Громадный черный ворон с трудом протиснулся в бойницу и принялся долбить клювом цемент у основания оконной решетки. Илона замахнулась на него полотенцем.
- Кыш, проклятый! Успеешь наклеваться!
Птица нехотя взмахнула крыльями, грузно поднялась, но не отлетела и на семь локтей – тут же вернулась назад, и с остервенением принялась за прежнее занятие. Совсем одурев от запаха крови, ворон желал как можно скорее добраться до его источника.
В подвале было холодно. Впрочем, на весь замок Чахтице не нашлось бы комнаты, которую было бы возможно протопить – массивные каменные стены поглощали тепло, сами оставаясь мертвенно ледяными. Но холоднее всего было в подвале, так что просто стыла в жилах кровь. И не только в жилах…
Почувствовав, что начинает замерзать, Эрзсебет выбралась, наконец, из ванны. По её ослепительной коже стекали тёмные струи, а густые чёрные волосы, как ни старалась она убрать их повыше, намокли на концах и слиплись острыми неопрятными сосульками. Вторая служанка, Дорка, едва живая от страха, принялась поливать графиню подогретой водой из большого кувшина. Розовые ручейки устремились к ближайшей стене, расплываясь вдоль неё узкой лужей – дальше стекать было некуда.

- Действует? – вдруг спросила с улыбкой Эрзсебет, глядя прямо в глаза служанке.
- Да, госпожа, - пролепетала Дорка, - сегодня… вы сегодня особенно молодо выглядите.
Графиня рассмеялась, довольная:
- А как же! Чем чище была душа, тем совершеннее средство. А эта бедняжка воспитывалась в строгости, никогда не покидала своей светёлки. Они все, мои питомицы, невиннее цветов на лугу… Илка! Чего глазами хлопаешь, дура? Давай полотенце!
Илона рванулась к госпоже и неловко ударилась плечом о край «железной девы», подвешенной на цепях над ванной. Полая фигура с длинными шипами, куда запирали очередную жертву, позволяла графине собирать драгоценную кровь с минимальными потерями. «Железная дева» качнулась на скрипнувших цепях, и запоздалые густые капли скатились в ванну…

Эрзсебет пожелала провести этот вечер в одиночестве, как обычно бывало в «дни омоложений». Она велела придвинуть кресло поближе к камину и поставить рядом канделябр. Прежде чем стенные часы пробьют полночь, графине хотелось в последний раз оживить юную жертву, отдавшую ей молодость и красоту, прибавившую свои годы жизни к её, графини Батори, бессмертию. Оживить в памяти – это была своего рода благодарность, пусть даже милое создание и не представляло собой ничего особенного, достойного воскреснуть в воспоминаниях.
Графиня положила себе на колени небольшую шкатулку и достала из неё четыре сложенных листочка, аккуратно надписанных и запечатанных красным сургучом. Исходящий от них едва уловимый аромат жасмина тут же вызвал в памяти кукольное личико Кэйталины, её голубые, всегда наивно распахнутые глаза, соломенные кудряшки волос, звонкий голосок.
В первое время своего пребывания у графини девушка пыталась писать письма домой. Но, не получая ответа (ещё бы, ведь Эрзсебет перехватывала всю переписку своих воспитанниц) скоро бросила это занятие. Девичьи излияния были нисколько не интересны Батори, так что она даже и не читала этих писем. Но теперь свершившееся таинство смерти придало глупышке тот оттенок исключительности, которого ей так не хватало при жизни. Сейчас эти бесхитростные послания могли бы показаться даже занимательными. Графиня распечатала первое письмо и принялась читать.

