Всё в этом мире как-то не правильно устроено: в молодости не различаешь оттенков – есть только белое и чёрное. Полностью доверяешь человеку, который тебя легко потом предаёт или продаёт (в зависимости от обстоятельств дела). До полного разрыва отношений обижаешься на какие-то мелочи и запросто прощаешь смертельные обиды. Понятно, что опыт приходит с годами, но всё ж есть незыблемые вещи в этом жестоком, разрушительном мире: слёзы радости и горя одинаково солёны, деньги веками не пахнут… в общем - всё приходящее, Музыка – Вечна, как-то так! но довольно лирики:

* * *
Наше знакомство началось с конфликта...
Начало сентября. Я, пьяненький, нетвёрдой поступью шагаю по длинному коридору студенческого общежития. Будучи уже в статусе третьекурсника с брезгливостью наблюдаю под ногами хаотичную, а порой и паническую возню «абитуры». Кое-кто примелькавшись, даже начал раздражать…
Общага у нас суровая – пошёл водички в раковине набрать, чайку, допустим, попить, вернулся с разбитой вдрызг физиономией. За что?.. А просто так… Многие съезжали, а точнее сбегали не прожив и двух-трёх месяцев из этого «вертепа» - беспробудное пьянство, постоянные драки, заблёванные тёмные коридоры – дурдом, короче… но кто оставался никогда не жалел об этом. Не-е, может, кто и жалел на самом-то деле, чёрт его знает? но вслух этого точно не озвучивал…

И вот шествуя, вижу: Какой-то «левый» (ни разу его до этого не видел) хмырь вывел в коридор абитуриента с моего факультета и вальяжно ему так, барственно… с претензиями… что там наваливает в уши, тыча ладошкой в лоб, поучая, типа: - Дубина ты, простофиля…
«Ага, суч-чёнок, напрягает за водкой… без денег» - в таком ракурсе увиделось мне происходящее – «Ща я тебе устрою, нах….».
Дело в том, что «своих» первокурсников, мы, старшие, никому (кроме себя, конечно) трогать не позволяли, а уж - «бегать за во-одкой»…
Подрулив к ним, я, перехватив руку барчука, – Ступай – кинул в сторону абитуриента. - Ты чё ахуел? Дёрнул отсюда, баран, – это я уже выговаривал в лицо «смельчаку», опрометчиво рискнувшему напрячь студентика. По правде сказать, в пьяном ли запале, или же в темени коридора, я, видать, должным образом не оценил комплекцию противника. Вблизи он оказался здоровенным таким типум. Даже через чур.
- Чё-о? – он сперва опешил, непонимающе взирая на меня. - Чё те надо?

«Ух ты какой крепыш. Спортсмен никак? Вот ни дай бог боксёр…»

- Чё не понял?.. Въебу щас – поймёшь!.. дёрнул отсюда, говорю, – продолжал я свои разъяснения, готовясь влепить ему в носяру…
Но дальше случилось непредвиденное. Мною: Тот самый «спасаемый» абитуриент, хватает меня за шкварник и как кутёнка отталкивает в сторону. Теперь опешил я. Лёжа на полу:
- Ты чё – говорю. – Совсем ибанутый? Я ж за тебя…
А они уже вон оно чё: вдвоём на меня буром прут. Кулачищами своими машут – Куда ты рыло своё суёшь? – А я-то гляжу - они в сговоре!.. И по ходу оба - спортсмены… и вроде точно боксёры…
Тогда (тьфу..тьфу..тьфу) обошлось без мордобоя. Отбрехался кое-как. Затаил обиду, естественно. И вскоре опять с ними встретился…

