Поцелуй
Мы живем в саду поцелуев. С кем только мы не целуемся? Пройдет еще немного времени, и мы будем целоваться с сантехниками, открывая им дверь нашей квартиры, чтобы они починили нам унитаз, или с инспекторами дорожной милиции после того, как они тормознут нас жезлом: сначала поцелуемся троекратно, а потом достанем документы.
Поцелуй – вертлявое русское слово. Оно и существительное, и глагол в повелительном наклонении, глагол-приказ: поцелуй! Поцелуй как слово отдаленно пахнет предательством, хотя ничто предательства, казалось бы, не предвещает. Правда, ученые говорят, что помимо людей в животном царстве по-настоящему умеют целоваться только шимпанзе. Конечно, голуби тоже целуются, но это скорее похоже на эскимосский поцелуй, когда эскимосы трутся носами. У шимпанзе, между тем, есть не только мягкие губы, но и чувство вины. Самки бросаются целовать своих партнеров после того, как они им изменили с более молодым самцом: поцелуем замаливают свои грехи.
Если людской поцелуй родился по тем же предательским причинам, то главным поцелуем на века стал поцелуй Иуды. Однако Христос позволил этот поцелуй, прекрасно осознавая его значение. Он не оттолкнул мерзавца – смирился со своей участью. С тех пор наши грехи распространялись со страшной скоростью: поцелуй превратился в универсальную отмычку.
Мы целуемся, чтобы заразить мир своим «я», чтобы мир нас принял в свои объятья и защитил, сохранил нашу цельность. Мы целуемся, излучая надежду на свою будущую власть над миром, мы благословляем своим поцелуем слабых, усмиряем сильных, задабриваем тех, кто нам необходим, мы хотим поцелуем открыть для себя кредит доверия. Мы целуем в ожидании любви и продолжения своего рода. Мы используем поцелуй как звонкую монету благодарности за то, что нам сделали, и особенно за то, что нам еще должны сделать. Мы поцелуем вскрываем женщин, как консервные банки, а они поцелуем вскрывают нас: поцелуй в рот возбуждает самые древние инстинкты человеческой матрицы.
Поцелуи со временем утратили свою стоимость, обнищали, выглядят ветошью. Поцелуй деградировал от слишком частого употребления. Есть народы, которые особенно легко и давно целуются – например, французы. В эпоху Рококо они еще крали у дам поцелуи – есть множество картин: «украденный поцелуй», - но затем эти кражи закончились общественным договором всеобщего целования. Девальвация поцелуев привела к еще большему употреблению поцелуев. Сто поцелуев идет за один. Но в поцелуе до сих пор сохраняется его сакральная двусмысленность. Проститутка никогда не станет целоваться с клиентом. Она знает не головой, не чувством брезгливости, а всем своим существом, что такой поцелуй истощит ее жизненные соки: целовать – не трахаться. Поцелуй весомее секса.
Мы целуем мир, чтобы дать и взять. Мы целуем детей, чтобы они проводили нас в последний путь прощальным поцелуем: круг жизни закрыт.
Вот почему поцелуи разлетелись по мировой литературе разноцветными бабочками – культура отреагировала на жизненный код поцелуя. Первый поцелуй, как проба пера, поразил лирическую поэзию. Свои объяснения с родиной Хлебников тоже провел через метафору поцелуя: «Русь, ты вся – поцелуй на морозе!». Этот ледяной поцелуй мы чувствуем до сих пор. Трудно найти роман, где нет поцелуев. Кажется, только в «Робинзоне Крузо» не с кем целоваться, кроме как с Пятницей, но об этом Дефо умолчал. Поцелуями полны фильмы: многие из них заканчиваются поцелуем в диафрагму, когда кадр превращается в финальную точку. Миллионы песен бессмысленно поются про поцелуи.
А вот на Востоке с поцелуями всегда было туго. Японский словарь определяет поцелуй, как встречу губ, которую практикуют люди на Западе, когда они здороваются и расстаются. Восток не прошел через школу Христа: он сохранил дистанцию по отношению к чужому человеку. А что не чужой?
У нас в России прежде, чем люди научились целоваться, они лобзались – по-моему, это был кондовый поцелуй, со слезами умиления, не на жизнь, на смерть. Впрочем, целоваться на Руси изначально означало пожелание целости, иными словами здоровья. Но очевидно, что мы в России, как водится, оказались между двумя культурами и внутри двух культур. Мы по-восточному долго были скупы на поцелуи (витязи целовали друг друга в плечо), но зато по-западному любопытны по отношению к поцелуям. Одновременно мы надолго сохранили вкус языческого поцелуя, несмотря на христианский Домострой. У нас был целый отряд целовальников – кабачников, которые целовали крест, клянясь не поить народ паленой водкой, и, конечно, только ей народ и поили. Хмурые крестьяне после языческих всплесков молодых чувств навсегда забывали об эротических поцелуях, высокая дворянская культура выводила застенчивых юнцов в стройные ряды опытных бар-целовальщиков. Поцелуи в литературе вплоть до революции преследовала православная критика, над «мещанскими» поцелуями издевались авангардисты.
