Второй муж моей тещи Юрий Васильевич допустить не мог, что от великой страны, где он живет, отвалится хоть крошка. Ельцину в вину ставил, что «японские подлодки у наших Курил так и шмыгают, так и шмыгают». Причем между Японией и НАТО для него разницы не было – как и между Калининградом и Владивостоком. Его можно понять: сам он, кроме Ленинградской области, нигде не был, жил за счет тещи. Но поскольку допустить не мог, что баба главнее – прислонялся к стране, как к опоре.
Многие так.

Я, в отличие от Юрия Васильевича, по России поездил.
Добирался и до Хабаровска, Петропавловска, Владивостока, через месяц буду в Калининграде, но полагаю, что и там то же, что всюду, за редчайшим исключением: где нет людей – красиво, а где есть – разбитые дороги, свалки посреди лесов-полей, в городах – страшненькие пятиэтажки, мелкая россыпь по недогляду выжившей дореволюционной застройки, воткнутые посреди этого добра наглые железобетонные домины (ясное дело, элитные). И всюду – грязь, грязь, грязь. И худо даже не оттого, что грязно, а что всюду одинаково грязно и одинаково скучно. Исключений из скуки глаза – Суздаль, Петербург, отчасти Москва – но их так мало, что всего три. На действительно огромную по территории страну.

Хотя не уверен, что великую.

Великое – результат сравнения, соотнесения. Если же, скажем, современный пятимиллионный Петербург соотнести с пятимиллионной Финляндией, то обнаружится, что питерский бюджет на 2012 год (13 миллиардов долларов) в пять раз меньше бюджета финского. Про дороги, экологию, школьное образование (финское - лучшее в Евросоюзе), продолжительность и качество жизни лучше вообще помолчать. И, если не оглядываться на великое прошлое – то у кого, спрашивается, великое настоящее? А ведь были финны сто лет назад – российская провинция, карельские избы с топкой по-черному, «ливки-ливки», чухна, сельский темный, дикий народ.

И вот Империя треснула, финский кусок отвалился, - а где же, спрашивается, кошмар? Независимость Финляндии нынешним русским с северо-запада только на руку: есть где делать шопинг, безопасно и с комфортом отдыхать, и даже лететь в европейские города выгоднее через международные аэропорты Лаппеенранты, Тампере или Вантаа. Во всяком случае, пассажиропоток аэропорта в Лаппеенранте за прошлый год вырос на 90,5% (каждый второй пассажир был с российским паспортом), а пассажиропоток «Пулково» – упал на 13,5%.



То есть большое не обязательно великое. И наоборот. Что, Силиконовая долина – велика по размеру? Что, для величия мужику надо иметь ноги как у слона, нос как у Буратино, а прочее - как у Рокко Сиффреди? Да и распад государств – часто меньшая трагедия, чем насильное сожительство, тут все как у людей. Разделение ЧССР на Чехию и Словакию ничуть не заставило потускнеть Прагу, но заставило сиять Братиславу.

Однако страхи Юрь-Василича, страхи юрьвасиличей, на все лады повторяющих (нередко – с чужого голоса, но чаще искренне), что развал СССР был величайшей трагедией, что «берите независимости сколько сможете» было преступлением, станут понятнее, если обратиться к современной российской парадигме. То есть к внутреннему устройству и к системе взглядов, которые объединяют большое количество людей, делают их нацией (я это слово употребляю в нейтральном смысле, памятую, что нации могут быть и преступными – как, например, немецкая эпохи Второй мировой).

Эта парадигма – прошу прощения, что в своих текстах повторяюсь – есть патримониальная автократия. То есть не просто вертикаль власти, но и право верховного правителя распоряжаться всем имеющимся в стране, как личной собственностью.

Патримониальная автократия – старая и достаточно надежная социальная система, вроде «жигулей»-классики. За 500 лет существования в России она лишь дважды потерпела крах, однако почти сразу – при коммунистах и при позднем Ельцине – проходила ремонт и восстанавливалась (при коммунистах – с диким креном в сторону тоталитаризма). Однако автократия – система дико устаревшая по отношению к либерально-демократической (основу которой составляют вовсе не всенародные выборы президента, премьер-министра или канцлера, а независимое существование земель, графств, кантонов в форме от федерации до конфедерации), как «жигули» относятся да хоть к «дэу-матиссу».