Общага «гудела». Все только приехали, все при деньгах – пьют. С утра до вечера, с малыми перерывами на здоровый хмельной сон, я перемещался по этажам из одной комнаты (где только что кончилось застолье) в другую (где это застолье начиналось). И вот пересёкся с ними обоими в комнате девушек, которых собрался этим ночером «чемпиндохнуть». Я был не один. Они тоже с товарищами…
Настороженно стали выпивать, ведя светскую беседу «о погоде и друзьях… о делах и об ином» предчувствуя, впрочем, скорую драку и… минут через пятнадцать-двадцать мы уже дружно «ржали», взахлёб рассказывая всякие забавные случаи из жизни тут же подтрунивая друг над другом. Курнули. Откуда-то появилась гитара… Познакомились, и сдружились. Крепко. Оказалось они – родные братья. Вадик – старший, принятый мной за барчука и Жека – младший, тот, что абитуриент… Девушек, кажется, в тот раз «матросить» не стали…

* * *
Общался я как-то всё больше с Вадиком, хотя он в нашей общаге не жил. Квартировался где-то в студгородке. Вадим вообще был удивительным человеком: Мой ровесник, он экстерном, в пятнадцать лет закончил школу, поступил в Политех и, учась на четвёртом курсе, шёл пока на красный диплом. Нет, он был далеко не «ботаник» - с лёгкостью пропускал занятия, мог пропасть на месяц-полтора неизвестно куда… уходил с нами в пьяные загулы, хотя практически не пил… так за компанию куролесил, и был знатный ходок по бабам. Мы даже устраивали споры, кто первый из нас «сунет под хвост» той или иной крале… Он даже мне однажды жизнь спас!

Дело было так: Пили мы на крыше общаги; а чё? – жарко - загораем, птички поют, весна! Прятались от жены Сани Киселёва, которая бегала и выискивала его, пьяного, по этажам… Жена Киселя потом рассказывала – Выйду на крылечко, слышу – поют где-то, засранцы (мы естественно с гитарой, куда без неё?). Громко поют. Пройдусь по этажам – тишина, как в склепе… выйду – опять поют, что за чертовщина?..
И вот я в хмельном бахвальстве, демонстрируя тогдашней своей пассии Светке молодецкую удаль, сначала маршировал по парапету, а затем свесился с крыши на вытянутых руках, а обратно залезть не могу - сил нет, да и пьяный в дымину. Эти ржут там как кони, а я вишу себе из последних сил (пальцы сами «разлипаются») и думаю – Всё, приплыл! Вернее довыкаблучивался…сейчас грохнусь и-и…
Вадик втащил меня обратно. – Я, Вань – говорит. – Сразу почуял что-то неладное… - Хорошо, что он был с нами тогда и не пил, а то я бы сейчас…

Связала нас с Вадиком музыка (прямо как в песне гр. «Мираж»). Мы оба неплохо играли на гитаре, пели. Я, правда, уже тогда играл в студенческой рок-группе, но Вадик блатовал меня организовать свою, новую группу и играть исключительно death-metall в стиле Cannibal Corpse, Napalm Death или, хотя бы в стиле его любимого Burzum’а. Я настаивал, что «Дисикратет Грейвс» (не знаю как правильно пишется по-английски), а именно такое название было придумано для нашего metall-бэнда, должен играть что-то менее грязное, но не менее брутальное, что-то типа My Dying Bride, Amorphis или, в конце концов, Carcass (прошу прощения у непросвещённых в названиях и стиле)…
Вадим вообще - творческая натура и всегда втягивал меня в какие-нибудь авантюры, как то: участие в КВНе или в смотре студенческой песни. Замутит, а сам потом раз и пропадёт неожиданно недели на две, а мне отдувайся. Сначала я обрушивал на него свою злобу и психи – Вадя, чё за херня! Ты куда делся?.. Оно МНЕ надо было?.. – а потом привык, как-то...

