Рудольф. — Да я подарю вам столько эликсира, сколько вам будет угодно взять. Позволено ли мне будет полюбопытствовать, кого вы хотите им угостить, собаку или кошку? Мое любопытство совсем не праздное, мне нужно дать вам совет по применению: собаке среднего размера достаточно десяти-двенадцати капель, а кошке хватит и трех.
— Собака?! Кошка?! — герцог недоуменно посмотрел на Рудольфа. — Почтенный господин Гаттиус, я испрашиваю эликсир для себя!
Алхимик уже перестал надеяться, что кто-либо когда-нибудь обратится к нему с подобной просьбой. От нахлынувшего волнения у него на время пропал дар речи, что позволило Фредерику дать некоторые пояснения.
— Видите ли, почтенный магистр, Великий князь Вильгельм — достойнейший правитель из тех, кого когда-либо рождала земля. Он являет собой средоточие чести, мужества и справедливости, о его мудрости народ слагает легенды и песни. Это я говорю вам как верный подданный Короны. Как человек же, трезво глядящий на вещи, насколько мне позволено будет судить о самом себе, могу сказать, что Его Величество изрядный негодяй, невежа и глупец, каких поискать. Вам я могу признаться честно: я ненавижу Его тупоголовое Величество.
— Вынужден вас огорчить, господин герцог, — дождавшись короткой паузы, как можно тактичнее перебил Фредерика алхимик. — Но при всем моем к вам уважении и вере в чистоту ваших помыслов, я не могу позволить себе отдать в ваши руки эликсир, дабы вы обманом заставили князя принять его. Вот если бы Его Величество сами изволили захотеть стать чуточку добрее...
— Боюсь, что я оказался неверно понят, — теперь настала очередь герцога перебивать своего собеседника. — Как я уже сказал в начале нашей беседы, я прошу эликсир для себя. В самом прямом смысле. Я ненавижу Его величество и давно ищу способ избавить себя от этой ненависти. Это не то чувство, которое подобает испытывать подданному к своему монарху. Кроме того — и это для меня не менее важно — ненависть мешает моей дружбе с Ричардом, воспитанным таким образом, что не может не питать к отцу должного уважения. Мне не хотелось бы, чтобы между двумя друзьями была какая-то неискренность или недосказанность.
— Нет ли у вашей светлости какой-то еще причины столь рьяно бороться со своей ненавистью к Великому князю? — Рудольф, чуть склонив голову набок, пристально посмотрел на герцога.
Тот смутился под этим взглядом и какое-то время молчал. Но потом ответил открытым и вполне добродушным смехом.
— Вы чрезвычайно проницательны, достопочтенный господин Гаттиус! Вы правы, тысячу раз правы. Нет, я действительно сожалел о своей ненависти к Вильгельму по указанным мною выше причинам. Но есть еще одна, которая заставила меня искать выход из положения как можно скорей. Дело в том, что Его величество во время своего недавнего путешествия по восточным странам встретил колдуна, о котором говорят, что он способен читать в душах людей как в открытых книгах, определять их истинные чувства и тайные помыслы. Не знаю, насколько верны эти слухи, но способности чародея так восхитили Вильгельма, что тот уговорил его поступить к себе на службу. Колдун должен прибыть со дня на день, и я... — Фредерик беспомощно развел руками.
— Да, я вас хорошо понимаю, — улыбнулся Рудольф. — Продолжайте, прошу вас.
— Я пытался победить в себе ненависть к князю различными способами. Уговаривал себя, силился вспоминать Его величество только в те моменты, когда он поступал красиво, благородно, по-доброму. Мой Бог, у меня разболелась голова, прежде чем мне на память пришли два или три ничего не значащих эпизода. Напоминал себе по десять раз на дню, что он — мой монарх, но это только приумножило мою ненависть. Узнав случайно о вашем прекрасном изобретении, я не мог не увидеть в этом знак свыше. Фредерик, сказал я себе, вот твой шанс! Ты станешь добрее, и недостойное чувство больше не найдет себе пристанища в твоем сердце. Скажите, ведь ваш эликсир сможет мне помочь? — с искренней надеждой в голосе спросил герцог.
— Полагаю, да, ваша светлость, — подумав, ответил Рудольф. — Я не стану утверждать, что вы воспылаете к князю страстной любовью, но со своей ненавистью вы справитесь.
