Звонок на мобильный. Мигающее имя на дисплее и дурацкая фотка моей жены. Никогда не прикреплял фотографий к контактам. Зачем эту прикрепил - не знаю. Решаю не брать трубку. Не могу и не хочу ни с кем говорить. Даже с ней. Руки сжимают руль автомобиля. Разрыдаться бы, забиться в истерике, да не получается.
Вкривь и вкось как-то все в этой жизни. Сам виноват во многом, хотя и оправданий предостаточно.

Вспомнил первый год совместной жизни. Практически ведь с нуля начинали. И ничего, оптимизма - полные штаны. Потом ребенка завести решили. Да, именно так и было. Другие сначала беременеют, а потом уж за голову хватаются. Мы же - нет, правильные, продуманные и сознательные. Тоже мне, продуманные. Ни кола, ни двора - они ребенка заводят! Счастливые бегали, радостные, когда, уже через месяц, быстрый тест аптечный сделали. Бегом на учет к гинекологу становиться, там говорят - еще рано. Еле дождались.
Цветами, фруктами задаривал, на крыльях летал. Придурок.

А потом – кровотечение на пятом месяце открылось. Жену в больницу, сам возле нее правдами и неправдами. Вида не подавал, что переживаю. До сих пор лицо ее помню, как стенка белое. И взгляд сосредоточенный такой, будто она забыла что-то и, если вспомнит, то обязательно все обойдется.
На ночь в больнице оставили, а утром врачи стало известно, что беременность спасти не удастся.
У жены слезы, истерика, я же держусь. Поддержать пытаюсь, Наташка же плачет и все сказать что-то пытается. Я сначала не понял, потом прислушался – она передо мной оправдывается.

-- Не смогла я его спасти, не смогла...

У меня у самого слезы на глаза навернулись, что сказать, чтобы Наташку убедить, что ни в чем она не виновата, не знаю. Прикоснуться и то к ней боюсь, чтобы больно не сделать. Так и сидел рядом, обнимал ее не касаясь: одной рукой за перила кровати вцепился, другой, через Наташку, в раму железную. Поднять ее хотелось с кроватью вместе и нести на руках. И говорить, говорить без умолку, чтобы верила, что все еще будет у нас хорошо.

По-настоящему плохо же стало через какое-то время. Когда выяснилось, что детей она не сможет иметь уже никогда. Только и жждал, когда у нее вырвется: «Ты же обещал, что все еще будет...»

Давно это было, четыре года назад. Потом в работу с ней ударились. С остервенением каким-то, словно и не работали вовсе, а злость на боксерской груше выколачивали. Выматывались, но получалось, и работать, и бизнес расширять. И когда, вокруг о кризисе заговорили, мы и внимания не обратили. Пахали по-прежнему. Пока самих не коснулось.
Дальше - хуже, все думали, застой небольшой. Да и сейчас так думаем, надеяться ведь надо. А денег попросту нет. Должников - тьма, а платить не спешат. Из банков же, где кредиты и задолженности, звонят аккуратно, три раза в день.
И Наташа сейчас наяривает, чтобы от меня услышать, что за день ничего не решилось и опять в депрессию и злобу удариться. Уже третий неотвеченный звонок от нее. Наверное, напишу ей просто, чтобы не волновалась и не ждала сегодня. Не могу домой ехать, хоть ты тресни! Так в машине и сидел бы до утра. Сигарет, слава Богу, почти пачка.

Мобильный опять оживает. Думал, опять жена, когда - нет. Отцовский номер.

— Алло.
— Как дела, говорить можешь? - он всегда спрашивает, привык, что я занят могу быть и по вечерам.
— Могу, могу. Тебе что, Наташа звонила?
— Нет вообще-то. Позвонил вот спросить, может, в гости заглянешь?
— Нет, пап, не сейчас, - автоматом отвечаю ему, словно мне есть чем заняться.
— Ну смотри, а то давно уже тебя не видел.
— Пап, подожди, подожди, - спешу, чтобы он не успел положить трубку, - ставь чай, я сейчас буду.

* * *
— Вот это дело! - отец радуется, встречая меня на пороге.

Я в очередной раз думаю, какая же я скотина, лишний раз заглянуть к нему не могу. Разуваюсь, снимаю куртку и прохожу на кухню.