Ему вообще многое сходило с рук…
Вот представите себе картину: Общежитие, часа четыре пополудни, мы с Вадиком Шмелёвым (фамилия у него такая) уже в хлам пьяные (по крайней мере, я - точно), примостились на подоконнике возле умывальника и выводим рулады под аккорды извлекаемыми на гитаре моими умелыми руками (скромненько я так, да? – прим. авт.). Пред нами табурет, на котором – водка – 1 литр, стопки – 3 штуки (любой мог подойти и угостится), банка с соленьями и краюха хлеба. Поём на два голоса, но не в унисон, а терциями (или как там). Я извлекаю аккорд Фа мажор и в две глотки… громко: - Пасле-едний а-ангел - Фа перетекает в кроткое Соль мажор: - на земле-е-е – ставлю Ля минор, ударяю по струнам сильно и тут же глушу ладонью, а в образовавшейся тиши, что есть мочи, но проникновенно (как нам кажется) орём: - С разби-И-И-И-итым сердцем. – Жёсткое Ля переходит в Фа мажор. Также ором, и также на пределах голосовых связок – Лишё-О-О-О-оный кры-ыльев… - Опять же Ля минор, затем Фа мажор с переходом на Соль, и тихонько поём: - И я не узнаю его в толпе-е-е-Е-е - конечный мягкий Ля минор и всё заново, но голосами на тон, а то и на полтора выше: - Пасле-едний а-ангел на земле-е-е… С разби-И-И-И-итым сердцем… Лишё-О-О-О-оный крыльев…
И так душевно у нас прям получается и хорошо, что прибалдев от собственного а-афигительного песнопения я смежил ясные свои очи, пытаясь внутренне слушать эту сотворенную нашими голосами божественную (не меньше!) гармонию и красоту…

- Так-так-так… кто тут у нас? – чей-то паскудный, в своей абсолютной немузыкальности, голос вырывает меня из мира прекрасного. – Ну конечно, Гилие! Кто же ещё сподобится?
Открываю один глаз: коменда, змеюка, ехидно ухмыляется. А с ней целая делегация. «Батюшки мои» - обомлел я: декан нашего факультета Пал Петрович, проректор по АХЧ (какой-то упырь, не знаю его имени) и… ректор нашего ВУЗа господин Д. собственной персоной. - «Пипе-е-ец»!!! – со всей своей шоблой.
- С какого факультета будете-с вокалисты? – глядя на нас… табурет… вокруг… тихо поинтересовался ректор.
- Мои, – на выдохе, обреченно прошептал Пал Петрович. И снова вздохнул как больная корова.
- Понятно… Так, а здесь у нас что? – бодро прошёл ректор в помещение умывальника (оно же кухня), разряжая обстановку. А за ним и вся евойная свита. – Ну Гилие… – вместо прощания выдавил из себя декан, понуро посеменив следом. На пожелание удачи и дальнейших успехов это как-то мало тянуло. Скорее даже наоборот…

Всё-таки интеллигентнейший человек наш ректор. Не чета коменде. Поинтересовался - «чьи холопы?» - и ушел себе остальные «достопримечательности» дальше осматривать. А эта, дура необразованная (что с неё возьмёшь?), завелась: - Я вас выселю… вы у меня попляшете… я вас - та-та-та… та-та-та – затянула свою шарманку на полчаса. И так, блин, на душе муторно… Водку ещё конфисковала, змеюка!

Я потом был на ректорате. Даже хотели отчислить (в очередной раз), но оставили – «до первого замечания (опять же, в очередной раз)». Вы спросите: - а Шмелёву-то что? Ни-че-го! Вадику всё - как с гуся вода…

* * *
Наша дружба кончилась так же неожиданно, как и началась. Как-то он мне объявил, что у них с Наташкой всё серьёзно (они встречался уже месяцев восемь) и он едет завтра знакомиться с её родителями. На что я резонно заметил:
- Никаких - завтра!!! Мы же завтра едем за ударной установкой, ты что забыл? Ничего не знаю, в три встречаемся на остановке. И только мне не приди!..

Он не пришёл… Я прождал час, матеря его распоследними словами: - Блядь, променял меня на какую-то бабу… чё эта за друг? Фуфлыжник какой-то… Да пошёл он…
Вернувшись в общагу, которая жужжала как встревоженный улей, узнал последние новости: - этой ночью умер Вадим… как какой?.. Ну, Вадик… Шмелёв, друг твой… Та-ак, умер…

