Саша Молотков долго не мог решиться, о чем писать в сочинении про самый страшный день в своей жизни. Очень странное решение учительницы литературы и русского языка Евы Аркадьевны Полководец изменить обычную тему «Как я провел лето» привело в восторг весь класс. Кроме, разумеется, Саши. И не потому, что вспомнить было нечего, слава Богу, и войн и бедствий на его веку, вернее веках, было не мало. В этом-то и была проблема. К тому же беспокойство вызывала настойчивость училки, с которой она раз за разом возвращалась к опасным для Саши темам. Это началось с того момента, когда на уроке, посвященном творчеству Льва Толстого, Молотков, увлекшись, сболтнул лишнего о великом писателе. Забылся и упомянул, то, что никто кроме близких друзей Левушки знать не мог. Никто вроде и не заметил, но Ева Аркадьевна после этого очень изменилась. Всегда приветливая и радостная раньше, теперь стала чуть настороженнее...

Демиурги Мазукта и Шамбамбукли сидели в чистилище и перебирали человеческие души. Они доставали их по одной из большой корзины и раскладывали по маленьким кучкам.
-Хороший урожай,- довольно заметил Мазукта.- Одна в одну!
-Ну, не совсем,- возразил Шамбамбукли, разглядывая очередную душу.- Смотри, мелкая какая.
Он метелкой отряхнул с души ордена и медали и бросил в одну из общих куч.
-Странно как-то,- пробормотал он, нахмурив брови.- Откуда у него столько?
-О чём ты?- не понял Мазукта.
-Да вот, интересно получается. Все люди, в общем, примерно одинаковые. Чуть похуже, чуть получше, но в целом разнятся не сильно. И живут они тоже примерно одинаково, кому-то чуть полегче, кому-то тяжелее, но не намного. А вот встречаются иногда великие люди с великой душой - и у них почему-то всегда проблема на проблеме! На каждом шагу они от жизни получают по лбу! А с другой стороны, всякая мелочь паршивая, которой вроде и не положено, получает от жизни все блага и забот не знает. Почему так?
-Ну ты и вопросы задаёшь!- засмеялся Мазукта.- Ты что же, думаешь, этот мир был создан ради великих людей?...

Всё в этом мире как-то не правильно устроено: в молодости не различаешь оттенков – есть только белое и чёрное. Полностью доверяешь человеку, который тебя легко потом предаёт или продаёт (в зависимости от обстоятельств дела). До полного разрыва отношений обижаешься на какие-то мелочи и запросто прощаешь смертельные обиды. Понятно, что опыт приходит с годами, но всё ж есть незыблемые вещи в этом жестоком, разрушительном мире: слёзы радости и горя одинаково солёны, деньги веками не пахнут… в общем - всё приходящее, Музыка – Вечна, как-то так! но довольно лирики...

Раньше рыцарей нахуй не посылали – боялись. Хер его знает, ебанет еще своим мечом, заебешься потом в аптеку бегать. Поэтому рыцарей посылали к драконам, эффект примерно тот же был.
Вот как-то один синьор заебал целый город. В бургундское у честных буржуа нассал, потом на турнире бился крапленым копьем. Опять же не положенную бабу трахнул. Стоймя отодрал, охальник. Это уж вконец переполнило всеобщую чашу терпения, решили его отправить подальше.
По отработанной схеме подыскали рыцарю старожила, знавшего, где у дракона гнездо...

«Да гавно эта Ламборджини, низенькая какая-то хуета, жопой по асфальту скребёшь, когда едешь, да я её почти без разбега перепрыгну, через капот, бля…», вещал я, увидев это чудо цвета первой украинской революции с витиеватыми арабскими номерами, нагло стоявшее у дороги.

«Хуй ты её перепрыгнешь, она широкая бля, как река Волга…», возражал Миха…

Мы поспорили, и я проиграл, конечно. Чуть-чуть не допрыгнул.

