По-мо-ги-тееее!

Тишина. Хотя нет – где-то далеко бормотал трактор, да ветер зашумел в ветвях, сдувая с берез ностальгический глянец. Осень. И память. Они заманили меня в этот лес. Он был таким же, как и тридцать лет назад. Бабушкин платок, мелькающий за елкой, кривая палка, которой отец ворошит опавшие листья, потом нагибается, и поднимает над головой подберезовик на тонкой ноге.

- Проходи, Кирилл, проходи… А Сенька-то уже заждался как. Обувай тапочки, а я сейчас вам чайку заварю. Вашего, фирменного… - Клавдия Петровна, ласково улыбаясь, смотрела на Кирилла и все говорила и говорила. Видно было, что она очень рада его визиту и очень его ждала.
Кирилл переобулся и прошел в комнату. Там был Сенька, который увидев его, аж весь расцвел и бросился к нему.
- Кир-ил, здра-ствуй. Я очень рад, что ты при-шел. Проходи. Я так ждал те-бя – слегка запинаясь, он произнес эту фразу и вопросительно посмотрел на Кирилла.

Травматологический пункт. Приемное отделение. Люди в ожидании. Переломы, перевязки, перегар…
Входит молодой парень, со странно изогнутыми ногами - широко расставленными в стороны и согнутыми в коленях, как будто он хочет изобразить ногами колесо. Парень заходит и тут же ловит на себе сочувственные мужские взгляды: "перелом это хорошо, это просто заебись - перелом", читалось в этих взглядах. А у меня ваще только ожог небольшой, - читалось в другом взгляде…
- Можно, я без очереди, - раздаётся робкий голос парня, - с острой болью вроде без очереди…

Часть пути они проделали вместе на её велосипеде.
- Остановись у опушки, - попросил он своим ломающимся тенорком. - Дальше нам не по дороге.
Подчинившись неожиданному порыву, она предложила ему записать адрес ее бабушки. Он не стал ничего записывать - пообещал, что запомнит и так. Пока он не скрылся в лесу, она смотрела ему вслед. Пройдут годы, но ей не стереть из памяти эту худую мальчишескую спину с отчетливо заметными под майкой острыми лопатками...

....Мама с Димой садятся на метро и едут в Химки. У станции «Речной вокзал» они покупают большой вкусный торт, потому что без подарка приезжать — невежливо. До тети Вериного дома еще нужно ехать на маршрутке. Маршрутку ведет веселый азербайджанец. Какой-то дядя говорит шоферу: «Слы, останови на углу!» От дяди противно пахнет пивом, и у него на шарфике написано «Спартак — чемпион».
— ОстановиТЕ, пожалуйста! — говорит мама. — Запомни, Дима, только тупые уроды не уважают людей другой национальности.
— А тупые либерасты вроде тебя сосут у хачей. — говорит дядя, но мама с Димой этого не слышат, потому что уже идут к дому тети Веры...

Владимир поцеловал Светлану в лобик и та превратилась в жабу.
- Ква! – испугано сказала Светлана.
- Бля! – испугано сказал Владимир.

Деревня диким лишайником заползла на всю южную часть горы. Люди здесь жили суровые – охотники за пушниной да проводники контрабандистов которые не рискнули бы сунуться ни на перевал ни в низину где пробраться можно было только звериными тропами.

Климат тоже не способствовал притоку населения - обдуваемые со всех сторон скалы, ледяные горные потоки выходящие из берегов и непроходимые, полные бурелома склоны, где неосторожный путник мог стать лёгкой добычей барса или, сломав ногу, умереть от голода взывая о помощи.

..немного потеплело. Плевок уже не замерзал на лету и старик снял свои огромные рукавицы с мехом наружу, попытался закурить, прикрывая жалкий огонёк в задубевших коричневых ладонях. Ненавистный красный колпак и кафтан такого же коммунистического цвета не защищали от ветра и холода, но наверно это тоже было частью наказания за Билли. Эх, знать бы раньше чем ему отольётся смерть Билли МакЛеода...

У нас в подъезде живет дед, триста лет в обед, ну, древний очень, короче. С головой и руками причем у него все в порядке, крепкий такой дед, а ноги почти не ходят.