— Чай-то я поставил, - говорит он, - да, пока ты ехал, еще картошку пожарить успел. Селедка вот с лучком, салат. Но, это по желанию.

— Да нет, я не голоден, - отвечаю ему и вдруг понимаю, что не ел с самого утра, - насыпай давай, - поправляюсь, уже с улыбкой.
— Эх, молодежь, сам таким был, - отец наваливает мне тарелку картошки.
— Как ты? - оглядываюсь по сторонам, пытаясь вспомнить, когда я последний раз был у него в гостях. Становится стыдно.
— Да потихоньку, ты ешь давай. Как я, как ты - потом поговорим.

Он достает из холодильника запотевшую бутылку водки, показывает мне.

— По рюмашке?

Сначала хочу отказаться, я же за рулем, а потом вспоминаю, что вообще в машине всю ночь сидеть собирался и соглашаюсь.

— Но за руль тогда не пущу.
— Да я и не поеду.
— Ну и лады, - он наливает мне рюмку и себе грамм тридцать, - я так, символически, здоровье беречь уже надо. - Выпиваем за встречу и продолжаем ужин.
— А картошка у тебя по-прежнему самая вкусная, - хвалю я его, и это правда.
— Ну тебе-то грех жаловаться, так, как Наташа готовит, редкая хозяйка умеет. Как у вас с ней?
— Нормально, - неопределенно отвечаю ему я. Хотя, у нас на самом деле все нормально. Да, нервы на исходе, да, злимся. Но это все из-за финансовых проблем. Из-за того, что помочь друг другу не можем. По крайней мере сейчас. А касательно "потом", потом тоже ничего неясно. Это злит еще больше. Иногда кажется, что все образуется, иногда же, вот как сегодня, хоть в петлю лезь от безысходности.

— Наелся или еще? - отец убирает пустые тарелки со стола.
— Спасибо, давай чай пить.
— Идем тогда в дневную лучше. Там сядем, - ощущение уюта, появившееся от вкусного ужина и домашней, давно забытой обстановки, сменяется беспокойством. Если в дневную, значит, не просто так отец звонил. Значит, разговор будет. Интересно, о чем? Наверняка ничего хорошего. Или Наташа ему звонила или еще что-нибудь.
Отец ставит поднос с чаем на журнальный столик, мы садимся в кресла, стоящие по разные стороны от него.

— Вот, чай пока пьешь, может, полистаешь, - он достает старый альбом, в котором хранятся фотографии семьи моего деда. Я любил рассматривать их в детстве. Особенно военные. Сам дед про войну говорить не любил. А вот фильмы смотрел с удовольствием. Соглашался с актерами, протестовал, иногда усмехался, незлобно кляня режиссера за неправдоподобность. Мне он своих комментариев никогда не пояснял. Говорил, что это у него так, старческое кряхтение.

— Да как-нибудь в другой раз, - отказываюсь, хочется, чтобы отец уже начал говорить о том, зачем позвал.
— Ну вот эти посмотри, по крайней мере, - он достает из альбома две фотографии.

На одной из них дед, совсем молодой еще красноармеец, с ним еще несколько солдат на фоне какого-то здания, построенного в турецком (а может арабском, кто их разберет) стиле. На второй - тоже дед, в форме, смеется и гладит осла, на котором восседает какой-то узбек. Эти фотографии я помню с детства, как впрочем, и все остальные. Помню даже, что эти две еще довоенные.

— Ты даты посмотри, - настаивает отец.

Переворачиваю, с другой стороны стоит одна и та же дата "20 июня 1941 года". Два дня до начала Великой Отечественной.

— Ну и что? Он, кажется, говорил, что в их командировку посылали на восток куда-то.
— Именно, - подтвердил отец, - это он в Самарканде. А знаешь, что это была за командировка?
— Да мало ли...
— Ну, тогда слушай, - отец встал и начал мерить комнату шагами. Интересно, почему он так разволновался? Надеюсь, не расскажет мне какую-то страшную семейную тайну, что дед уже тогда участвовал в секретных испытаниях ядерного оружия, и, что все эти годы семья удивляется, почему я не родился шестипалым с жабрами и о двух головах?