Но больше меня проиграл хозяин «Дьяволицы».
На её капоте остались вмятины не только от моих ботинок, но и от жопы, на которую я со всей дури ёбнулся, поскользнувшись (пьяный, хуле!) на натёртой какой-то, наверное, анти дождевой, хернёй, апельсиновой поверхности.
Мы бежали и ржали, как два мальчиша-плохиша, только взрослых и пьяных...

Мерцающее сияние то обнимало его, то отпускало, то удалялось в бесконечные дали, то поглощало целиком. Мягкие, плавные вспышки и блики укачивали, пробегали пульсирующими ручейками по его сознанию.
Такого с ним никогда еще не было, и это приятно волновало и, вместе с тем, раздражало абсолютной неизвестностью. Он, привыкший подчинять и приказывать, впервые оказался во власти приятной, даже какой-то домашней и нежной, но одновременно чужой для него воли. Это было похоже на невесомость в абсолютной пустоте: не на что было встать, не за что было ухватиться, подтянуться, опереться....

Под медленную зловещую музыку мужчина тяжелой поступью направляется в сторону магазинчика. Рывком открывает дверь. Зритель видит на экране надпись «режим тестирования». Сквозь красный фильтр и бегущие столбики цифр можно разглядеть ряды канистр и флаконов на полках.
За мужчиной равнодушно наблюдает кассирша с потрепанным перманентом и землистым нездоровым цветом лица. Мужчина, выбрав покупку, омыватель – крупным планом видна надпись фирмы-изготовителя - подходит к прилавку. Камера видом сверху показывает нездорового вида кассиршу с землистого цвета лицом.
По экрану пробегает ряд цифр и букв. «Высокая степень вирусной опасности для человеческого населения» -  бегущая строка.

В подтверждение правильной идентификации, кассирша с землистым нездоровым цветом лица жалобно кричит в сторону подсобки:
- Да не, у меня похоже не мененгит, а воспаление лёгких! Еле стою сегодня! 
Из подсобки слышится ответ:
- Да положи на все хуй...

Старушка сделала шаг назад, пропуская гостей внутрь. Наши герои зашли и огляделись. Несмотря на кажущуюся бедность, квартирка была уютно и со вкусом обставлена, да и по площади была немаленькой — три комнаты, большой коридор.
— Проходите, проходите, — засуетилась старушка. — Я вам сейчас чайку поставлю…
Гости прошли на кухню. Пока старушенция ставила чайник, внимание гостей занимал только потенциальный объект покупки. Холодильник, не менее обшарпанный, чем входная дверь, рычал в углу, будто загнанный зверь. Его внутренности наверняка помнили и водку по рупь–двадцать, и колбасу по два–пятьдесят. Короче, холодильник был если не ровесником супругам, то ненамного их моложе. Но делать было нечего — больше за эту цену ничего не представлялось возможным найти.
Пока пили чай, старушка поведала им, что этот холодильник с ней очень давно, многое повидал и посему ей превелико дорог. И что продаёт она его только потому, что собралась не сегодня — завтра помирать. А сын её уже собрал вещички, готовясь переехать в эту квартиру, как только бабка коня двинет.
На улице темнело…
— Ладно, пора нам и честь знать, — молвили гости.
— Да? Ну ладно, давайте денежки и забирайте холодильничек.
— Вот…
Муж полез было в карман, но, смутившись, остановился...

— По рюмашке?

Сначала хочу отказаться, я же за рулем, а потом вспоминаю, что вообще в машине всю ночь сидеть собирался и соглашаюсь.

— Но за руль тогда не пущу.
— Да я и не поеду.
— Ну и лады, - он наливает мне рюмку и себе грамм тридцать, - я так, символически, здоровье беречь уже надо. - Выпиваем за встречу и продолжаем ужин.
— А картошка у тебя по-прежнему самая вкусная, - хвалю я его, и это правда.
— Ну тебе-то грех жаловаться, так, как Наташа готовит, редкая хозяйка умеет. Как у вас с ней?
— Нормально, - неопределенно отвечаю ему я. Хотя, у нас на самом деле все нормально. Да, нервы на исходе, да, злимся. Но это все из-за финансовых проблем. Из-за того, что помочь друг другу не можем. По крайней мере сейчас. А касательно "потом", потом тоже ничего неясно. Это злит еще больше. Иногда кажется, что все образуется, иногда же, вот как сегодня, хоть в петлю лезь от безысходности.

