конечно, за последний месяц дофигища произошло вещей, которые гораздо хуже. ндс повысили, пенсионный возраст повысили, сенцов голодает — но это все привычное зло, это зло из источника, который исторически предназначен для умножения зла.

а тут музей.

у меня еще и друзья для них, кажется, что-то делали, какой-то сайт или брендинг, не помню. и тут из-под этого брендинга вдруг вылезает эта чудовищная совковая плесень, которую никак, кажется, не вытравишь.

разговаривать им в музее, сука, нельзя.

но почему нельзя? даная встревожится или что? это же картины, им все равно.

и про то, что так в других музеях принято, это не то чтобы совсем вранье, но в других музеях много чего принято, можно было и хорошему научиться. в moma, например, можно купить сэндвич, сесть в любом зале на пол и спокойно его есть.

и ни одна собака к тебе не подойдет, потому что все понимают, что вокруг так много прекрасного, что ты утомился.

попробуйте сделать это в русском музее. сесть на пол, расстелить газетку, вытащить курочку, яйца, ну все как мы любим.

сразу же подлетят.

и ты им говоришь: да блин, чуваки, у вас напротив на картине то же самое, это называется натюрморт, и через десять минут я этот натюрморт съем, то есть это еще и перформанс. я реально в тренде, и мне всего полкурочки осталось и сырок.

и тебе не очень просто вести этот диалог, потому что первые полкурочки и картошечка у тебя во рту.

но нет, нельзя.

или нельзя фотографировать еще. потому что вспышка якобы вредит картинам и статуям.

я однажды ходил в пушкинский музей на выставку каких-то статуэток — и ни одна женщина никогда не бежала ко мне так быстро, как эта пыльная старушка.

даже мама, когда я перелетел через руль велосипеда и приземлился коленями и носом в асфальт, проиграла бы этот воображаемый спринт, а мама в тот раз реально ускорилась, и мама в миллион раз моложе этой хранительницы даже сейчас.

и вот много лет после этого унижения в музее я вдруг заинтересовался, а есть ли какие-то исследования, которые подтверждают, что вспышка, которой у меня не было вообще, может повредить картинам.

про статуи-то я понимал.

и вы сейчас обалдеете.

есть в мире единственный музей, который это проверил. это национальная галерея в лондоне.

в 1995 году они взяли не очень, видимо, дорогую им картину, поставили в метре от нее профессиональную камеру и каждые четыре секунды делали снимок со вспышкой.

и так миллион раз.

а потом сравнили участок, на который попадал свет от вспышки с тем участком, который был незатронут.

и знаете что? не было вообще никакой разницы.

удивительное дело. фотоаппараты не отнимают у старых картин душу и пигментацию. старым картинам все равно.

не все равно только персонажам, которые сошли с них и заблудились в бесконечных залах.

это вот обычная история, что если ты создаешь репрессивный аппарат, которому нечем заниматься, то рано или поздно он сам находит себе занятие.

при этом от реальных угроз он, конечно, никак не защищает. вот несколько месяцев назад зашел чувак, набросился на картину с ножом — и привет. ни одна бабушка его не остановила, никто не лег костьми за царя.

но ведь это реально можно было предотвратить. что сложного-то. делаешь на принтере копию картины про ивана грозного, вешаешь рядом, ставишь табличку "иван грозный спасает своего сына".

если видишь, что какой-то мерзотный чувак застыл перед оригиналом, тихонько подходишь и говоришь: не волнуйтесь, все хорошо, вот, справа висит, сын спасся, иван грозный его откачал, спрячьте вашу бутылочку с кислотой пока.

— как спасся, — говорит чувак. он же не хочет, на самом деле, ничего портить, просто ему очень нужно убрать убийство ивана грозного из своей реальности. когда вы баните кого-то в фейсбуке, то делаете примерно то же самое, хотя исключение из своей жизни исторических и культурных событий требует некоторой внутренней задиристости.

