* * *
Уединившийся с ярко накрашенной, исполненной профессионального сострадания к холостякам брюнеткой Джилли на заднем сиденье собственного "додж-каравана" Трот Нунан, бродячий торговец библиями, оказался застигнутым полицией штата Мичиган в лице инспектора Макреди и его напарника, сержанта Хоббса.
Старенький «додж был припаркован злосчастным торговцем к обочине 77-го шоссе в районе бензоколонки, возле местечка Нью-Хейвен.
Диспозиция парочки перед арестом не оставляла ни малейших сомнений в том, что Трот и Джилли планировали заниматься вещами, как выразился сержант Хоббс, крайне предосудительными.
Джилли и Нунан были препровождены инспектором Макреди в местный полицейский участок, и вместо мягких подушек «доджа» им пришлось разместиться на длинной деревянной скамье, возле которой разлёгся какой-то долговязый бродяга.

Странный тип, подумала Джилли.
Ей было двадцать три, и многое в жизни продолжало удивлять её.
Бродяга, со своей стороны, ничуть не удивился их появлению – он лишь нехотя дёрнул плечом и продолжал дремать, вытянув длинные ноги в изодранных джинсах на всю ширину прохода.
Оглядевшись по сторонам, Джилли с недоумением уставилась на дремлющего бродягу, тогда как Нунан лишь покосился на него с откровенной брезгливостью.
Нунан, плотный, коротенький и лысоватый мужчина лет сорока, то и дело порывался подойти к барьеру, за которым, упёршись локтями в покрытый пятнами от кофе и хлебными крошками стол, восседал сержант Джефф Сондерс, заполнявший бесконечный протокол задержания.
Но, едва привстав со скамейки, Нунан тут же шарахался обратно.

– Привет, друг! Ты вроде не из местных. За что сцапали? – окликнула, наконец, бродягу нетерпеливая Джилли.
Бродяга вздрогнул и открыл глаза – слегка задумчивого, как показалось Джилли, серовато-жемчужного оттенка. Пару минут девушка пыталась разглядеть физиономию незнакомца, но всё оказалось тщетным.
Пол-лица бродяги укрывала седая щетина.
Остальное пряталось под обвисшими полями тёмной, утратившей форму широкополой шляпы.

– За что сцапали? За превышение скорости! – фыркнул бродяга.– Я слишком быстро соображаю для здешних мест. Час назад стало совершенно очевидным, что мысли – это отблески ощущений! Отсюда следовало несколько важных умозаключений... Потом пиво кончилось, я слегка подустал, и наступило время сиесты. Потом появился этот чёртов Сондерс и спросил, какого лешего я разлёгся на самом пороге табачной лавки? Сожалею, сказал я, но эта сторона улицы гораздо лучше затенена. Он взбеленился и поволок меня в кутузку, заявив, что тени здесь будет навалом!..
– Ха-ха-ха! А ты явно в форме, приятель, – оживился Нунан. – Хочешь, я продам тебе переплетённое в кожу настоящее Слово Божье? Как тебя звать? Имя у тебя есть – или, может, только прозвище, как у дворняжки?
– Я не покупаю резаную бумагу, приятель! – в тон ему отозвался бродяга. – Слова, записанные на всякий случай, либо бесценны, либо бесплатны... Будучи истинной дворняжкой, я люблю раскапывать тёмные стороны вещей. Ах, да... Леди и джентльмены: Бертольд-Кристобаль Расмуссен, к вашим услугам! Впрочем, чёрта ли вам в этой звуковой нелепице? Окружающие зовут меня Берти, а собутыльники – Заратустра. На днях я понял, какую добрую службу сослужили сказки Перро и Братьев Гримм несчастным мелкопоместным княжествам! Бисмарка поблизости не случилось: он бы этих сказочников сразу повесил... Люди-то читали сказки и верили, что власть королей незыблема, а настоящая жизнь бывает только задаром! Что королем или князем нельзя стать, но можно родиться. Это не сказки, а учебники по социальной адаптации! Взять, к примеру, «Кота в сапогах»: идеальное пособие по рейдерскому захвату...
– Перро? Это что, где-то в Финляндии? Было бы здорово никогда больше не слышать об этом... – разочарованно сказал Нунан.
– Было бы здорово, если бы на свете не существовало коммивояжёров, торгующих молитвенниками, а также блудливых девок и грязных бродяг! – откликнулся Сондерс, вытирая пот с подбородка.
– А вот и нет! Перед вами не личности, а социальные функции. Их попросту напялили для разноски! – весело сообщил бродяга. – Разнашиваем маски бродяг, торговцев, блудниц, потом меняем их на другие, словно пару ботинок... В этом всё дело.
– Заткнись, Берти! Ты и мечтать-то, небось, забыл о новых ботинках! – фыркнул Сондерс, ничего не разобрав в этой странной риторике.
– Зато обувная лавка не перестаёт мечтать обо мне, – туманно улыбнулся бродяга.
– Экая чушь! Шёл бы ты лучше вкалывать, Берти! – сказал Сондерс и бросил ручку на стол. – Тоже мне, философ. Умника строишь? Что может быть достойнее полезного члена общества? И какой прок от подобных тебе отбросов?!
– Не хвалите праведных, офицер: льстить добродетели – один из злейших пороков, – зевнул бродяга и, отвернувшись в сторону, закрыл глаза.
– Чтоб ты сдох, Берти! Сколько писанины оттого, что ты валяешься и дрыхнешь, где вздумаетс я, – проворчал Сондерс, вновь хватаясь за шариковую ручку, словно в порыве вдохновения. – Где же, спрашивается, ночует твоё человеческое достоинство? Ты же живой мертвец!
– Неоспоримое достоинство мертвеца в том, что смерти для него уже не случится, – неохотно пробормотал Берти. – Нет никого храбрее мёртвых.