Есть у него дети или какие другие родственники никто не знает. Ходят за ним бабки-соседки. Ну, там, хлеба-масла в магазине, пожрать чего нибудь принесут, в квартире более-менее порядок прибрать. Дед чинит им там чего по мелочи, розетку-кран, если дойти сумеет. Поскольку, говорю ж – с руками и головой у деда – будь здоров. (Ходят слухи, будь-то дед еще настолько крепок, что оказывает бабкам услуги и другого свойства. Но это скорей всего враки досужих баб, из зависти.

-Итак,- сказал профессор, разминая пальцы,- начнём с теоретической части. Мы находимся в родильном отделении городской больницы. Перед вами лежат свежие новорожденные, будущие граждане нашей страны. Кем они станут, какими они будут - в настоящий момент зависит только от нас.
Он замолчал ненадолго, подождал, пока студенты приготовятся конспектировать, и продолжил...

Психушка. Половина десятого вечера. Меня только что привезли. Вкололи два укола аминазина плюс таблетка феназепама. Но спать боюсь. Двери в палаты не предусмотрены. Пытаюсь скотчем прилепить к потолку крестик из бисера. Брат только что дал. Снял с лобового стекла своей Тойоты.
--Его вместе с машиной батюшка освящал. И вот еще брелок с ключей. Мне с Иерусалима привезли, его ко гробу Господнему прикладывали. Все будет хорошо.

Кто есть кто в России. Весь список. Далее...

Животные, даже если они домашние, бесцеремонны. Приходишь в гости к мало­знакомым людям, к тебе бросается их собака и первым делом начинает обнюхивать твои половые органы через штаны. Все делают вид, что ничего не происходит, ты треплешь собаку между ушей с понимающей улыбкой, хотя и немного конфузливо, хозяйка шумно пытается отогнать ее от тебя, но та никак не успокоится – тычется тебе между ног. Невольно думаешь: не будь человеческих приличий, хозяйка бы тебя тоже, наверное, так встречала, по-собачьи.

Однажды утром ты проснешься в чужой постели, с ощущением того, что ты живешь чужой жизнью. И все, что вчера казалось таким надрывно-родным, окажется посторонним и смешным. И ты поймешь, что это уже было с тобой когда-то давным-давно.… Так в твоей жизни появляется дежа-вю.

'– Мне страшно, мистер! – Мальчик доверчиво сжал руку Маньяка, пока он вдвоем шли в темный лес.
– Тебе-то хорошо, – усмехнулся Маньяк, – а мне обратно одному возвращаться... '

Лео обмакнул перо в чернильницу и задумался над следующим предложением. Коптящая свеча тускло освещала бледное лицо и разбросанные бумаги. Все остальное убранство комнаты тонуло во мраке. Внезапно в дверь за спиной заскребли.
– Папаська, паиглай са мной ... мы хатим иглать ... ну папаська, паиглай, – капризный скрипучий голосок, казалось, просачивался сквозь каждую щель. Ему вторил другой голос, что-то утробно и невнятно гукающий. Стоящие за дверью нетерпеливо переминались с ноги на ногу, словно в коньках, гулко стуча по полу.

"Кто во сне пьет вино - проснувшись, льет слезы. Кто
во сне льет слезы - проснувшись, отправляется на охоту.
Когда нам что-нибудь снится, мы не знаем, что видим сон."
Чжуан Цзы
   
Бабочка, подхваченная порывом ветра, взлетела высоко над пестрым одеялом города, и на крыльях ее заплясали искорки, переливами синего и оранжевого оживляя узор на жестких крыльях, обрамленных невесомой бахромой.
     
Полуденное солнце окатило крыши автомобилей и зданий щедрой порцией света. Теплый воздух, ворочаясь у раскаленной металлической скорлупы кровли, раскручивал свою пружину, и сладким маревом плыл вверх, где в оглушительной голубой бездне парили небесные города облаков - каждый подобен отражению того, что осталось там, внизу, но отражению непростому. Тронутая легкой рукой таинственного и непостижимого художника, перевернутая чаша воображаемого надмирного пейзажа накрывала землю до горизонта.