— Наелся или еще? - отец убирает пустые тарелки со стола.
— Спасибо, давай чай пить.
— Идем тогда в дневную лучше. Там сядем, - ощущение уюта, появившееся от вкусного ужина и домашней, давно забытой обстановки, сменяется беспокойством. Если в дневную, значит, не просто так отец звонил. Значит, разговор будет. Интересно, о чем? Наверняка ничего хорошего...

Отец, Семён Рафаилович (нетрудно догадаться, что Рафку назвали в честь покойного деда), и правда, ни то, ни сё: мягок, покладист и неказист.
Гневаясь, супруга Сёмы, Броня Исидоровна, именует его неудавшимся педерастом.
Бронечка, робко отзывается Сёма, солнце да не зайдёт во гневе вашем! Библейская цитата кажется приклеенной к его благообразному личику.
Русские, ляхи, евреи, хохлы, чуваши и мордвины столь прочно обсели многонаселённую родню Ганечкиных, что Сёма привык оперировать той национальностью, которая в данный момент представлялась ему наиболее удобной. Презрев ухабы скромной карьеры счетовода, Семён Рафаилович открыл в себе бьющий серной струёй талант порнографа-многостаночника, специалиста по испражнениям человеческой психики...
Пожав плечами в ответ на Рафкин взрыв негодования: можешь орать что угодно, денег я всё равно не дам! – Сёма возвращается к длинному желтоватому листу бумаги и с наслаждением пишет на нём большими кривоватыми буквами: «Жанна ощутила в руках неимоверной величины член Генриха и не поверила своим глазам». Один из желтейших, как моча поросёнка, бульварных журнальчиков ожидает от Сёмы исполнения очередного заказа; на сей раз это опус о том, как карлица-фетишистка Жанна безуспешно пытается соблазнить изумительного красавца Генриха, пассивного зоофила... Генрих имеет обыкновение мучить животных до тех пор, пока они не принимаются его насиловать.
Образ Жанны навеян недавним сообщением Брони: младшая дочь Ганечкиных, девятиклассница Риммочка, вовсю уже мастурбирует полированной ручкой от зонтика!...

- Здравствуйте, девушки. Вы охуительно очаровательны сегодня. – Поприветствовали нас кавалеры, а толстый Максим подмигнул Сёме: - Прекрасные у вас брюки! Почти такие же прекрасные, как мой большой хуй. Меня зовут Максим.
- Очень приятно, - потупилась Сёма, - А бабло у вас есть?
- Да у нас его просто дохуя, мадам! – Бодро ответил толстый Максим, и прищурился: - А как вы относитесь к сексу на свежем воздухе в позиции догги-стайл?
Сёма растерялась:
- Это после шампанского?
- Это после водки. Шампанское в нашем городе после десяти вечера не продают. А водку мы купили заранее. Давайте же наебнём водочки, мадам, и я вас провожу на самый шикарный дансинг в этих окрестностях. Поверьте, если вы не были на дансинге в «Старом Замке» - вы прожили бессмысленную жизнь.
- «Старый замок» - это, случайно, не ООО «Пятачок» с туалетом? – Спросила Сёма, глядя на меня.
Я смотрела на своего возлюбленного, и из-за пузырящихся слюней Сёму почти не видела. Но всё равно ответила:
- Нет. Это клуб такой. Но туалет, если чо, там тоже есть. Так что бери Макса за его километровую гениталию, чтоб никто не спиздил, и пойдём скорее на дансинг, пить водку, и танцевать краковяк.
Возле шикарного деревянного сарая с выложенной из совдеповской ёлочной гирлянды надписью «Диско-бар «Старый Замок», мы остановились передохнуть, и выпили водки...

- Будьте так любезны, - начал вежливо я.
- Я вас слушаю, - ответила продавщица хозтоваров, радостно улыбаясь.
- Могу я попросить метр этого провода?
- Не хватило? - услужливая улыбка, которой её наверное обучали на специальном тренинге.
- Всмысле? - я укоризненно смерил её взглядом.
- Вы же вчера покупали, ровно один метр, - девушка зарделась, и стала зачем-то поправлять на себе фирменный передник, - вы не помните?