«Милый Патрик, ты, наверное, давно встревожен отсутствием вестей от меня. Эта утомительная дорога, хлопоты с обустройством в Чахтице, представление графине отнимали столько времени и сил, что я, право же, не могла взяться за перо. В остальном позволь тебя успокоить, дорогой брат, Трансильвания – мрачное место, однако вряд ли заслуживает своей ужасной славы. Единственные оборотни, встреченные мной в здешних краях – это лошади на почтовых станциях, которые немедленно обращаются в туман, стоит лишь возникнуть потребности отправить письмо либо совершить поездку. А единственный ужас, преследующий меня вечерами – неистребимая скука. И это при том, заметь, что нас здесь пятнадцать девиц, все из обнищавших дворянских родов. Настоящая женская обитель! Словом, дядя при его скверном характере мог придумать для меня что похуже, например, спешно выдать замуж, заточить в монастыре или просто убить. Я, что называется, отделалась малой кровью. Кстати, помнишь, мы с тобой читали у Гесиода о том, как Геракл черпал свои силы из «золотых яблок» - лимонов. Сегодня утром приезжал дальний родственник графини Дьёрдь Турзо, и поскольку сама она в это время была на охоте (да-да! она страстная охотница, представляешь?), уехал ни с чем, оставив в подарок пять штук этих самых лимонов, вроде бы, захваченных у турок. Я не могла дождаться вечера – от плодов исходил такой волшебный аромат. Так что я взяла один из них, отрезала приличный кусочек и положила в рот. Патрик, ты вообразить себе не можешь, какая это гадость! У меня до сих пор сводит челюсти при одном воспоминании об этом кисло-горьком вкусе. Я все пять лимонов закопала во дворе, от греха подальше. Думаю, они были сильно недозрелые, или Турзо нарочно хотел посмеяться над графиней, он вообще большой шутник. Что касается самой графини Батори, то слухи в её отношении оказались верны – в свои семьдесят с лишком лет она выглядит на двадцать пять. Как ей это удаётся, хотела бы я знать? Береги себя, дорогой брат. Я уверена, что в скором времени мы сможем снова увидеть друг друга. Твоя Като».

Эрзсебет усмехнулась и бросила листок в камин. Безусловно, Кэйталина была самой наивной среди её воспитанниц. Когда уже все остальные осознали грозившую им опасность, Като продолжала ничего не подозревать. Глупость её и погубила. В день рождения графини, принеся ей поздравления, девушка воскликнула: «Ваша милость, откройте же секрет своей молодости!» - «Конечно, милая, - улыбнулась Батори. – Скоро ты всё узнаешь». И она сдержала своё обещание…
Графиня покачала головой и вскрыла следующее письмо.

«Дорогой Патрик, я надеюсь, что моё письмо застанет тебя в добром здравии, поскольку, не получая из дому никаких вестей, я уже начинаю беспокоиться. Или это мрачные пейзажи Чахтице сделали меня такой тревожной? Жизнь тут суровая, почти полудикая. По ночам иногда трудно бывает уснуть из-за тоскливого воя волков, которые в деревнях забираются чуть ли не во дворы. Они сбиваются в стаи и тем больше наглеют, чем суровее становится зима. Отчасти из-за этого, отчасти просто по вредности графини мы почти всё время сидим в замке, вышиваем или слушаем катехизис. Зато я обрела популярность в нашем маленьком девичьем кругу. Среди всех я единственная понимаю местный диалект настолько хорошо, чтобы впитывать леденящие кровь истории крестьян о вампирах и оборотнях, которые затем пересказываю вечерами. Смерды рассказывают, что по весне в лесу порой оттаивают обезображенные тела, а иногда рыбаки вылавливают их прямо из озера. Они и саму графиню считают вампиром. А впрочем, я не удивлена – она столь жёстко обращается со своими слугами, что заслужила все эти сплетни. Девицы после моих рассказов уснуть не могут от страха, но на следующий же вечер просят рассказать что-нибудь ещё. Я прежде над ними только посмеивалась, но в последнее время и со мной творится что-то странное. Началось это после отъезда Вилмы, моей подруги. Графиня отправила её назад к родителям после очередной мелкой ссоры (у Вилмы всегда был характер бунтарки, это мне в ней и нравилось). В ту же ночь я проснулась от ужасных криков, вся в холодном поту. Мне показалось, я узнала голос подруги, хотя в этих воплях мало оставалось человеческого. Я бросилась будить остальных, но никто ничего не слышал. То же самое повторилось и на следующую ночь, а потом ещё дважды. Ни другие воспитанницы Батори, ни слуги не слышали этих криков. Саму графиню я не стала спрашивать, боясь, как бы она не посчитала меня за сумасшедшую и не стала запирать. А сегодня ночью из сна меня вырвало ледяное прикосновение к моему плечу. Я открыла глаза и, увидев Вилму, в сильном волнении вскочила с постели. Она не дала мне заговорить, приложила палец к губам и вышла из комнаты. Я последовала за ней, хотя меня колотил озноб. Вилма спустилась по лестнице, ведущей в подземелье. Когда-то, ещё при прежних владельцах там была замковая тюрьма. Теперь дверь в подвал всегда заперта, туда никто никогда не ходит. Подруга остановилась у этой двери, оглянулась на меня и… исчезла. Патрик, я думаю, мне нужно вернуться домой. Попробуй убедить в этом нашу родню. Посылаю тебе самый нежный поцелуй и томлюсь в ожидании нашей встречи. Като».