— Я тоже не знал про эту его поездку. Он мне про нее рассказал после своего первого инсульта. Боялся, что не выживет. Потом мы с ним много общались на эту тему. В то время, по приказу Сталина, искали захоронение Тамерлана. Слышал о таком?
— В школе проходили.
— Местным Москва не доверяла, точнее, доверяла, но проверяла. Да и искали могилу Тамерлана не совсем в интересах науки. Стране нужны были деньги. Поэтому часть ученых была прислана из столицы, охрана же состояла сплошь из сотрудников московского НКВД.
— Подожди, а разве не захоронили Тамерлана в степи, прогнав потом, чтобы скрыть могилу, сотни лошадей?
— Нет, нет, с Чингисханом путаешь, - замахал головой отец и продолжил:
— В самих раскопках дед, конечно, не участвовал...
— Подожди, при чем здесь дед? Ученым он не был, в пехоте служил, насколько я помню, а ты про НКВД говоришь.
— Я тоже так думал, пока он мне в больнице не начал обо всем рассказывать, - отец махнул рукой, мол, не о том сейчас речь, - Так вот, во время раскопок, дед с другими сотрудниками НКВД охранял вход в склеп Гур-Эмир, гробницу эмиров. Внутрь они не заходили. Поэтому о самих раскопках я уже узнавал из книг, - он кивнул на стопку книг, приготовленных, по-видимому, к моему приходу.
— Интересно, но к чему ты ведешь?
— Дальше началось самое интересное. Мулла и местные власти были против раскопок. Говорили, что нельзя тревожить дух Тамерлана, а то начнутся войны по всей земле. Директора музея даже арестовали по приказу самого Сталина. "За саботаж и распространение ложных слухов". Раскопки продолжали, сначала были вскрыты могилы сыновей и внука Тамерлана, Улугбека. Ученые, периодически выходившие из склепа на воздух, уже тогда начали жаловаться на духоту и тяжелый воздух в склепе. Некоторые перешучивались: "Что, разбудили дух Тимуридов?" Открытие гробницы Тамерлана назначили на 21 число.

* * *
Работа не заладилась с самого утра. Все никак начать не получалось. Несколько раз пропадало электричество, и склеп погружался во мрак. Когда же начали сдвигать нефритовую плиту, лебедка сломалась и плита рухнула назад.

— Перекур, - объявил Семенов, руководящий раскопками.
— Чуть камеру не угробили, - проворчал кинооператор.
— Ну не угробили же, - вяло ответил кто-то из ученых.
— Я чайку пойду выпью, - кинооператор направился к выходу из Гур-Эмира.
— Странный народ узбеки, - заключил кто-то из экспедиции, - жара такая, а они чай хлещут горячий.

Малик Каюмов, кинооператор, сидел в тени дерева и пил чай. По периметру, вокруг склепа стояли бойцы НКВД в форме рядовых красноармейцев. Неожиданно его внимание привлек шум за углом. Послышалась русская речь и довольно спокойный старческий голос в ответ: "Пусти, главный ваш нужен. Срочно очень".
"Опять земляки бушуют", - подумал Малик и пошел объясниться с ними на родном языке.

— Что здесь происходит? - он для солидности начал по-русски.
— Да вот, бельмечут чего-то, старшего требуют, - перед бойцом стояли три старика с белыми, как снег, бородами.
— Я самый главный, - сказал Каюмов и продолжил уже на родном языке, - чего вам, отцы?
— Узнать хотели, как работа идет? - начал один из них, по-видимому, старейший.
— Нормально идет, - соврал кинооператор.
— И лебедка не ломается, электричество не гаснет? - осведомился второй старец, - и врать старшим тебя родители не научили?
— Откуда знаете? - смутился Малик, разыграть грозного начальника перед старцами явно не удавалось.
— Сын, ты нашей крови, ты должен понять, - опять заговорил самый старший, - нельзя этого делать. Смотри и в Книге Жизни написано, - он достал из складок одеяния книгу, она блеснула на солнце множеством камней, которыми была украшена обложка, и открыл ее где-то на середине.
"Если потревожить прах великого Тимур-ленга - разразятся войны по всей земле", - прочитал Малик арабскую вязь. О Книге Жизни он слышал предания в детстве и точно знал, что это легенда. Такой книге нет в природе, а то, что ему показывают - несомненно, подделка. Уж хотя бы потому, что не дано ее читать простому смертному, даже легенда об этом говорит. Лишь Избранные могут прочесть пару строк. И лишь Тот, кто способен остановить неминуемое, сможет прочесть ее, когда над Землей нависнет беда, и совершить чудо.

