Ли Чен вскользь посмотрел на мальчика.
— Я не сажаю радио, я сажаю фоны. В конце деревни живет Сунг Ли, он сажает радио.
— А я хочу, чтобы ты вырастил мне радио!
— Иди к Сунг Ли, он хорошие радио выращивает.
Ли Чен повернулся к мальчику спиной. Посадить радио! Какая глупость. Вся деревня давно уже распределила, кто и что выращивает. Ли Чен сажает фоны SAMSUNG SZH-75634, а на другие у него нет ни семян, ни удобрений. Даже когда он был маленьким мальчиком, фоны и радио собирали разные люди.
— Ты совсем не любишь детей?
Какой странный ребенок, так и стоит за спиной у Ли Чена. И задает провокационные вопросы. Кто же сейчас не любит детей?
— Я люблю детей. Я очень люблю детей, но я не могу посадить тебе радио. Понимаешь...
Ли Чен повернулся и в первый раз посмотрел ребенку в лицо. И оказалось, что это не мальчик, а... девочка! Ли Чен даже и не подумал, что кто-то мог отпустить девочку лет пяти одну в незнакомую деревню. Он вообще никогда не видел маленькую девочку так близко. И вот она, живая и настоящая, стоит на пороге его блока, доверчиво смотрит снизу вверх, и челка падает на глаза.
— Какая ты красивая! Как ты здесь оказалась? Ты убежала от родителей? Может быть, тебе нужно помочь их найти?
Ли Чен старался говорить мягко, но внутри у него все дрожало. У девочки нет ни часов, ни рюкзачка, ни робота — ее нельзя отпускать одну. Деревня Ли Чена на пятнадцатом этаже, в ней не то что детей — женщин почти нет, только лаборатории и склады, даже туристы из Города сюда просто так не забредают. Как она прошла три... нет, четыре герметичные двери с кодовыми замками? Может быть, конечно, у нее под кожей зашит навигационный чип — но вряд ли, иначе Общество Любви к Детям, с их сиренами и мигалками, давно нашло бы и вернуло родителям эту потерянную драгоценность. Что-то случилось, сбой в системе! Жизнь ребенка в опасности! Крах порядка!.. Ли Чен никогда и не думал, что на его плечи может свалиться такая ответственность. Главное сейчас — не напугать ребенка.
Девочка задумчиво слюнявила прядь волос и переводила взгляд с одного телефонного зародыша на другой.
— Я не потерялась. Я у Сан Лая живу. Я хотела радио, но у тебя нет, и я сейчас пойду домой.
— Давай я тебя отведу? Там две большие двери, ты одна не сможешь открыть!
Девочка засмеялась, и стало заметно, что у нее выпали два передних зуба.
— Ты глупый, я все коды знаю!
Сан Лай, скандально известный Сан Лай... Он был старше Ли Чена лет на десять. Он первый на волне Молодежного Возмущения отрекся от своих родителей. Он учился в Токио. Он привез в деревню первые гидропонные парники и первые партии наноботов. Он заработал огромную кучу денег и все спустил за одну ночь. И, наконец, самое главное: он единственный из всей деревни был женат.
Во времена государственной политики «Одна семья — один ребенок» все оставляли себе только мальчиков, чтобы те приводили в дом невестку и было кому заботиться о родителях в старости. Но когда мальчики выросли, оказалось, что невесток слишком мало и не хватит на всех. За чужих жен убивали, их крали, насиловали, держали подпольные родильные фабрики, пока мудрый Председатель не разрешил их продавать. Но — всего один раз, и любое нарушение брачного законодательства карается смертью.
Ли Чен знал, что если он будет экономить на всем, если фоны будут расти только кондиционные, если контроль не забракует ему ни одной партии, если японцы в ближайшее время не придумают ничего лучше наноботов… если, если, одни лишь если... То через пять лет он наконец-то сможет купить себе жену. А пока у него на кухне висел народный китайский календарь «Двенадцать жен». Каждый месяц он с трепетом переворачивал страничку и встречал свою новую спутницу жизни — на фотографии очередная Жена красила губы, примеряла роскошное платье, принимала ванну, каталась на водном мотоцикле... На последней страничке обнаженная Жена ждала его, томно раскинувшись в постели.