Это письмо поразило графиню. Кэйталина запомнилась ей подвижной, легкомысленной девушкой, без умолку болтающей о пустячках. Казалось, у неё срывалась с языка любая мысль, едва успевшая зародиться в хорошенькой головке. Те, кого одолевали призраки Чахтице, вели себя иначе. Их Эрзсебет всегда могла распознать с первого взгляда и вовремя принять меры. Графиня почувствовала, как её охватывает необъяснимый холод, и поспешно пошевелила поленья в камине. Сноп искр с треском взметнулся над пламенем. Подождав, пока охваченное пламенем послание превратится в горстку невесомого пепла, Батори сломала следующую печать.

«Патрик, я не знаю, получал ли ты мои письма. Я уже ничего не знаю. Ты молчишь, а я либо схожу с ума, либо оказалась ловушке, подготовленной для меня самим Дьяволом. Графиня – не вампир. Она гораздо, гораздо хуже. До меня и прежде доходили слухи, что она купается в крови невинных девственниц и тем продлевает свою молодость. Но я лишь смеялась, ведь такое даже вообразить невозможно. Но с некоторых пор мне каждую ночь стала сниться Вилма. И всегда возле той самой двери. Я писала тебе и про Вилму и про дверь в прошлом письме. Дошло ли оно до тебя? Три дня назад Батори раскладывала пасьянс и одна карта выпала у неё из рук. Агнесс, тоже воспитанница графини, желая угодить ей, подняла карту и увидела пикового туза. Она вся затряслась, заплакала и убежала к себе в комнату, откуда до сих пор не выходит. А ведь она ничего не знает! И ничего не видела из того, что видела я. В общем, как я писала, мне часто снится Вилма, и это уже стало невыносимо. Служанка графини Дорка всегда носит на поясе связку ключей. Вчера ночью, когда она уснула, я пробралась к ней, выкрала связку и нашла ключ от подвала. Мне казалось, я перестану видеть эти утомительные сны, когда, наконец, смогу отворить таинственную дверь в подземелье… Что я там увидела! Такие страшные инструменты можно встретить только в пыточных застенках тюрьмы Сигишоара. А главное – огромная ванна, похожая на чугунный саргофаг и покрытый бурыми пятнами каменный пол. Я разом поверила во все здешние легенды. Патрик, милый, не молчи, ответь мне на это письмо. Я не знаю, что там говорит тебе дядя и другие родичи, как они тебя настраивают. Быть может, ты совсем изменился. Но даже если ты теперь ненавидишь меня, даже если презираешь – сжалься! Умоляю, забери, спаси меня отсюда! Твоя Като»