Автократия давно не обеспечивает прорыва ни в чем – ни в индустрии, ни в науке, ни в медицине, ни в космосе, ни в обороне, ни в агрокультуре. Она как вечно вводимая ГЛОНАСС по отношению к работающей в каждом втором мобильнике GPS. Она даже не способна ни связать себя саму сетью автобанов. (В тоталитарной форме автократия способна на прорывы, но лишь на отдельных направлениях и ценой жертв; точнее, ценой одной жертвы, каковой является все население). Автократия сегодня может комфортно существовать лишь за счет экспорта природных ресурсов в те страны, которые превращают их в технологии.

И вот здесь – для устойчивых доходов от экспорта – чрезвычайно важен размер страны. Потому что если перестанет пользоваться спросом пенька – будем экспортировать уран. Не понадобится уран – будем золото, молибден, апатиты, никель, нефть или газ (нефть и газ дают современной России 40% поступлений). Уменьшится мировая потребность в нефти и газе – будем экспортировать чистую воду.

Чем больше территория, тем больше шансов, что где-то да обнаружится предмет экспорта. Вот почему сохранение территориальной целостности – вопрос жизни и смерти для русского царя. А уж как он, сидя в Москве, замкнет на себе доход от добытого в Апатитах или Ханты-Мансийске – дело политической техники. Как наивны те, кто считает, что свободные выборы губернаторов послужат процветанию регионов! Отношения Кремля и регионов держатся на финансовой системе трансфертов, сводящихся, если огрублять, к тому, что деньги из регионов уходят в Кремль и перераспределяются через него. Да будь хоть трижды свободно и честно выбран губернатор: если он не поклонится Москве, у его региона не будет денег на дороги и больницы. И если захочет Москва – губернатор будет он ползать перед нею на пузе, как Хрущев танцевал гопака перед Сталиным. Это вам не главы американских графств, муниципалитетов и тауншипов, которые решают местные вопросы без оглядки на губернаторов. Это вам не губернаторы штатов, делегирующие президенту вопросы почти исключительно внешней политики.

В России все принципиальные вопросы регионов решает самодержец в Кремле.

«Пулково» представляет собой дыру, потому как никак не решить, кому из царевых друзей контролировать этот поток.

Втыкать в плоский Петербург небоскреб или не втыкать – решают тоже не в Питере.

Для всевластия самодержцу нужны деньги.

Деньги он может получить от экспорта природных ресурсов, которых у самого Кремля нет; он ничего не производит, кроме власти.

Поэтому русский самодержец своей властью присваивает сибирские или канско-ачинские ресурсы, а любую мечту о самостоятельности объявляет государственным преступлением – и не без оснований, если государством считать самого царя.

Самодержец маленькой территории, на которой ценного для экспорта товара может не найтись, которая по этой причине зависима от соседей, зовись он Лукашенко или Ким Чен Ын, - может быть и страшен, но и жалок, и смешон.

Вот почему русский самодержец будет сохранять то, что он называет «территориальной целостностью» (де-факто - кабалу регионов) любой ценой. Хотя это не помешает ему отдать без объяснений Китаю какие-нибудь бросовые с точки зрения ресурсов российские острова (от хабаровчан я несколько раз слышал, что так Владимир Путин расплатился за обучение в Китае своей дочери Кати: там это популярная версия).

Это противоречие – между интересами царя и регионов – по мере отставания России от мира будет только нарастать. Чтобы и правда территориально не развалиться, Россия должна стать из федерации по названию федерацией по сути (или даже конфедерацией, как предлагал академик Сахаров) де-факто: то есть регионы должны сами совместно решать, сколько денег и на какие нужды они согласны выделять Кремлю.

Но это уже другая страна, другая парадигма, другая история, другой народ и другая ответственность, в том числе и персональная, потому что в этой стране нельзя будет свалить на Москву местные беды.

Страх развала страны – это страх самостоятельности, только и всего.

Боящиеся люди согласны жить в грязи.

Но, господи, как же это достало! В грязи, без дорог, в вечной плебейской злобе на соседей, густо замешанной на зависти, в вечной кичливой гордости за прошлое… И никогда – за настоящее. Юрий Василич, ау!

©dimagubin