Сан Лай купил себе жену год назад и никому ее не показывал. Ли Чен, как и вся остальная деревня, мог только стыдливо представлять себе, что творилось ночами в звуконепроницаемом блоке Сан Лая.
Однако — откуда в доме Сан Лая маленькая девочка? За год у него не могла появиться такая взрослая дочь. К нему приехали гости и отпустили ребенка одного? Не может быть никогда. Подозрение черным ужом шевелилось в душе Ли Чена. Сан Лай купил ребенка. У него не хватило денег на взрослую женщину, и он купил ребенка. Потому он и не показывал свою жену. Но это против закона. А закон суров — смертная казнь... И если он успеет бежать, то будет жить изгоем, там, далеко, за Уралом... Там, где кончается китайская Сибирь и начинаются страны третьего мира. Но китайские эмиссары могут найти его и там, и убить без суда, на месте. Голова Ли Чена раскалывалась от непосильных мыслей, как будто это он переступил закон и с ужасом ждал наказания. Немедленно донести на Сан Лая? Или сначала передать ребенка Обществу Любви к Детям? В любом случае, срочно, очень срочно нужно было выпить.
В технобаре стоял обычный неоновый полумрак. Ли Чен взял упаковку темного пива из холодильника и отправился в самый дальний конец стойки. На экране перед ним бессмысленно мельтешили рекламные Жены. За каждым иероглифом биржевой сводки на экране скрывался всемогущий и мстительный Сан Лай, каждая Жена казалась маленькой девочкой с щербатой улыбкой. После трех бутылок и двух выпусков новостей Ли Чен почувствовал непреодолимое желание отлить. Он по-прежнему не мог решить, что делать. В туалете пованивало мочой — наверно, сломался автоматический уборщик. Ли Чен посмотрел на себя в зеркало и сказал:
— Я герой!
Вышло неубедительно. Тогда он расстегнул халат, засунул правую руку в карман брюк, прищурился и повторил:
— Я герой! Я спасу тебя!
— И ты тоже... ее видел? — неуверенный шепот раздавался откуда-то сзади и снизу.
Ли Чен отпрыгнул к двери раньше, чем сообразил, что бояться нечего. На стульчаке в одной из кабинок сидел осунувшийся, постаревший Сан Лай.
— Да... Видел... — Сан Лай ничего не ответил, даже не поднял головы, и Ли Чен осмелел. — Да! И я не позволю вам... тебе... издеваться над ней!..
Сан Лай чему-то усмехнулся.
— Ты скоро поймешь, что это она издевается надо мной... Но сюда она не придет, я это точно знаю.
— Как вы.. ты... могли отпустить ее бродить по деревне... совсем одну?..
— А какую ты видел? Она была китаянка? Европейка? Черная?
— У тебя их много?!! И в этом борделе живет маленькая девочка!!!
— Значит, девочка... Тебе еще повезло. Потому что я всегда вижу старуху. Она приходит, чтобы часами кричать на меня. Брызгать слюной мне в глаза. У нее вонючий рот и только три зуба. Почему я знаю, что три? Потому что позавчера она укусила меня за руку. Сегодня она вылила на меня суп и хотела исцарапать, но я убежал. Фан утром видел ее на мотоцикле. В купальнике. Он говорит, что она была европейка. Ты видел девочку.
Ли Чен сначала не поверил. Преступники — тем более такие психи ненормальные, которые незаконно держат дома целый бордель, — будут изо всех сил стараться, чтобы им поверили. Но что-то в монотонном рассказе Сан Лая, в его усталом голосе говорило о том, что это не ложь.
— Но... кто она на самом деле?..
Со стульчака Сан Лая послышался странный захлебывающийся всхлип. И еще один. И еще. Сан Лай смеялся.