— Это именно то, к чему я стремлюсь! — Фредерик порывисто вскочил с кресла. — Прошу вас, магистр, помогите мне. Поверьте, моя благодарность не разочарует вас.
Рудольф махнул рукой, не желая слушать о деньгах, и тоже встал на ноги. Хорошо, что он в порыве отчаяния не избавился от всех запасов эликсира, иначе герцогу пришлось бы достаточно долго ждать, пока готовятся ингредиенты.
Достав из недр буфета — стоит ли говорить, что он был столь же стар, как и остальная мебель в доме, — плотно закрытую колбу, Гаттиус немало помучился, извлекая из нее пробку. Окинув быстрым взглядом фигуру герцога, он налил жидкость в ложку, которая, возможно, была серебряной, но тщательно скрывала свое благородное происхождение под слоем черного налета.
Рудольф протянул дрожащей рукой ложку Фредерику, который, не задумываясь, принял ее и разом вылил содержимое себе в рот. К чести герцога надо сказать, что при этом он даже не поморщился, что, доложу я вам, было совсем не легким делом.
Несколько секунд Фредерик стоял совершенно неподвижно, затем лицо его просветлело, и он в немом восхищении повернулся к Рудольфу. Герцог достал кошель с деньгами и, не спрашивая цены, положил на стол три золотые монеты. К слову будет упомянуть, что это было больше, чем Гаттиус выручил за весь свой проданный эликсир.
Алхимик не стал больше отказываться от оплаты. В нем просыпалось желание жить. Да и золотые монеты выглядели весьма и весьма соблазнительно.
Фредерик склонил голову перед Рудольфом.
— Сердечно благодарю вас, магистр, — обрел он наконец дар речи. — Я не смел и надеяться, что изменения наступят столь скоро. Ненависть во мне тает быстрее, чем снежинка в ладони. Теперь я чувствую, что заплатил вам мизерную плату за такое волшебное средство, — герцог снова потянулся к кошелю.
— Оставьте, прошу вас! — Рудольф замахал руками. — За те деньги, что вы заплатили, вы можете взять у меня все мои запасы эликсира. Будем же надеяться, что посещение моего скромного жилища пойдет вам на пользу.
Фредерик сердечно распрощался с алхимиком и покинул его дом, напоследок еще раз рассыпавшись в благодарностях. Рудольф улыбался. Сегодня у него был повод для радости.
####
Прошло два месяца. Рудольф, не ставя перед собой новых сверхзадач, все-таки много работал, выполняя различные заказы. Ему неизменно сопутствовал успех, осознание того, что он смог помочь Фредерику, окрыляло старого алхимика. Не сочтите меня любителем красивых фраз, но сделать счастливее хотя бы одного человека в своей жизни — это совсем не мало, поверьте.
О молодом герцоге Рудольф вспоминал довольно часто, гадая, доведется ли им еще хоть раз свидеться. И, я вам скажу, довелось. Фредерик Бремон, герцог Кронсбадский вновь нанес визит старому алхимику.
Пока шел обмен приветствиями, Рудольф с интересом рассматривал своего визави. Несмотря на то, что прошло совсем немного времени, герцог как будто бы стал заметно старше. Лицо утратило малейшие признаки неуверенности, стало спокойнее и мудрее.
Гаттиус не успел поинтересоваться целью визита Фредерика, герцог заговорил сам:
— Я проделал длинный путь для того, чтобы выразить свою глубочайшую признательность за ваш волшебный эликсир. Он не просто помог мне справиться со своей ненавистью, он сделал из меня совершенно другого человека.
— Прекрасно, прекрасно... Я очень рад, что эти изменения, судя по всему, пошли вам на пользу. Так, значит, ваше отношение к Великому князю?..
— Никакой ненависти! Честное слово, я не испытывал ни малейшей ненависти, убивая его. В ту ночь я вознес молитву небесам за упокой души Вильгельма и был совершенно искренен. Князь не виноват, что господь сотворил его мерзавцем, и я надеюсь, ему будет даровано царствие небесное, — Фредерик, склонив голову, осенил себя крестным знамением.
Рудольфу показалось, что смысл сказанного ускользает от него, несмотря на то, что герцог говорил достаточно громко и отчетливо.