в общем, этот чувак внутренне не сильно хуже, чем вы, он не монстр, но он уже настроился, одной картиной его не собьешь.

— ну так и спасся, — говорит старушка. — но тайно. а потом уехал в голландию лечиться, в европе же медицина, а у нас что. и вот, смотрите, "портрет мужчины 26 лет" рубенса. сравните нос и подбородок, очевидно же, да?

— но как? — говорит мужчина. — почему?

— ну мы же не можем рассказывать об этом всем, не мне вам объяснять.

это уж, конечно. тут мужчина кивает.

— разумеется, когда в голландию приехал петр первый, он сразу же встретился с внуком ивана грозного и тайно вернул его в россию. вот картина серова, 1907 год, обратите внимание на старика, который тащится за петром. картина полна деталей, художник бережно нарисовал каждую мачту у кораблей, которые мы видим на горизонте, но у этого старика, который находится гораздо ближе к нам, вообще нет лица. и это не случайность. просто он был так похож на своего отца и деда, что художник не мог рисковать.

мужчина прячет кислоту в сумку.

— в россию петр первый привозит не только внука ивана грозного, но и новые порядки и, в частности, запрещает боярам носить бороду, чем запускает процесс разделения русских интеллигентов на славянофилов и западников. но почему петр первый запрещает носить бороду?

— почему?!

— потому что это опасно! вы же помните, какое испуганное лицо у ивана грозного на первой картине. он хочет сделать сыну искусственное дыхание, но ему мешает борода! боярам грозило вымирание от бороды!

мужчина кивает, звучит логично.

— а вот эта лысая моль на портрете это петр чаадаев, абсолютно сумасшедший. обратите внимание, никакой бороды уже нет. если вам нужно в туалет, он справа.

мужчина тоскливо оглядывается, но пока ничего не предпринимает.

— в советское время считалось, что царские власти чаадаева оклеветали за его "философические письма", но, на самом деле, современники считали его сумасшедшим задолго до этого, это было общее место.

— и при чем тут он, — спрашивает мужчина.

— дело в том, что бороды к середине XIX века уже вроде как почти обсудили, но с легкой руки чаадаева разговор об особом пути россии завертелся по новой и не заканчивался уже никогда. но вы правы, это, конечно, отдельная большая история. о, а вот и выход. вы не против оставить кислоту и нож нам на память? вам-то они все равно больше не нужны.

— не против, — говорит мужчина. — а что это за баба, зачем она здесь, почему сиська не прикрыта?

экскурсовод оглядывается.

— это мадонна литта из эрмитажа, леонардо да винчи. мы ее временно переименовали в "не пустили в кофеманию", людям нравится.

— симпатичная, — говорит мужчина. — зря не пустили. я бы пустил.

— не сомневаюсь, — говорит старушка. — дать вам курочки в дорогу? у нас осталось от предыдущего посетителя.

— да нет, — говорит мужчина. — я из реутово, сколько тут ехать-то.

— тогда приходите к нам еще, — говорит старушка. — кстати, вашу кислоту можно выливать в унитаз?

взгляд мужчины затуманивается. мысленно мужчина возвращается к цели, которую поставил себе утром. но тайна сына ивана грозного, внук ивана грозного, рубенс, чаадаев и симпатичная баба, которую не пустили в кофеманию, удерживают его как сеть.

— я бы не стал, — наконец говорит он. — лучше пригласите специалистов. опасная штука.

— хорошо, — говорит экскурсовод. — и да, чуть не забыла!

мужчина разворачивается.

— если будет время, посмотрите на "девочку с персиками" серова и подумайте, как они там оказались, и почему она их даже не надкусила, и зачем ей нож. вы не поверите, когда узнаете, в чем дело, клянусь.

вот это был бы музей, друзья.

— не, ну с ножом-то все очевидно, — говорит себе мужчина, погружаясь в электричку. — вопрос в другом: где она спрятала кислоту?

(с) Владимир Гуриев