Клиент всегда прав, и я сделал серьезное литсо:
- Помню, но это к делу не относится! - иногда я сам хуею от преобладания металла в голосе, - режьте метр!
- Хорошо, - она опять попыталась улыбнуться, - может два?
- Один! - я с трудом сдержался, и чуть не добавил к одному "блять"...

Маленькая милая комната в коммуналке. Резко захлопнувшаяся дверь перед носом любопытной соседки. Электрический чайник. Чай с липой. Без сахара. Она садится передо мной на пол. Чуть приподнявшись на коленях дотягивается до молнии джинсов.

Её руки нежно обхватывают член. Пальцы медленно движутся вниз. Потом изящно вверх. Неторопливо... Закрываю глаза. Изредка вздрагиваю от прикосновения её губ и языка. Но основную работу она делает руками. Что и говорить, художница. Кистью владеет мастерски...

- Так что там у нас? - она смотрит пристально в глаза, - я про наш спор...
- Мммм, - пытаюсь сосредоточиться.
- Допустим, картина - это оргазм, - она опять проводит рукой по члену, но, чуть заметно, сжимает у основания.
- Допустиммммм.
- Можно же как ты, молниеносно, достал камеру и, - ччччииикк! - в это время она начинает быстрее водить рукой.
- А-а-а! - инстинктивно притягиваю её голову к члену, а она резко останавливается.

Выбившаяся прядь из косы на её щеке. Провожу пальцами, неумело заправляя за ухо. А она улыбается одними глазами. Озорная и... какая-то неуловимо изысканнная...

Задвигались стулья. Члены совещания потянулись к выходу. Они принадлежали к гуманоидной расе, но на людей, привычных нашему глазу, не походили абсолютно, хотя, как ни странно, психология таких непохожих внешне существ была, в целом, идентична земной.

Иосиф Виссарионович Сталин неспеша закурил свою знаменитую трубку. Руки у него не дрожали. Никого в мире не боялся друг детей и физкультурников кроме своего посетителя. Но он очень не хотел этого показывать. Ему было невдомёк, что Психолог свободно считывает его пси-волны портативным устройством.

Вождь прошёлся от стола к окну и глянул на заснеженную Москву. Уютный кабинет вдруг показался ему чужим и холодным...

- К  сожалению, не могу отправить ваше платежное поручение, - бесцветным голосом произнесла девушка. – Нет средств.
  - У кого нет? – я всё ещё не хотел принять до конца неприглядную картину состояния финансового учреждения.  – На моем счёте полно денег!
  -  Мы банкроты, понимаете?
  - Суки вы, а не банкроты… Сволочи… Уроды…

Стеклянная дверь бутика «Новая Жизнь» тонко звякнула колокольчиком – посетитель. Девушка-продавец лениво оторвалась от чтения глянцевого журнала.  Алексей неторопливо подошёл к стойке с проспектами, неуверенно вытащил один - так обычно в продуктовой лавке  вытаскивают на пробу апельсины. 

  Девушка сделала два охотничьих  шага  по направлению к молодому человеку:
  - Могу я чем-нибудь помочь?
  - Да, - обернулся он. – Можете. Я хочу купить себе новую жизнь. Чтобы утром проснулся – бах! И всё уже другое… Всё, понимаете?

  - Отлично вас понимаю!  – с  энтузиазмом защебетала она.  – В ассортименте нашего бутика есть масса отличных жизней, например  директора ресторана или торгового центра, есть весьма доступная  по цене жизнь владельца стоматологического кабинета… Хотите?

  - Стоматологического? – кисло переспросил Алексей. – А нет ли чего-нибудь менее… э-эээ…  болезненного?
  - О! Вчера завезли полный эксклюзив...