Так она всё знала?! Быть того не может… Эрзсебет снова вызвала в памяти образ своей воспитанницы, теперь уже придирчиво вспоминая её жесты, разговоры, выражение её лица. Где она так ошиблась? Что упустила? Но ведь нет же, нет, в поведении Като не было ни капли тревоги, ни следа того панического ужаса, которым вопила каждая строчка этого письма.
Эрзсебет подняла глаза и увидела своё отражение в зеркале на противоположной стене. Отблески свечей и камина исказили образ. Графине показалось, что на неё смотрит измождённая женщина средних лет, с обвислой кожей и злобным выражением потухших глаз. Она поспешно отвела глаза от зеркала и дрожащими руками принялась распечатывать последнее письмо. Но зрение что-то вдруг стало её подводить. Буквы расплывались, наезжали одна на другую.
Да ещё перед внутренним взором упорно стояло миловидное личико глупой девчонки, которая с радостью, по одному мановению руки побежала вслед за графиней в подвал «смотреть, как делают элексир юности». Такому самообладанию позавидовал бы наёмный убийца. Она, оказывается, знала… Почему же она…
Дрожащими пальцами Эрзсебет поднесла письмо почти к самому носу и наконец-то смогла его прочесть.

«Глубокочтимый брат, ваше упорное молчание сотворило то, чего не могли добиться ни дядина ярость, ни нотации отца Бартоломью – я осознала всю глубину своего падения. Благодарю вас, мой стоик, за то, что не дали погубить свою жизнь. Роковая ошибка юности забудется очень скоро, вы вступите в законный брак, покроете себя славой в сражениях с турками, и совершите все те доблестные деяния, которые помогут искупить ваш грех. Что касается меня, то я заслужила весь этот ужас – ведь даже сейчас я ни в чём не раскаиваюсь. Я по-прежнему люблю вас. Это безумие. Это страшный грех и позор. Но это сильнее меня. Тот ад, в который я здесь попала – лишь преддверие к ожидающему меня в ином мире. Стоит ли огорчаться, что он начался немного раньше положенного срока? Но я ещё могу помочь остальным пленницам Батори – мы с вами чудесно разменяли мою девичью честь на удовольствия, однако мне хотелось бы и прибыль получить. Графиня жаждет невинной крови? Прелестно, я помогу ей сделать правильный выбор. Пусть захлебнётся моим бесчестьем! Прощайте и примите заверения в моём глубочайшем почтении. Ваша сестра, Кэйталина Мария Сонди».

Последнее письмо белым мотыльком порхнуло в огонь вслед за остальными. Графиня задыхалась от ярости:
- Ах, она, дрянь! Мерзавка развратная! Блудница! А с виду-то… с виду… чистый ангел. Распутница! Мразь! С родным братом…
Поток ругательств оборвался, когда Эрзсебет случайно задела языком один из передних зубов. Зуб зашатался и… выпал. Вслед за ним начали выпадать и другие. Боясь прямо посмотреть в зеркало, графиня краем глаза заметила копну седых волос.
- Дорка! Илона!
Голос стал бессильным и трескучим. Служанки её не услышали. Эрзсебет хотела бежать, скорей найти лентяек и приказать им готовить новую ванну, разбавить её чистой, невинной кровью, чтобы смыть эту, запятнанную страшным грехом. Но она уже не могла подняться. Стремительное старение скрючило суставы. Навалилась одышка, что-то отчаянно кололо в левом боку. Подвывая от страха, графиня поднесла руки к лицу. Кожа на них высохла, как пергамент, а сквозь неё просвечивали синие верёвки вен. На неё словно обрушились разом все болезни, положенные по возрасту.

Утром слуги обнаружили в комнате графини безобразную старуху, разбитую параличом и абсолютно безумную. Родственникам Батори так и не удалось от неё добиться, куда подевалась прекрасная графиня Эрзсебет, в конце-концов незнакомка была признана ведьмой и сожжена на костре.

(с)Sharga