— Избрали тебя, вот и прочел, - старец словно угадал мысли Малика. Хотя сделать это было несложно - легенда известна всем.
Малика еще больше разозлили хитрости земляков.

— Разговор окончен, отцы, - грубить в ответ не позволял обычай, - Не пускать, - бросил он бойцу и зашагал по направлению к склепу.
— Нельзя, нельзя!- старцы перешли на крик, к ним поспешили еще несколько бойцов.

Плиту пришлось поднимать вручную. Гроба под ней не оказалось. Еще одна плита.

— Малик, - крикнул Семенов, - ты же местный! Тут надписи какие-то.

Каюмов оторвался от камеры и заглянул в могилу.

— Прочитать можешь? А то может, и не Тамерлана откапываем.
— У Тамерлана было четырнадцать имен, они здесь и написаны, - Малик наклонился и рукой стряхнул вековую пыль с продолжения надписи, - и текст еще.
— Какой текст?
— Так, суеверие. "Того, кто осмелится потревожить прах великого эмира, постигнет кара, и войны разразятся по всей земле".
— Понятно, все, как и обычно здесь, на Востоке, - заключил Семенов, - Продолжаем!

* * *

— А утром, как ты знаешь, началась Великая Отечественная война, - завершил рассказ отец.
— Любопытная легенда.
— Да, любопытная, - кивнул отец, - я, лично, думаю, что это совпадение. Бывают совпадения и похлеще. Но позвал я тебя не из-за этой истории, свидетелем которой стал дед.
— А что же тогда?
— Уже на следующий день все участники экспедиции, даже бойцы НКВД, свято верили в правдивость легенды. Но ни старцев, ни книги найти не удалось. Местные только разводили руками и говорили, что Книгу Жизни, если она существует, могли принести только посланники свыше.
— Ну а дед, а дед-то здесь при чем?

Отец помедлил немного:

— Он получил ее. Ему оставили эту книгу. Сказали, чтобы спрятал, и что она найдет своего хозяина.
— И где она?
— В Самарканде. У меня есть план, дед точно указал место.

— Папа, ну что ты предлагаешь? Тем более, ты сам говоришь, что не веришь в легенды. Почему тебя тогда волнует эта книга?
— Книга есть, - твердо сказал отец, - Дед описывал ее как довольно большую по формату, с чистыми пергаментными листами. Он тоже не верил в легенду, но то, что сумасшедшие старцы оставили ему эту книгу, - это факт.

Отец продолжал шагать по комнате, словно решаясь сказать еще что-то.

— Дело в том, - наконец-то решился он, - что ее обложка украшена рубинами. Ровно 555 камней, каждый размером с ноготь. В центре же, в золотой оправе, находится изумруд размером с голубиное яйцо, - он посмотрел на меня, - Вот так вот. Родовое достояние, оставленное нам тремя безумцами.

Мы помолчали. Отец молчал наверняка, чтобы я проникся глубиной признания. А я искал несостыковки в рассказанной мне истории.

— И зачем он ее там прятал? Почему не привез домой?
— Так война же была, уже на следующий день половину отряда и твоего деда вместе с ними отправили на передовую. Куда ему с книгой туда?
— Ну а позже почему за ней не вернулся?
— Да потому же, что и я за ней никак собраться не мог. Потому же, что и ты раз в год только выбираешь время, чтобы ко мне в гости заглянуть. Нет, я не упрекаю, я понимаю. Дела. А у деда твоего - четыре года войны с немцами было, затем в Маньчжурии три года был. Потом женился, мы с братом маленькие, так и не выбрался. А все надеялся, пока инсульт его не свалил. А я вот тебе рассказываю, и сердце прямо заходится. Злюсь, что сам не смог съездить. А еще больше злюсь, что и так жизнь прожить можешь, как мы с дедом. Никогда не решившись.

"Так идут за годом год, так и жизнь пройдет, и сотый раз маслом вниз упадет бутерброд", - пронеслись у меня в голове давно забытые цоевские строки.