Это потом я узнал, что он был болен лейкемией (теперь стали понятны его внезапные пропажи на несколько недель)… что врачи, когда ему было двенадцать лет, пророчили ещё максимум два-три года жизни… что в тот злополучный вечер у него горлом пошла кровь, а в больницу, куда его доставили не было крови для переливания - кончилась (время такое было). Я правда слабо верю в то, что всё дело в отсутствии этой самой крови, но… человек всегда оставляет себе такие лазейки – если бы, да кабы… А то что никто не знал о болезни, так это Вадик запрещал говорить… Ему было (да и теперь есть) девятнадцать…

Со смерти Вадима прошло уже десять… или одиннадцать?.. да, одиннадцать лет, а я был у него на кладбище всего два раза. Первый раз - когда хоронили, а второй:

Второй раз я был у него месяцев через семь… или восемь после смерти. Зимой. В январе или феврале, сейчас точно не помню – бухой был. Пил с новыми знакомыми – будущими архитекторами в их общаге, стоящей на отшибе города у самого кладбища. Тогда проникнувшись алкогольной грустью, я рассказывал своим новым друзьям о «солнечном мальчике – Вадике Шмелёве». И видимо что-то тронул в их душах, что мы все решили непременно помянуть такого хорошего человека… и именно на его могиле, благо не далеко… и всё равно за водкой идти, так какая разница? Я догадываюсь, что инициатором этого демарша был именно я…
И вот нас пятеро, бредущих по колено в рыхлом снегу, по тёмному кладбищу. Мечущихся от постамента к постаменту (я не очень хорошо помнил место захоронения, тем более мы перелезли через забор откуда-то с боку и с противоположного края), до рези в глазах всматриваясь в выгравированные на граните фамилии и лица усопших – молодые, старые, всякие - которые в свою очередь кто осуждающе, кто со злобой, но в большинстве своём с грустью и изумлением смотрели на нас.
Мы нашли могилу Вадима. Выпили, закусывая снегом. Я даже, по-моему, пьяно всплакнул, что-то ему рассказывая. У него вместо деревянного креста теперь стоял добротный памятник из чёрного гранита. Гравюра на камне, подсвеченная зажигалкой – вроде похож, а вроде и не он. Мастер-гравёр видимо, всё же схалтурил. Ну да Б-г с ним… На верху постамента стоял маленький белый херувимчик - с крылышками за спиной и корзинкой в пухлой детской руке, в которой тогда лежал рыхлый снег. Кудрявый такой мальчуган…
Вадик вообще-то всегда был коротко стрижен. Я думал – дань моде (тогда многие косили под бандитов), а он просто, наверное, лысел. В детстве, возможно, он был всё-таки кудрявым, и мне стало понятно - это мамин херувимчик… именно таким Вадим останется в её памяти навсегда – маленьким кудрявым ангелочком.
Я пьяно пялился на этого пузатого карапуза с крылышками и думал - а каким в МОЕЙ памяти останется Вадик?..

* * *
На годовщину смерти Вадима выпивал с его братом. Как водится – помянули. Жека с горечью рассказал, что вот: - Установили на могилке Вадима памятник… красивый такой, знаешь… мать долго выбирала. Там, понимаешь, даже ангелочек такой был, каменный… ну или из чего там делают?..
- Из гипса.
- Ну, или из гипса. Так представляешь какие-то, блять, уроды, с-сука… крылышки ему за чем-то отломали… Что за люди-то такие? Вот зачем, объясни?..
Я молчал, пережёвывая кусок сала. Рассматривал узор на ковре под ногами.
- Крылья отбили… на грудке пытались что-то начертить… на сердце похоже… какой-то железкой, видимо, карябали…
- Ключом…
- А-а? Ну, или ключом… чёрт его знает?.. Спугнули их, наверное. Только полсердца получилось… сатанисты, блять, какие-то, что-ли?.. У-ух, попадись они мне… Э-э-эх – горько вздохнул Жека, начисляя ещё по пятьдесят грамм. – Ну, Вань, давай – за Вадика… не чокаясь…
Мы молча выпили. А что я мог ему сказать?.. Ни-че-го!

Напились мы в тот день - караул. Я несколько раз пел под гитару одну и ту же песню. Громко. Почти ором, рвал связки и струны. Да только Жека так ничего и не понял…

С Жекой дружим до сих пор…

(с) Иван Гилие