В перспективе мы конечно же , разломаем эту стенку. А так, что плохого? По моему, отличная квартира….
Я ходила по комнатам в лёгком охуении. Здесь жил видимо конченный шизоид. Окно в самой большой комнате было заложено кирпичом. Мало того- посередине комнаты была стенка, разделявшая помещение на два нелепых куска. На стене висели цепи и огромная фотография девушки в красном. Красивая такая, с аристократическими чертами лица. А на лбу надпись чёрным маркером- МОЯ. Ну пиздец. Видала я конечно вещи и поинтересней, но это…

Нестор Михайлович Узунков грезил Анджелиной Джоли. До работы, после работы и во время работы. Ну, вы меня понимаете, да? Взрослые, вроде люди. На мелочи, типа плакатов на стенах и коллекцию вырезок из журналов он не разменивался… Стойка с ее фильмами на дисках была отполирована его трепетными влажными руками.  Во время просмотров он шевелил губами. И страстно ненавидел ее партнеров. По фильму.

- Человек! Стой!

- Это вы мне? – обернулся прохожий к странному длинноволосому типу в чем-то вроде простыни, перепоясанной веревкой.

- Тебе, кому же еще? – длинноволосый сложил руки на груди.

- Ну, стою. И что дальше?

- Внемли!

- Чего?

- Слушай сюда, короче. Собери народ свой…

- Ну да, - прохожий развел руки, - сейчас брошу все и пойду собирать народ… В большую-пребольшую кучу…

- А вот мне.. А вот я.. - пробивался сквозь гогот Саня. - Дайте сказать-то!
Все умолкли и посмотрели на страждущего.
- А хотите я расскажу анекдот?
- Нет, что ты! - загоготали все. - Мы же тут уже четвертый час анекдоты травим. Всей толпой. И тут вдруг ты - возьмешь и расскажешь... Нелепость какая.
- Так рассказывать или нет? - надулся Саня.
- Рассказывай уже. - разрешила компания.

Домой я вернулся только к девяти вечера. Хотелось просто немного полежать и расслабиться. Проблемы, регулярно возникающие в последнее время, выматывают меня окончательно. Расслабиться не получается, я полулежу на диване в дневной, закрываю глаза, но тут же в голове начинают вертеться мысли о том, сколько я ещё не успел сделать за сегодня. И что нужно что-то поесть, нет не хочется, просто нужно.
А потом ещё часа три поработать, разобрать бумаги и отпечатать пару новых договоров. А завтра, опять в семь утра нужно быть уже на ногах. С ненавистью сжимаю кулаки и пытаюсь отогнать мысли о работе. Я уже не помню, когда в последний раз нормально спал. Злость стала моим привычным состоянием. Я ненавижу жизнь. Я устал. И в то же время, я знаю, что не могу останавливаться. Только не сейчас.

- Темно, блин, как у негра... Темно как в сознании у негра-коматозника. – Петрович наощупь передвигался по ночным просторам милой, неосвещенной Родины. – Фонари в стране только под глазами и остались. Ахтыжосспади! Неосвещенные дороги и дураки, которые по ним ходят... Хуже и не придумаешь...
И накаркал – под ногами захлюпало и моментально стало хуже.

- Приплыли, блин. – остановился Петрович. – И куда теперь?
- Ко мне, милый. – хрипло сказали впереди и что-то всплескнуло. – У нас тут будет сборная по синхронному плаванию.

Осознание того, что меня любили прекрасные девушки.
Я не был достоен ни одной их них. И ни одна из них не была достойна меня.
С каждой из них я мог бы создать семью. Родить и воспитать детей. Если бы захотел.

Но я не захотел.

Случайно наткнулась на этот рассказ Иванова. Тем кто не знает кто это лучше не читать, тем кто знает - читать с его интонациями, ибо это как Жванецкий - иначе нельзя.

В конце лета мать с трудом оторвала голову от подушки и слабым голосом позвала Пашечку.
         Уже лет десять прошло с тех пор, как ушел от нее муж, Пашечкин отец, красавец, левун, гулена, бабник, любитель выпить и закусить.
         Мать слегла. Врачи определили полеомиелит, потерю памяти, тахикардию с перемежающейся экстрасистолией, хронический гастрит, чесотку и энцефалопатический сидром.
         – Сходи к бабушке, дочка, – прошептала мать. – Отнеси ей пирожков. Пусть порадуется. Недолго уж ей осталось...