Теперь же мы отправились за формой поцелуев на Запад, а за содержанием – в свое русское подсознание. Вот только с воздушными поцелуями у нас плохо. Они не для русского человека – слишком жеманны. А в остальном у нас полный порядок: мы целуем все, что хотим, любые части любого тела.
Поцелуй – вертлявое русское слово. Оно и существительное, и глагол в повелительном наклонении, глагол-приказ: поцелуй! Поцелуй как слово отдаленно пахнет предательством, хотя ничто предательства, казалось бы, не предвещает. Правда, ученые говорят, что помимо людей в животном царстве по-настоящему умеют целоваться только шимпанзе. Конечно, голуби тоже целуются, но это скорее похоже на эскимосский поцелуй, когда эскимосы трутся носами. У шимпанзе, между тем, есть не только мягкие губы, но и чувство вины. Самки бросаются целовать своих партнеров после того, как они им изменили с более молодым самцом: поцелуем замаливают свои грехи.
Если людской поцелуй родился по тем же предательским причинам, то главным поцелуем на века стал поцелуй Иуды. Однако Христос позволил этот поцелуй, прекрасно осознавая его значение. Он не оттолкнул мерзавца – смирился со своей участью. С тех пор наши грехи распространялись со страшной скоростью: поцелуй превратился в универсальную отмычку.
Мы целуемся, чтобы заразить мир своим «я», чтобы мир нас принял в свои объятья и защитил, сохранил нашу цельность. Мы целуемся, излучая надежду на свою будущую власть над миром, мы благословляем своим поцелуем слабых, усмиряем сильных, задабриваем тех, кто нам необходим, мы хотим поцелуем открыть для себя кредит доверия. Мы целуем в ожидании любви и продолжения своего рода. Мы используем поцелуй как звонкую монету благодарности за то, что нам сделали, и особенно за то, что нам еще должны сделать. Мы поцелуем вскрываем женщин, как консервные банки, а они поцелуем вскрывают нас: поцелуй в рот возбуждает самые древние инстинкты человеческой матрицы.
Поцелуи со временем утратили свою стоимость, обнищали, выглядят ветошью. Поцелуй деградировал от слишком частого употребления. Есть народы, которые особенно легко и давно целуются – например, французы. В эпоху Рококо они еще крали у дам поцелуи – есть множество картин: «украденный поцелуй», - но затем эти кражи закончились общественным договором всеобщего целования. Девальвация поцелуев привела к еще большему употреблению поцелуев. Сто поцелуев идет за один. Но в поцелуе до сих пор сохраняется его сакральная двусмысленность. Проститутка никогда не станет целоваться с клиентом. Она знает не головой, не чувством брезгливости, а всем своим существом, что такой поцелуй истощит ее жизненные соки: целовать – не трахаться. Поцелуй весомее секса.
Мы целуем мир, чтобы дать и взять. Мы целуем детей, чтобы они проводили нас в последний путь прощальным поцелуем: круг жизни закрыт.
Вот почему поцелуи разлетелись по мировой литературе разноцветными бабочками – культура отреагировала на жизненный код поцелуя. Первый поцелуй, как проба пера, поразил лирическую поэзию. Свои объяснения с родиной Хлебников тоже провел через метафору поцелуя: «Русь, ты вся – поцелуй на морозе!». Этот ледяной поцелуй мы чувствуем до сих пор. Трудно найти роман, где нет поцелуев. Кажется, только в «Робинзоне Крузо» не с кем целоваться, кроме как с Пятницей, но об этом Дефо умолчал. Поцелуями полны фильмы: многие из них заканчиваются поцелуем в диафрагму, когда кадр превращается в финальную точку. Миллионы песен бессмысленно поются про поцелуи.
А вот на Востоке с поцелуями всегда было туго. Японский словарь определяет поцелуй, как встречу губ, которую практикуют люди на Западе, когда они здороваются и расстаются. Восток не прошел через школу Христа: он сохранил дистанцию по отношению к чужому человеку. А что не чужой?
У нас в России прежде, чем люди научились целоваться, они лобзались – по-моему, это был кондовый поцелуй, со слезами умиления, не на жизнь, на смерть. Впрочем, целоваться на Руси изначально означало пожелание целости, иными словами здоровья. Но очевидно, что мы в России, как водится, оказались между двумя культурами и внутри двух культур. Мы по-восточному долго были скупы на поцелуи (витязи целовали друг друга в плечо), но зато по-западному любопытны по отношению к поцелуям. Одновременно мы надолго сохранили вкус языческого поцелуя, несмотря на христианский Домострой. У нас был целый отряд целовальников – кабачников, которые целовали крест, клянясь не поить народ паленой водкой, и, конечно, только ей народ и поили. Хмурые крестьяне после языческих всплесков молодых чувств навсегда забывали об эротических поцелуях, высокая дворянская культура выводила застенчивых юнцов в стройные ряды опытных бар-целовальщиков. Поцелуи в литературе вплоть до революции преследовала православная критика, над «мещанскими» поцелуями издевались авангардисты.
Теперь же мы отправились за формой поцелуев на Запад, а за содержанием – в свое русское подсознание. Вот только с воздушными поцелуями у нас плохо. Они не для русского человека – слишком жеманны. А в остальном у нас полный порядок: мы целуем все, что хотим, любые части любого тела.
(с) В. Ерофеев