— Убивая? Но... простите, я, кажется... — старик беспомощно развел руками, не в состоянии подобрать нужных слов.
— Полноте, магистр, — мягко сказал Фредерик. — Прошу вас, не подумайте, что это решение далось мне легко. С моей вновь приобретенной добротой мне было невероятно тяжело своими руками принести смерть человеку, даже если этот человек — чудовище. Но когда на другой чаше весов благополучие целой страны — моей страны, заметьте, — мне пришлось сделать выбор. Вильгельм своим бездарным и жестоким правлением довел княжество до грани катастрофы. Если бы бедствовали только простолюдины, это еще можно было в какой-то степени оправдать, челяди не д олжно быть излишне сытой. Но ведь за время правления Вильгельма разорился не один представитель древнего и знатного рода! Мы теряли тех людей, на чьих плечах держится государство. Еще немного, и Великое княжество превратилось бы в легкую добычу для любых завоевателей, которым только придет в голову пойти на нас войной, — Фредерик перевел дух.
Он смотрел Рудольфу прямо в глаза, говорил просто и честно, не пытаясь оправдаться ни перед ним, ни перед самим собой. Старый алхимик держался за голову.
— Но, ваша светлость...
— Простите, что перебиваю вас, магистр, но теперь меня правильней называть «Ваше величество», — мягко сказал Фредерик.
— Величество? — Рудольф отнял руки от лица. — Конечно, Ваше величество, но как же сын Вильгельма, Ричард, если я не ошибаюсь?
— Ричард... — Фредерик склонил голову. — Ричард был моим единственным другом. Он был честным, благородным человеком, но, к величайшему моему сожалению, слишком юным и слишком слабым, чтобы взвалить на себя тяжкий крест управления государством. А после него я был ближайшим родственником Вильгельма и первым претендентом на трон. Знали бы вы, дорогой магистр, скольких бессонных ночей, скольких душевных терзаний стоило мне принятие этого сурового, но необходимого решения. И я не смог... не смог убить Ричарда своими руками. Это сделал один из преданных мне людей... которого впоследствии пришлось устранить, ибо тайна, которую знает более одного человека, перестает быть тайной. Я знаю, все это звучит довольно зловеще, но, магистр, если бы вы увидели, как много мне удалось сделать за столь короткий срок...
Рудольф, не дослушав нового Великого князя, встал и вышел за дверь, оставив гостя одного в своем собственном доме. Неподалеку, спешившись, вели негромкую беседу несколько вооруженных людей, составляющих, по всей видимости, свиту Фредерика. Они проводили старика пристальным взглядом, но не стали задерживать.
Рудольф Гаттиус направился в ближайший трактир и там горько напился, чего не делал до того дня ни разу в своей долгой жизни. В этом трактире он и рассказал случайным слушателям эту историю. Он рассказывал ее потом еще много раз, так как стал завсегдатаем того заведения.
В тот день, придя домой — Фредерика там уже, само собой, не было, — Рудольф вылил все запасы эликсира и уничтожил все записи, по которым его можно было бы создать. В этом я лично вижу самый печальный момент во всей истории.
Не в смерти Великого князя Вильгельма, который — у нас нет оснований не верить Фредерику — был большим негодяем. И даже не в гибели Ричарда, о котором мне, признаться, ничего не известно. Рудольф проклял свое творение — вот что заставляет меня грустить. Он посчитал, что допустил в формуле какую-то ошибку и эликсир способен нести людям только горе и несчастье. Бедный старик! Он действительно ошибся, но вовсе не в формуле. Рассчитывая количество снадобья, которое надлежало выпить Фредерику, Гаттиус смотрел на его массивную фигуру. Герцог, если вы не забыли, обладал богатырским телосложением. Если бы эликсир следовало давать, как пишут на современных лекарствах, «на килограмм веса», Фредерику действительно причиталась бы изрядная порция. Но ведь доброта — это лекарство для души, что бы каждый из нас ни понимал под этим словом. Я не хочу оклеветать герцога, назвав его, что называется, мелкой душонкой. Лучше сказать так — размеры его души были отнюдь не так внушительны, как рост и ширина плеч. И в эту небольшую душу просто-напросто влили слишком много доброты.
Со времен великого Парацельса люди знают — всякое лекарство может стать ядом. Стоит лишь переборщить с дозировкой.

*красный лев — еще одно название философского камня