А давай наперегонки до горки? – предложил он ей, предвкушая победу.
- Неа. – отказалась она – Воспитательница сказала не бегать. Попадет потом.
- Струсила? Сдаешься? – подначил он ее и засмеялся обидно.
- Вот еще. – фыркнула она и рванула с места к горке.
Потом они сидели в группе, наказанные, под присмотром нянечки, смотрели в окно как гуляют другие и дулись друг на друга и на воспитательницу.
- Говорила тебе – попадет. – бурчала она.
- Я бы тебя перегнал обязательно – дулся он – Ты нечестно побежала. Я не приготовился...

- А спорим я быстрей тебя читаю? – предложил он ей.
- Хахаха. – приняла она пари – Вот будут проверять технику чтения и посмотрим. Если я быстрее – будешь мой портфель до дому и до школы таскать всю неделю.
- А если я – отдаешь мне свои яблоки всю неделю! – согласился он.
Потом он пыхтел по дороге с двумя ранцами и бурчал:
- Ну и что! Зато ты не запоминаешь что читаешь и пишешь медленнее. Спорим?...

Мужской мир не мыслим без Женщин. Женщина для нас - вся жизнь и без них - пустота в душе, в сердце, в чувствах. Женщины - это наша безумная страсть и ненависть, сумасшедшие растраты и откровенное жмотство, это ревность и безразличие, необузданное желание и терпкая холодность. Женщины - это наше стремление подняться на Олимп или упасть в кромешную пропасть. Многолика женская сущность в своем характере и предпочтениях. Но в большинстве, женщины - это обманки. Двуликие «ангелы тьмы». Женщины-маски...

Она всю ночь училась своим наукам, каким-то нанайцам, а может быть, финно-уграм. Или другим неведомым языкам. Раз в две недели он входит к ней рано утром стараясь не разбудить ни единым звуком, стараясь не отражаться среди зеркал. Солнце забралось в ее золотую прядь. Первый столичный поезд приходит в пять.
А первая электричка приходит в шесть. Она сопит в две дырочки, нос в подушку. Он напевает, стоит под горячим душем. Хозяйский кот испуганно дыбит шерсть. Она все спит.Так просто спокойно быть с ней рядом, сны ее рассмотреть цветные. Он научился уже приносить цветы ей, но плохо пока умеет их подарить.

-Я уже умер?-спросил человек.
-Угу,- кивнул демиург Шамбамбукли, не отрываясь от изучения толстой внушительной книги.- Умер. Безусловно.
Человек неуверенно переступил с ноги на ногу.
-И что теперь?
Демиург бросил на него быстрый взгляд и снова уткнулся в книгу.
-Теперь тебе туда,- он не глядя указал пальцем на неприметную дверь.- Или туда,- его палец развернулся в сторону другой, точно такой же, двери.
-А что там?- поинтересовался человек.
-Ад,- ответил Шамбамбукли.- Или рай. По обстоятельствам.
Человек постоял в нерешительности, переводя взгляд с одной двери на другую.
-А-а... а мне в какую?
-А ты сам не знаешь?- демиург слегка приподнял бровь.
-Ну-у,- замялся человек.- Мало ли. Куда там мне положено, по моим деяниям...

Люди делятся на две категории: одни сидят на трубах, другим нужны деньги. Так Цой сказал когда-то Баширову. Ещё есть люди, у которых хризолитовые ноги, и те, у которых унитаз внутри, кажется, так напел один гуру-обдолбыш. Людей вообще много, это главная беда. И их прибывает. Если ночью остаться в тишине, можно услышать лёгкий шорох. Нет, это не голос Вселенной, это звук миллионов фрикций, чуть тише звучит шипучее ура, это кричат головастики-победители, значит, скоро нас будет на одного больше. Или на одну. Делить людей можно на тысячи категорий, видов, подвидов, но рано или поздно мы упираемся в тупик социологии, уютный и тёплый, откуда так не хотелось вылезать.