* * *
— Сейчас нас ждет дорога в Самарканд, там мы устроимся в отеле, а завтра проведем занимательную экскурсию по этому замечательному городу, - голос у гида был довольно неприятным.

Не могу поверить, что я пошел на эту авантюру. Уже четыре дня я мотаюсь по Узбекистану с туристической группой. Туристический тур Ташкент - Бухара - Шахрисабз - Самарканд - Ташкент. Самарканд - конечная точка нашей экскурсии. День в Самарканде, ночевка, выезд в Ташкент, потом - аэродром и Москва. Безумие чистейшей воды. Неужели я в самом деле вернусь в Москву с книгой, одна обложка которой стоит миллионы? "Пятая плита у правого подножия арки, ведущей к входу в склеп." Не может быть! Да там давным-давно все в асфальт закатали!
Чем дольше я находился в Узбекистане, тем меньше верил в успех этой затеи. Даже не в успех, в правдивость.
Не верю я, что книга эта была на самом деле. Может, солнце напекло деду, пока он на посту стоял. А может, колориту местному поддался.
Не верю. Я-то не верю, а Сталин, судя по всему, поверил. Нет, не в книгу. Он вообще поверил в легенду о гробнице Тамерлана. Тому самому Малику Каюмову удалось встретиться с Жуковым и рассказать ему историю раскопок. Уже в конце сорок второго. Жуков же передал все Сталину.
И Сталин поверил. И приказал в срочном порядке вернуть останки в Гур-Эмир. Судя по книгам, которые собрал мой отец, захоронение произвели 20 ноября 1942 года. Да, да, фашисты со всех сторон поджимают, а Сталин об останках мертвеца заботится. Личные распоряжения отдает, как захоронение должно быть произведено, с историками в кабинетах сидит.
А 22 ноября - победа под Сталинградом, перелом в ходе войны.
И не только этим занимается Сталиню По непроверенным данным над линией фронта летает несколько самолетов. За штурвалами – летчики-асы. Груз на борту каждого из них – чудодейственные православные иконы, привезенные со всех концов Союза. Один из самолетов летал исключительно в сопровождении двух истребителей. Его груз Сталин посчитал самым ценным. Икона Владимирской Богоматери, оригинал, сохранившийся в течение почти двух тысяч лет, привезенный в Россию в XII веке из Константинополя. Ей приписывались многие чудеса, главное из которых, случилось в 1395 году. Именно тогда Тамерлан захватил Рязанские земли и пошел на Москву. Князь Василий (сын Дмитрия Донского) не имея малейших шансов на победу, упрашивает владимирцев одолжить ему икону. Икону несли на руках в течение десяти дней. Владимирцы, все кто мог, сопроводали икону, твердя без конца: "Матерь Божия, спаси землю русскую!". Встречали икону всей Москвой.
Тамерлан, по преданию, в это время спал в шатре, на подступах к Москве.
«И такой сон снизошел на свирепого грозного завоевателя-инородца: с высокой горы спускаются к нему святители с золотыми жезлами, а над ними в сиянии ярких лучей и божественном величии стоит Лучезарная Дева, окруженная бесчисленными ангелами с огненными мечами, направленными на Тамерлана...
Тот проснулся в холодном поту и немедленно созвал совет. Мудрецы так истолковали сон, что Лучезарная Дева — не кто иная как сама Богоматерь — заступница русских, и сила ее неодолима. Наш летописец пишет: "И бежал Тамерлан, гонимый силою Пресвятой Девы".
Литература, собранная отцом, увлекает меня все больше и больше. Интересно, безусловно, но не тогда, когда едешь на поиски книги, надеясь на чудо, в которое ум отказывается верить, а логика упрямо твердит, что все это красивые легенды и не более.
"Бред", - отрываюсь от книг и смотрю в окно автобуса, везущего нас в Самарканд. Всем давно известно, что война готовилась заранее. Война была неминуема. Если бы ее не начал Гитлер - начал бы Сталин. И не поверю я никогда, что можно сдвинуть могильную плиту и изменить ход истории. Перевернуть страницу и изменить судьбу. Нет, так не бывает. Хотя и хотелось бы.
Беру в руки мобильный и начинаю строчить СМС-ки Наташке, оставшейся в Москве.