Ужинать за одним столом всей семьей — традиция хорошая, и Карповы чтут ее особенно. Иной раз за стол усаживали даже кота Людовика, бывшего полноправным членом семьи. Стал он им после того, как Артемка, сын Карповых, в фотошопе сделал коту паспорт с пропиской, группой крови и военной обязанностью. Правда, во время совместных трапез пушистый вел себя непристойно: бегал по столу, тыкался носом в тарелки других членов семьи, саботировал еду шерстью и нагло показывал Карповым свою мохнатую жопу.

Этим вечером, когда Лев Петрович вернулся домой хмурым, ни о каком коте за ужином и речи идти не могло. Людовик тихо лежал в углу обеденной комнаты, а за столом сидели остальные Карповы. Каждый из членов семьи был по-своему несчастлив. Настойчивее остальных был несчастлив Лев Петрович...

Бужу, кормлю, одеваю детей. Параллельно капаю в глаза Визин, и закидываю в пасть пачку Орбита. Выгляжу как гуманоид, который всю ночь пил свекольный самогон, сидя в зарослях мяты. Но это – лучшее, что я могла из себя вылепить на тот момент.
Запихиваю детей в битком набитый автобус, утрамбовываю их куда-то в угол, и, повиснув на поручне, засыпаю…
- Мам… - как сквозь вату голос сына, - мам, а когда мне можно женицца?
Ну ты спросил, пацан… Вот маме щас как раз до таких глобальных вопросов…
- Когда хочешь – тогда и женись.
Ответила, и снова задремала.
- Ма-а-ам… - сыну явно скучно. С Юлькиной Леркой он бы, может, и поговорил. Только я ей рот шарфом завязала. Не специально, чесслово. Поэтому Лерка молчит, а я отдуваюсь.
- Ну что опять?!
- Знаешь, я на Вике женюсь. На Фроловой.
Тут я резко трезвею, потому что вспоминаю девочку Вику. Фролову.
Шестьдесят килограммов мяса в рыжых кудрях. Мини-Трахтенберг. Лошадка Маруся. Я Вике по пояс.
- Почему на Вике??!! Ты ж на Лиле хотел женицца, ловелас в ритузах! У Лили папа симпатичный и на джыпе! Зачем тебе Вика, Господи прости?!
На меня с интересом смотрит весь автобус. Им, пидорам, смешно! Они видят похмельного гуманоида с двумя детьми, один из которых замотан шарфом по самые брови, а второй зачем-то хочет женицца. И смеюцца...

Свадьба – дело серьёзное, к ней нужен особый подход. Сколько девственных влагалищ остаётся с недоумённо открытыми ртами, и плаксиво-вертикально сложенными губками. Сколько слёз утекает канализационными трубами, пока молодой человек наконец-то сделает свой выбор и примет единственно правильное, как ему кажется, решение.

У моей экс-тёщи, которую звать Шурой, есть сын Миша. В плане родства сей инфант террибль является мне шурином. Так я его и зову, Миша Шурин. Миша отслужил срочную на государственной границе, то ли с Монголией, то ли с Чувашией. Пришёл на дембель закалённым и ко всему готовым киномехаником-освободителем.

Бесцельно прошлявшись пару месяцев вольным стрелком по родному городу, Миша понял, так просто ему никто не даст (не такие уж они и дуры) и необходимо принимать волевое решение. Ибо писька, взматеревшая на госслужбе уже с трудом помещалась в штаны, постоянно чего-то хотела и плакалась по ночам. На его счастье, а может быть волей злого рока, в соседнем подъезде его родного дома проживала такая же инфантильная особа. Назовём её Леной...

