Они хотят расстаться… но что-то их еще удерживает. Вот они идут рядом по улице, невыразительно, как чужие. Но каждый думает о другом. Они вспоминают. Лена вспоминает, как трогательно он ухаживал за ней, как дарил цветы, впервые пригласил на танец и сказал:
-Какие у тебя глаза!

Шум моря – они познакомились в Крыму. Ночь, звезды. Он бережно укрывает ее своей курткой от прохлады, шепчет:
-Кисонька моя!

Николай вспоминает, как увидел ее на улице, и сразу бросились в глаза ее ноги, сильные, полные с мощными икрами. Как от вида ее ног заломило в паху и он, неожиданно для себя, нелюдимого, замкнутого, вдруг бросился за ней.
Он вспоминает, как впервые взял ее за грудь, оказавшуюся большой и мягкой и начал мять. Как впервые увидел ее, поросший густыми волосами половой орган, как в первый раз засунул туда член. Он вспоминает, как трогательно неумело Лена делала ему первый минет. Ее вопросительные глаза над членом: правильно ли? Хорошо? Приятно? Как он терпеливо учил ее делать минет, двигать ртом как следует. И как они мылись в душе вдвоем, и он нагибал ее над краем ванны и засовывал член и трахал… и трахал…

-Ну, что? – первой прерывает молчание Лена. – Может, зайдем в кафе? Посидим, послушаем музыку.
-Нет, давай лучше купим пива и домой.

Лена вздыхает. Ну вот, домой. Никуда они не ходят, ни в театр, ни в кафе. Все время сидят дома, будто пенсионеры. У Николая есть смутная надежда уговорить Лену потрахаться. Еще не ночь, ложиться спать рано. Хотя, скорее всего, она придумает причину, почему не надо. А, в сущности, и не очень хочется. Потому что скучно. А почему скучно? Нет, формально Лена готова на эксперименты. И на люстре они трахались, и на холодильнике и все позы перепробовали. Но все равно скучно. «Она ничего не хочет делать, чтобы возбудить меня по-настоящему, абсолютно ничего. Я так надеялся, когда она собиралась купить новую одежду, что она приобретет что-нибудь возбуждающее. Например, красивый прозрачный халат, отделанный мехом. Выйдет, надев его, ко мне, накрасив губы кроваво-красной помадой, закурит сигарету в мундштуку и посмотрит загадочно-презрительным взглядом. О, как я заранее был возбужден при этой мысли. А она что купила? Что?!!»

«Я так стараюсь, чтобы ему было хорошо. Каждый день делаю влажную уборку. Повесила красивые занавески. Стараюсь удовлетворить его, как женщина. Отдаюсь во всех позах, даже очень неудобных. Слежу за собой. Специально для него приобрела очаровательный костюм деловой женщины. На работе всем понравилось. А он на меня наорал. Сказал, что я выбросила на ветер деньги, заработанные тяжелым трудом. Он скупой, вот в чем дело. Вот!»

«Разве мне много нужно? Кусок хлеба и бутылка пива. Я устроился на эту работу ради нее, Лены. Ты работаешь, а дома тебя ждет красивая, понимающая с полуслова женщина. Она не говорит много, но каждый ее жест исполнен подлинной женственности. При одной мысли о такой женщины кружится голова. Нет, я ошибся, ужасно ошибся. Но как сказать об этом Лене? Мы должны расстаться, это ясно».

«Нет, у нас все хорошо. Наверное, все проблемы оттого, что нет детей. Нам пора подумать о ребенке. Он укрепит нашу семью. Сделает нас с Николаем по-настоящему близкими. Решено. Буду рожать».

«Когда я в последний раз трахался по-настоящему? В девяносто пятом? Или в девяносто шестом? Да, тогда мы были с Мариной. О, как она меня понимала. Я звонил в дверь, она открывала обнаженная в туфельках на шпильках, зевала и говорила:
-Опять приперся? Зачем? Нет, мне некогда. Я стираю.

Я врывался и искал у нее под кроватью любовника. Иногда находил. Марина смеялась. Я дрался с любовником, потом швырял Марину на постель и трахал, а она курила сигарету с отсутствующим видом. Однажды она сказала мне:
-Эй, онанист, посмотри, как я буду ссать. И села на унитаз. А я подсматривал в щелочку, а потом ворвался и трахал ее, а она упиралась руками в бочок и смеялась. Она любила ходить по дому, надев шляпу с вуалью, корсет и чулки, больше ничего. Задирала ноги на подоконник, скучала, закатывала истерики и оживала только к вечеру…

Однажды мы шли рядом по улице и спорили. Я сказал, что мне не нравится Борис Гребенщиков. Она дала мне пощечину и назвала скотиной. Я боялся, что никогда ее больше не увижу…»

«Все наладится, все будет как раньше, когда я рожу. Он станет нежным и заботливым. Огромное чувство ответственности, долга, заботы вызовет в нем прилив любви ко мне и к нашей маленькой дочке. Потом малышка подрастет. Мы будем водить ее в кукольный театр, в зоопарк. Назовем ее Луизой. Почему Луизой? Звучит красиво. Луиза Николаевна Потебенько».

«Сколько денег у мена Марина вытрясла – вспомнить страшно. И не жалко. На настоящую женщину никогда не жалко денег. Она так красиво умела просить:
-В чем дело? Я не поняла – мы идем в этот ресторан? Ты за кого меня принимаешь? Я до такого еще не докатилась. В этот ресторан ходят только колхозники.

И как чувствовала…

А как я купил ей торт в подарок, а она крикнула:
-Я, кажется, русским языком просила купить торт с орехами.

И бросила тортом мне в лицо. А потом мы стали драться, затем – я слизывал остатки крема с ее тела и моя девочка, наконец, улыбнулась…»

«Он будет дарить мне цветы каждый день. Но хорошо бы сегодня он тоже купил цветов».
-Коля! Купи мне цветы.

-Зачем?
-Но я же женщина. Купи мне цветы, пожалуйста. Ты мне так давно не покупал цветы.

-Лена, почему ты никогда не слушаешь меня? Я сто, тысячу раз объяснял тебе, что дарить цветы – атавизм, мещанство недостойное мыслящих, интеллигентных людей. Это бессмысленная трата денег, в конце концов.
-Но ты же покупаешь себе пиво по три рубля.

-Пиво можно пить. В нем калории, необходимые микроэлементы. Хочешь, куплю тебе мороженое?
-Я хочу хризантему.

-Нет, это становится невозможным. Никакого контакта. Как будто ты назло стараешься. Несмотря на все мои попытки достичь взаимопонимания.

«Ну, вот мы и дома. Сегодня нам нужно лечь в постель пораньше. Время, подходящее для зачатия. И все наладится. Как смешно он будет прыгать под окнами роддома. И напишет на асфальте: «Лена, спасибо за сына». Надо его сегодня соблазнить. Так и быть, надену этот мерзкий пояс с чулками. Накрашу губы кроваво-красной помадой. Интересно, почему мужчинам так нравятся проститутки? Нет, не пойму никогда. Презрительный взгляд из полуприкрытых век. Хриплый голос. Раз в жизни понапрягаюсь. В последний раз. Через три дня у меня начнется токсикоз. Меня будет беспрерывно рвать. Потом меня положат на сохранение. А потом рожу – и все. Навеки вместе».

©k-k-kloun