– Можем ли мы к вам обратиться, сержант? – умоляюще проговорил Нунан.
– Можете, – проворчал Сондерс. – Мне две страницы осталось заполнить, а потом упеку вас в окружной суд! В соседнем местечке Тоттенхем есть судья Грин. Получите от него квитанцию на уплату штрафа, заплатите и проваливайте.
– Это не послужит оглаской для моей репутации? – осторожно поинтересовался Нунан.
Сондерс поднял глаза, с минуту молча смотрел на Нунана...
Хмыкнув, покрутил головой и вновь уткнулся в писанину.
Джилли прекратила подкрашивать блестящие розовые губки, насмешливо охнула и отодвинулась от недавнего приятеля:
– Ну что ты, пупсик! О нас с тобой и так полно шума...
– Молчи, вертихвостка!! – прошипел Нунан и испуганно глянул на Сондерса.
– Задай ей жару, красавчик! – прохрипел бродяга. – А то тут некоторые считают, что торговать своим телом куда честнее, чем крадеными молитвенниками!
– Тихо, вы! Не то получите ещё один штраф! – крикнул Сондерс.
В комнате воцарилась сонная тишина.
Лишь снаружи, за окном, забранным частой металлической сеткой, не смолкая, жужжали мухи. Казалось, вечер не наступит никогда.
Но вечер всё-таки наступил.

Троица, конвоируемая Сондерсом, не спеша уселась в красный «плимут»-кабриолет сержанта и умчалась в деревушку Тотенхем, лежащую в сорока милях от Нью-Хейвена.
По краям шоссе плотной стеной стоял мокрый лес.
Стемнело почти мгновенно.
Размытый ливнями участок дороги, тронутый встречей с колёсами кабриолета – Сондерсу очень хотелось попасть к судье Грину до темноты! – внезапно дрогнул, заскользил и обрушился.
Пресекая планы сержанта,«плимут» юзом вылетел на обочину.
Затем дважды перевернулся и исчез, смяв ограждение и мелкорослый кустарник...

...Кряхтя, вылетевший из кузова Сондерс встал на ноги, скрипнул зубами от боли и заметил воровато озиравшегося Нунана.
Остальных пока не было видно.
– Стоять! За мной, Нунан, – рявкнул Сондерс и, охнув, вскарабкался на обочину. – Где Берти и девка?
– Не знаю, сержант... По-моему, они сбежали! – сказал Нунан и поспешил, скользя и срываясь, выбраться на шоссе вслед за сержантом.
Видимых повреждений на торговце не оказалось.
– Вы их видели? – уточнил Сондерс.
– Да... Да! Кажется, они были здесь, наверху! – откликнулся Нунан.
Наверняка врёт, решил Сондерс. И что из этого?
В темноте всё равно ни черта не отыщешь.
Сержант поискал на поясе фонарик.
Похлопал по одежде в поисках телефона – тоже безрезультатно.
Махнув рукой, сержант произнёс:
– Рация осталась в машине. Я возвращаюсь за помощью. Сидите и не рыпайтесь, иначе мне придётся объявить вас в розыск и пошарить даже под мамочкиной кроватью! Пару шнурков, и ту во всём Мичигане не продадите...
Нунан испуганно кивнул, принимаясь суетливо очищать пиджак и брюки от налипшей грязи. Сондерс повернулся, снова охнув от боли – похоже, у него были сломаны одно или два ребра – и зашагал, прихрамывая, обратно в Нью-Хейвен.

Измученная, вся в синяках и кровоподтёках Джилли так и не смогла подтащить бродягу хотя бы к краю каменистой осыпи.
На слабый зов о помощи темнеющие стены оврага ответили столь причудливым эхом, что кричать девушке сразу же расхотелось.
Опустившись на камни, Джилли уткнулась подбородком в колени, вздохнула и с облегчением зарыдала.

– Не плачь, девочка! – прохрипел бродяга, задыхаясь от боли во всём теле. – Оставь меня здесь и ползи за помощью... Во всех бедах женщины виноват мужчина! Возвращайся, куда захочешь, но к себе домой – например, в Чикаго. Родишь там сына. Назовёшь его Сид-Завоеватель, и он больше не даст тебе подсаживаться в машины к заезжим торговцам... Не понимаешь? Все наши беды - от взаимо-непонимания! Будущее не отвечает никаким заботам о нём, а прошлое осознаёшь, только повернувшись к нему спиной... Снова не понимаешь? Это ничего... Не стремись, детка, к тому, что называют мудростью - это никчёмное достояние! Мудрость нужна отверженным для того, чтобы примириться с отсутствием разума...
– Какого чёрта ты мелешь, Берти? – спросила Джилли с усталой яростью в голосе.

Но бродяга затих, закинув голову назад, словно пытаясь увидеть что-то, подступавшее сзади из темноты.
Джилли схватила его за руку и почувствовала, что кисть мертва.
Давно мертва.
Сына родишь, как же, подумала Джилли и почувствовала, как эта мысль запускает в неё тугие, невидимые коготочки...
Она наклонилась к бродяге и припала ухом к его груди.
Затем выпрямилась, всматриваясь в неподвижную фигуру, словно пытаясь её запомнить.

Холодный свет звёзд падал Берти прямо в лицо.
На шоссе послышался шум мотора, затем перепуганный крик Нунана.
Блеснули переливы полицейской мигалки, и машина остановилась.
От неё отделилось четыре тёмных фигуры.