Когда я зашел в кабинет Шефа, тот деловито рассовывал по карманам портфеля какие-то бумаги.
- Значит так, - заговорил он, перебирая пачку визиток. - Всю предварительную работу я уже провел: свет и тьму создал; твердь земную от воды отделил; траву, деревья и прочую зелень вырастил; птиц, рыб, а также всяких там скотов, гадов и прочих тварей натворил.
Шеф похихикал сам над своим каламбуром (мне смеяться над Его словами по должности не полагается), и продолжил:
- Я завтра на дачу поеду. Далеко, черт, зато хоть в кои-то веки шаббат проведу по-божески: шашлычки там, винишко, травка, грибочки, - Шеф опять похихикал. - В твою задачу, родной, входит поддерживать тут порядок. Химические реакции должны происходить с учетом валентности, яблоки падать на землю, а сила действия равняться силе противодействия. Следи за показаниями приборов: Е всегда должно быть равно произведению эм на це в квадрате, квадрат гипотенузы - сумме квадратов катетов, а значения синуса и косинуса не должны зашкаливать за единицу. Да, и не забывай поддерживать температуру в пределах нормы, а то эти твари такие чувствительные…

Мы зависли за Вислой. Второй час ночи. Пахнет палёным одеялом. Ленивые и убогие речные волны гонят опавшую листву чёрную, оставляя нетронутым отражение звёзд и бутылку водки в холодной ночной воде.
На утро в голове ничего, кроме рифмы: музей-гусей. Хотя, если его посетить… два пьяных польских мужчины, видимо, также желая отметиться в пернатом музее, наивно понадеялись на бесплатную информацию: где тут магазин? Мне не жалко, но, в отличие от польского языка, я не знаком с польской географией (магазин – он же на земле).
- Чего они хотели? - спросила проснувшаяся Оля.
- Спрашивали, где магазин.
- В такую рань и уже?
- По-моему, они ни «уже», а «ещё», - промямлил я и, с тоской подумав о скучающей в реке бутылке, предложил: - чай будешь?...

Николай Иванович вошел в кухню со стопкой свежих газет.
- Что вы, Николай Иванович, себе позволяете такое! – грозно вступила мама.
- А. И вы здесь. – грустно сказал Николай Иванович. – В период кризиса, надо как-то поменьше в гости ходить. Не объедать людей.
Николай Иванович схватил сырую отбивную и начал ее флегматично жевать.
- В кризис с продуктами плохо. – говорил он, чавкая сырым мясом. – Я, конечно, понимаю – мама родная, то-сё.. Но все-таки.
И он сел за стол читать прессу.
- Коля выкинь эту гадость, Коля! – страшно закричала Вера Степановна. – Видеть тебя не могу таким! Давай я тебе Бальзака принесу. А? Коленька?
- Не до Бальзаков сейчас. Разгул коррупции в стране. И демократия под угрозой. – покачал головой Николай Иванович. – Не могу в стороне оставаться. Надо быть в курсе. Иначе – хана и полная несознательность индивидуума.
- Я сейчас! – прошептала Вере Степановне мать. – Отвлеки его пока.
- Что пишут, Коленька? – с участием спросила Вера Степановна. – Там на последней странице гороскоп должен быть. Может...
- Да ты что?! – возмутился Николай Иванович. – Передовица еще не читана, отношение к ней не высказано, анализ не проведен. Не до гороскопов сейчас.
- Не могу тебя видеть таким! – заплакала Вера Степановна. – Может... Может водочки?
- Не пропили еще страну, да. Давай сядем и пропьем. – зло бросил Николай Иванович и углубился в газету...

- Привет! Пошли на крышу семнашки залезем, там, говорят, щас гриб будет – а оттуда такой вид что просто офигеть же!
- Да иди ты. Я лучше Сталкера допройти попробую успеть >_>
***
- Как думаешь, после взрыва коровы будут двухголовые?
- Нет, блджад. Они будут мёртвые!
***
- Народ! Полчаса уж прошло, как гриб осел. Где фотоотчоты? Вы что, умерли штоле все?
***
- Зацените фоточки. Жертвы первого взрыва, 18 шт., ~3мб
- Клёвые, но третью и четвёртую перефотошопил – как живые получились.
***
- Люди, хелп, что делать? Моя девушка мне сказала, что она мне даст, но только когда взрыв будет. То есть посмотреть на взрыв не получится. Или так и помру троллем-лжецом-девственником, но глядя на красивый вид. Никак не могу выбрать.
- Бросай свою тян, иди на улицу и спрашивай. Щас найдётся с десяток тех, кто согласится совместить...