— НаноЖена!.. Ты, конечно, не поверишь, но больше половины рекламируемых Жен на самом деле — дорогие нанороботы. Твои наноботы собирают фоны — ты когда-нибудь задумывался, как они узнают, что вот эту молекулу надо поставить именно сюда? Нет, ты только запускаешь их в водоем с зародышами и следишь, чтобы дозатор удобрений работал исправно... НаноЖена — это те же наноботы в белковом теле, только готовый... — Сан Лай поискал подходящее слово, — ...продукт будет заваривать тебе чай, печь печенья счастья и принимать красивые позы в постели. И все. Счастье.
— Но... дети?
В ответ послышался еще один захлебывающийся смешок.
— У наноЖен не бывает детей. У Империи не так много рабочих мест, чтобы плодить работников еще и еще. Это заговор... Заговор против всех нас. И все доктора заодно с правительством — они будут выкачивать из тебя деньги, уверять, что скоро она забеременеет и... все равно ничего не будет. Зато ты можешь быть уверен — наноЖена сделана вечной, она переживет тебя, даже если внешне будет казаться старой и немощной... Я бы сказал, что ты... Именно ты... Даже можешь быть счастлив. Из таких, как ты, никто... никто и не догадывается, что купил ненастоящую женщину...
— Но... что случилось с твоей женой? Почему...
— А я... Я был слишком умен и догадался... Мне стало интересно, как она сделана. И я ее сломал... Теперь она не только угадывает, о чем ты думаешь... Теперь она и есть то, о чем ты думаешь... Чего ты страстно желаешь... Или чего ты больше всего боишься...
И тут Ли Чену стало страшно. Либо Сан Лай — псих и сейчас убьет Ли Чена, либо все это правда и правительство позаботится о том, чтобы никто ничего не узнал. Остаток жизни Ли Чена пройдет в психушке. Или в камере усиленной терапии. Страх и уже нестерпимое желание отлить вызвали озноб, коротко стриженные волосы Ли Чена поднялись дыбом. Из последних сил Ли Чен прошептал «Простите...» и неловко, боком побежал к писсуарам. Безумно долгое журчание. Неимоверное счастье облегчения. Пауза. И в этой паузе раздался скрипучий старческий голос:
— Мерзавец! Гадкая тварь! Я — твоя мать! Я не потерплю неуважения к моим сединам! Иди сюда, отродье! Ты думал, от меня можно спрятаться? Я тебе покажу!..
Сан Лай заскулил где-то рядом. Шаркающие шаги и стук палки по кафелю. Сейчас она покажется из-за угла... Сейчас... Ли Чен увидел седую старуху с клюкой, разинутый рот с пеньками гнилых зубов и вскрикнул. Седая голова с щелками глаз повернулась к нему. Старуха всмотрелась и сделала шаг в его сторону.
— Кто это? Ты друг моего сына? Ты такой же шалопай? Ты хочешь, чтобы тебя научили уважать старших?
Старуха приближалась, он уже чувствовал вонь ее рта, смешанную с запахом лекарств, он ждал, что вот-вот гнилые зубы вопьются в его руку... Ли Чен в ужасе зажмурился. Сан Лай монотонно подвывал и всхлипывал где-то рядом, в одной из кабинок. И тут шаркающий звук прекратился.
— Ты все-таки посадишь мне радио? Я знаю, ты любишь детей. Хочешь, я буду жить у тебя? Ты совсем не такой, как Сан Лай...
Ли Чен закричал и вслепую бросился вперед, опрокинув что-то легкое, мягкое, завизжавшее ему вслед. Он кричал, пока бежал к первой герметичной двери. И пока бежал ко второй. И пока спускался по бесконечно длинной лестнице вниз. И не замолчал, пока не выскочил на улицу, полную людей, машин, неоновых огней, фейерверков, запахов весны, сигарет, горелого масла, чеснока, специй, живой рыбы, жирных ножей в чешуе, высокооктанового бензина... Он остановился и вдохнул этот воздух полной грудью. И с непривычки у него закружилась голова.