Намедни, принимая в пищу лобстера и мучаясь от ностальгии в скромном ресторане на берегу Гудзона, я предавался лирическим воспоминаниям. Вспоминал разные истории, которые имели место по ту сторону Атлантики.

Однажды на рыбалке был такой случай.

Два взрослых дяди таскали хариусов одного за другим удочками из Байкала. За этим ужасным зрелищем зверского истребления всего живого наблюдал чувствительный мальчик, такой в очочках, сразу видно, из хорошей семьи. Его мучила жалость, он весь исходил сочувствием и чуть не плакал. Но тут вдруг один хариус, уж совсем было поднятый на борт яхты – хоть и дорогой, но русской, провинциальной, – сорвался с крючка и свалился обратно в чистейшую, что твой Эвиан, воду. Мальчик кричал «ура!» и прыгал по палубе.

– Молодец, рыбка! – орал он. – Я так рад за тебя! Расскажи там своим друзьям, что тут творится! Чтоб не клевали больше… Спаси их!

Дяди – а это были простые дяди, обычные матросы – очень косо и весьма недобро посмотрели на мальчика; кто его научил говорить гадости людям под руку? Чего это так борзеет?

Мама этого радикального юного гринписовца сделала сыну замечание:

– Ты бы лучше помолчал. А то неровен час выкинут тебя за борт, и поминай как звали…
Дяди молчали. Все посмотрели на них и заметили, что они очень серьезны, и слова под руку им вовсе не понравились. По идее они должны были свернуть все в шутку, поулыбаться, сказать мальчику что-нибудь доброе и ободряющее, все ж таки они были матросами богатой яхты, а мама с ребенком – гостями их хозяина…

Но нет – они угрюмо смотрели в мрачную байкальскую даль. Русские люди очень гордые, они даже в убыток себе норовят сказать, что думают, по любому поводу. Или посмотреть так, чтоб ты понял сразу все, что они думают. Мальчик с сомнением и с плохо скрытой тревогой спросил маму:

– А что, нельзя говорить, что я думаю? Мы разве не в свободной стране живем?

– Вот когда кончится отпуск и мы вернемся в свободную страну, там и будешь язык распускать. А здесь – можешь ты помолчать?

Мальчик таки замолчал и больше уже ни о чем не спрашивал маму. Видно, он как-то смог сообразить, что между островом Ольхон (к которому мы причалили накануне) и островом Манхэттен (где лет 10 назад его родили уехавшие с Украины папа с мамой) – дистанция огромного размера, в разных смыслах слова.

Но это еще не все.

На другой день мальчик тайком от мамы пришел в кубрик, где отдыхала команда, поправил очки, достал из футляра свою скрипочку и сбацал для матросов нормальный концерт. Они не очень уважали Паганини, им лучше – Михаила Круга, но в глазах их читалась радость: вот, интеллигент пришел и снял перед ними шляпу. Показал, что все понимает правильно. И впредь, понятно, будет молчать. А захочет нести, что ему в голову придет – пусть летит из второго Шереметьева к себе в мир бесправия и там орет, что Рейган – дурак.

А ведь, казалось бы, ТВ он не смотрит, газет не читает, на партсобрания не ходит – ан нет. Подышал воздухом родины пару дней, и готово! Хоть в медвежата (или как там называется пионерская организация нынче?) записывай. Дети быстро все схватывают… Это все было позапрошлым летом, когда мало кто мало о чем догадывался. А мальчик после этого ни разу в России замечен не был. Отказывается ездить. Я, говорит, лучше к дедушке поеду с бабушкой.

На Украину.

 

Игорь Свинаренко