… тихо постучали. Регистратор патентного бюро Леопольд Кашпо вздрогнул, стряхнув с себя полуденную дрему, и привычно произнес: «Входите». Дверь открылась, обнаружив в проеме невысокого субъекта с эмалированным ведром на голове и двумя внушительного вида синими мешками за плечами. «Здравствуйте, Леопольд Ильич,- глухо сказал рот из-под ведра,- меня зовут Антон, я к вам по делу». Регистраторы патентов – видавшие виды люди, привыкшие к разного рода чудачествам изобретателей, однако здесь Леопольд вздрогнул и почувствовал тревожный зуд под ложечкой. Причем, причиной этого зуда были отнюдь не мешки или ведро, а красные надписи на потрепанных джинсах посетителя: на левой штанине было написано «Сделай Шапито, Ах, Кустики» и нарисован трезубец, а на правой – «Отсоси-ка, Брюс, Патагония»...

Есть люди, глядя на которых, видишь: всё в их жизни идёт по плану, верным курсом, в свой черёд. В делах у них порядок, в рассужденьях – стройность, и если вдруг благополучья нет, то это временно. И непременно в ближайшем будущем достигнут будет достаток, положение, семья. Такие люди аккуратны внешне и внутри, всегда причёсаны, одеты, с чистой шеей: даже с бодуна от них разит не перегаром, а ополаскивателем для белья и мировым спокойствием. Бывает, и их не минут бури и ветра: житейские проблемы, кризисы, больницы, старость, смерть – не менее других они подвержены влиянию среды и общей энтропии мирозданья. Но всегда, в любых штормах и неурядицах они умеют держаться курса, не сходить с пути. Их каравеллы сквозь грома стремятся к суше, к берегам, где благоденствие и правильность царят, где все всегда довольны собой, обедом и своей женой.

А есть другие...

-Пап, Чебурашка тебя боится, - семилетняя Светка поудобней устроилась у меня на коленях и продолжала шептать в самое ухо, - он как пришёл, так и не выходит из-за шкафа... тебя боится...

-- М-м-м, - диктор с воодушевлением рассказывал о неожиданном падении доллара, и я не смог в достаточной мере отдаться вопросу чебурашкиных фобий, - а я совсем не страшный, я вообще большой друг Чебурашек и Крокодилов Ген, - пробормотал я, на секунду оторвавшись от экрана, - принцесса, пойди пойграй ещё минут двадцать - скоро спать, а завтра в школу, - я аккуратно ссадил двадцать килограмм счастья с колен и погрузился в продолжение обзора очередного загнивания Запада.

Светка ускакала в свою комнату и оттуда донёссся звон игрушечной посуды, высыпаемой из мешка.

В эту ночь я спал плохо. Мерещились падающие доллары, в тягучей дремоте мне привиделось увольнение с работы, в общем, полный кaвардак и смятение чувств; недаром профессор Преображенский советовал доктору Борменталю не читать газет, надо думать, этот совет должен бы распространяться и на телевидение.

В половине шестого я прошлёпал в кухню, чтобы освежить сонные внутренности глотком холодного сока.
Из-под полуприкрытой кухонной двери пробивалась ножиданная полоска света.
Я тихонько заглянул в щёлку и увидел, что холодильник приоткрыт и в его недра залезло какое-то существо...

Было скучно до безобразия, пока босс не заключил:
-… но вот я потом поговорил с руководителем одной корпорации и он открыл мне по секрету ключ успеха, чтобы все работали как надо. Он звучит просто, простите за грубость: «ебать их надо блять без вазелина чтоб шевелились… чуть что сразу на ковёр к себе и ебать!». Знаете, я долго думал над этим на обратном пути и пришёл к выводу, что в таком подходе есть рациональное зерно. Поэтому, дорогие коллеги, я купил за счёт нашего завода этот ковёр, который вы уже все видели, рад что он вам понравился. Так я не намерен больше прощать ошибок в работе! – мы переглянулись и покосились на ковёр, а он продолжал – но есть одно НО: я не могу ебать мужиков, воспитание не позволяет. Поэтому мы поступим следующим образом… Я возьмусь на кадровую работу с женской половиной персонала, а вами – он сурово зыркнул на нас с Лёхой и Мишкой, видимо займётся Светочка...