* * *
Ужасная ночь в отеле, духота не дает спать. Так и хочется выбежать из отеля и побежать на поиски склепа. Нет, не за книгой. Просто убедится, что это миф, сон, бред. Что ничего нет, никакой книги, украшенной рубинами на несколько миллионов. И спокойно лечь спать. А затем вернуться домой. С пустыми руками. Опять в кризис и проблемы. Позвонить жене и сказать...
Не знаю, что ей сказать.
Что в отчаянии человек надеется на чудо, на выигрыш, на клад... Но это все миф.
Сказать, положить трубку. А потом написать еще сообщение, простое, как записка в школьные годы: "Я люблю тебя!"
И уйти, пропасть навсегда, сгинуть...
Это нервы, просто нервы. И ощущение безысходности. Завтра это станет реальностью. Но завтра.

День оказался хуже ночи. Экскурсовода я не слышу. Мы ходим по Гур-Эмиру. На мгновения меня захватывает красота построек и я забываю, зачем я здесь и едва сдерживаюсь, чтобы не прервать экскурсовода, довольно сухо излагающего нам историю раскопок. А периодически, просто отключаюсь и, как установку, кручу в голове фразу: "Я не сумасшедший, я не сошел с ума, я не сумасшедший"...

* * *
Ночной Самарканд остывает после дневной жары. Арка перед входом в Гур-Эмир. "Первая, вторая... пятая", - я отсчитал пятую плиту у правого подножия арки и начал рассматривать, как ее можно достать. Хватит ли мне моих нехитрых инструментов? Попробовал пальцами края плиты. Пытаться выдолбить ее здесь при помощи зубила и молотка? И надеяться, что мной не заинтересуется какой-нибудь случайный прохожий? Безумие.
Пальцы не нащупали никакого цемента, связывающего плиту с другими плитками. Это уже что-то.

— Здравствуйте, - голос за моей спиной заставляет вздрогнуть, словно меня от удара нагайкой. Я чувствую, как подскакивает давление и кровь приливает к лицу.

— Добрый вечер, - я медленно оборачиваюсь, готовя легенду, что я здесь делаю, практически среди ночи.

Передо мной стоят трое. Три старика с длинными, белыми, как снег, бородами, и о чем-то перешептываются между собой по-узбекски.

— Да, мы уже все подготовили, - кивает один из них, - Просто подденьте плиту монтировкой. Вы же за этим пришли?

Что ответить? Нет, я просто гуляю? Или убежать, оставив рюкзак?

— Совсем на деда похож, - говорит по-русски тот, который стоит справа от старшего. Остальные согласно кивают головами.
— Вы знали моего деда?
В ответ кивки головами.
— Бери Книгу, сынок, ты же за ней пришел.
— Неужели вы те самые старцы, о которых я слышал еще от отца?

Опять кивают, солидно так, медленно.

— И вы так просто отдадите Книгу Жизни человеку, который хочет "наковырять" из нее рубинов? Вы же верите в нее.
— Мы не верим, мы знаем, - молвит старейший, - и рубины здесь ни при чем. Главное, чтобы в нужный час ее прочел Тот, который может остановить неминуемое. Не меряется все в рубинах и деньгах, но вы это еще узнаете.
— Уж не я ли им буду?
— Нет, - впервые я вижу, как старики машут отрицательно головами и начинают вдруг растворяться в ночном воздухе.

"Помни это Книга Жизни, в ее названии больше, чем ты думаешь", - словно дымкой витает голос старейшего.

Год спустя.

Финансовые проблемы мне удалось решить, не продавая рубинов. Даже если бы и не получилось - вряд ли бы их тронул. Вначале рука не поднялась, медлил. Теперь уж точно знаю, что беречь буду эту книгу как зеницу ока. Теперь я точно знаю, что в ее названии больше, чем я думал тогда, год назад. Я верю в пророчество. Верю, что придет время, когда ее необходимо будет прочесть. Когда найдется Тот, который способен остановить неминуемое. Возможно, для всей Земли. Возможно, он уже родился.
Родился, вопреки всему, пришел на этот свет, когда его никто не ждал и даже не надеялся на его приход.
Лежит сейчас и смешно агукает в детской кроватке, держа своими цепкими пальчиками меня и Наташку за пальцы.