Када я ее покупал, продавщица - язва клиторная - нихуя не предупредила меня, што кормить крысу мясой нельзя категорически, под угрозой сожжения, блядь! (Я потом пришел ей пизду за это на оконную раму натянуть, но она за день до этого спиздила 12 тыщь рублей из кассы и съебалась на Ямайку (а если по-правде, не ходил я никуда, не люблю ругацца, хуле)). А я с какова хуя могу знать, чо эти бляди шерстяные точат? Паэтаму и шпиговал ее колбасой, лапшой и пирогаме фсякими, епте. И где-то через месяц эта белая пиздюшка укусила меня за палец. Сначала я хотел этим пальцем вырвать ей глаза и легкие нахуй, но потом остановился на более гуманном варианте - схватил ее за хвост и сделал пару профилактических крысокрушений об антресоль, нах. Дуська, канешна, ахуела, но виду не подала нихуя - весь день провалялась в углу клетки - наверна, рефлексировала ниибаца.

Ближе к вечеру, взяв пифка под концерт жени петросяна, я решил загладить вину перед животинкой, накапав ей пойла в крышечку. Сам того не подозревая, этим жестом доброй воли я осуществил заключительную часть экзекуции. До четырех утра бедняжка шароебилась по клетке, метала в меня ядовитые взгляды из под бровей и заебала до смерти пластмассовое беговое колесо (или как там эта хуйня нарекаецца, на которой они сжигают каллории и мазги нахуй?). Кароче, к утру она, паходу, праибала руль от истощения и выхватила чудовищный крысиный бодун, блять...

- Вставай, грязное животное! – раздался счастливый голос супруги Семиона Святославовича, Надежд Павловны. – Пьяное, грязное животное!
Семиона Святославовича передернуло от такого обращения и едва не сдурнило.
- С ума вы что ли сошли, Надежда Павловна? – разлепил он слипшиеся губы. – Что за обращение, голубушка? Вы, ма шери, никак, телевизор смотрели?
- Понятно. – помрачнела Наденька. – Засыпал мужчина, а проснулся вновь культуровед и филолог. Сиест тристемент, мон ами.
Семион Святославович вдруг осознал, что не помнит абсолютно ничего со вчерашнего вечера. То есть он помнит, как его уговорили выпить коньяку, как мило они обсуждали влияние мирового революционного процесса на культуру России, как продолжили шампанским, как перешли на пиво… А вот с момента обсуждения причин популярности французского утопического социализма до оскорбительной фразы утренней Надежды Павловны – память представляла обширное белое пятно.
- Вы знаете, Наденька… – неуверенно начал Семион Святославович. – Каким-то странным образом у меня совершенно исчезла память о вчерашнем вечере. Как будто Бахус огромным ластиком застолья уничтожил все.
- Включая ваше реноме, Семион Святославович. – ехидно поддела Надежда Павловна...

Марианна Ф., потом я иногда звал её Греческой Смаковницей - как киногероиню, появилась в моей жизни абсолютно неожиданно. Этот цунами ворвался в спокойное море моей реальности и перевернул всё с ног на голову. Нельзя сказать, что мы были похожи или интересовались одним и тем же, но секс одинаково остро воспламенял нас жарким огнём страсти, выталкивая на вершины совсем запредельные и неизведанные.

Марианна совсем не походила ни на роковую красотку, ни на ту-которую-ждёшь-всю-жизнь; так тридцатилетняя тётка с неплохой фигурой, не более того. Но в определённых точках соприкосновения мы подходили друг к другу как хитрый ключик к замысловатому замочку.

Моя временная подруга, а то, что это временно, даже не обсуждалось, как аксиома о никогда не пересекающихся параллельных прямых, не обладала излишней скромностью и мы быстро перепробовали все возможные, возможные с трудом или вовсе невозможные позы и игрища.

Однажды Греческая Смаковница появилась с таким загадочным выражением лица, что я понял - мы на пороге чего-то новенького, совсем неизведанного. И я был прав...