С детства мне никто не мешал сомневаться в чем-либо, но четко давали понять, в чем сомневаться, все-таки, не стоит. Можно сомневаться в том, что белое – это черное, и подозревать, что хороший парень Президент, на самом деле, - мудило и блядь. Но ни к чему сомневаться в традиционных ритуалах, которые пропитывают конкретный контекст спокон веков.

Если общество сотни лет поддерживает какой-то ритуал, находит в нем смысл, то не к чему подвергать этот ритуал сомнению, даже если простой интеллектуальный анализ приведет к пониманию полной его [ритуала] несостоятельности. «Разве можно говорить о несостоятельности ритуала, если народ прется, пипл хавает и всем хорошо?». Наверное, не стоит? Или, все-таки, можно?

Вот ведь метко излагал Лев Николаевич Толстой: «Заблуждение не перестает быть заблуждением от того, что большинство разделяет его». Иными словами, синхронное блеянье стада овец не означает, что перед нами не овцы, но нация. Тот факт, что овцы эти блеяли синхронно не только сегодня, но вчера, позавчера и тысячу лет назад, еще не означает, что эволюцию сознания кто-то отменил. Нас учат уважать предков и чтить их традиции. Не редко, кстати, лишь потому, что все это жило давным-давно и стартует в ветхом вчера. Но давным-давно, признаем, не значит правильно. Давний человек мог воистину наслаждаться куском сырой оленины, но, знаете ли, куриные бедрышки в меду да с кунжутом из духовки фирмы «Gorenje» или кондитерские изделия фирмы «Ferrero» мне нравятся больше. В этом отношении, вера в многослойный человеческий прогресс живет во мне куда прочнее веры в то, что правильны и хороши законы умерших до нас. «Человек не изменился с начала времен» - звучит красиво, даже где-то адекватно, но, пожалуй, нельзя сказать, что трипольский охотник и офисный клерк смотрят на мир одинаково.

Но речь,  в данном случае, о традиционных ритуалах. Взять хотя бы свадьбы или похороны. Людям не нужна свадьба? Не нужно хоронить умерших? – едва ли кто-то ответит утвердительно. Проблема не в сути обычая, но в его форме.

К примеру, я давным-давно не хожу на похороны, даже если умирают очень близкие друзья. Я действительно не понимаю, почему воистину интимное переживание утраты нужно разделять с толпой незнакомых людей, 80% из которых присутствуют, потому что так велит ритуал. Если и не лицемеры они, то наверняка чувствуют ситуацию иначе – не сильнее, или слабее, но просто по-другому. У нас у всех ведь разные струны души, а есть поминальные бутерброды нам велят совместно.

Я не понимаю, что за удовольствие смотреть в открытый гроб с покойником. Проститься? Проститься с чем? С куском дохлого мяса, в котором уже нет того, кого я знал и любил? К чему запоминать труп человека, если можно просто закрыть гроб и помнить друга полным жизни? Таким, каким хочется, чтобы он остался в памяти.

Я совершенно не переношу церковную скотинку. В частности, бородатого мудака с крестом, который вываливается с красной мордой из своего «BMW», пускает струю сытых газов в гостей, а потом рассказывает о том, что же я должен чувствовать, и какая же это большая утрата для планеты Земля. Я не люблю разговаривать с чужаком, когда сижу на лавочке и пью «Тархун», так почему же я должен хотеть его слушать в момент сокровенных переживаний? Только потому, что так принято? Только потому, что таков обычай?

Чье больное сознание придумало православный ритуал - целовать усопшего на прощанье или оставлять покойника в квартире на пару дней перед похоронами? Я очень любил свою бабушку, но мертвец склонен пахнуть хуево. Нет, велят придержать, не спешить с опусканием в землю. Для этого даже профессию придумали (хорошая у кого-то работка) – приезжать и спускать покойнику внутренности в ведерко, чтобы пахло не так сильно. Как человечно и трогательно.

Вообще, есть у нашей культуры характерное свойство - мы любим, чтобы все выглядело так, будто всем жутко на этой земле. Мы даже в церковь ходим в черных одеждах да с головами опущенными, говорим шепотом и предпочитаем смиренную бледность – все должно выглядеть максимально грустно. Но что стоят чувства завернутой в черные платки бабушки, которая платки эти одела не только потому, что верит, но и потому, что знает - так надо. Действительно ли так грустно верить в православного бога?

Был давеча на свадьбе друга – красивая пара, молодая. И вот появляется она, каменная женщина с лицом Адольфа Гитлера - Оракул церемонии. На лице – застывший дух божий, словно только с ангела слезла. Такие умеют превращать томик Шевченко в подбадривающий кокаин; умеют они задыхаться от синтетического вдохновения.

-Радуюсь с вами, - отчеканивает женщина-оракул голосом человека с параличом лица и сердца. Глядит в бумажку, ищет имена молодоженов. Находит, озвучивает. За одной из колон в зале, тем временем, сидит насекомический человек. Пускает он по синтезатору трагичную заготовку, которая, по всей видимости, должна провоцировать слезный пафос у присутствующих – счастье с похоронной печалью (почему же тогда у нас женятся не в гробах?). И следом поток какого-то старообрядческого безумия, на грани шизофрении национального масштаба: «Мать, постелите полотенце, вышитое руками женщины. Невеста – ты сердце и душа семьи. Впереди – бессонные ночи у колыбели. Жених – поцелуй невесту. Она - волшебная. Вы нужны друг другу, как небосвод на горизонте. Гости, хлопайте. Гости, дорогу молодоженам. Гости, улыбайтесь». Все слова произносятся без намека на живые эмоции, но смысл их предполагает, что говорящий все-таки верит в озвучиваемое заклинание, раз несет подобную чушь. Женщина-оракул пристально смотрит в глаза присутствующих. Мелькает оператор: «Купите видеокассету с записью. Всего 60$!». Молодожены проходят сквозь вырезбленные врата ЗАГСа, а видео-повтор уже транслируется по всем мониторам на выходе. Семья чинно смотрит повтор. Трудно не согласиться с писательницей Оксаной Забужко: «Официальный брак – это не только двое, но двое плюс общество». Тот самый третий лишний, кстати.  Забужко продолжает: «Самим фактом этого брака ты будто что-то должен – семье, обществу, государственным органам…».

Вот еще воистину десадовская невидаль – кричать «Горько!». Возможно, мои принципы устарели в этом дивном новом мире, но разве не извращение целоваться на виду у обилия родственников? Что за легитимная оргия? Ты ей язык в рот плюхнул, а дедушка, бабушка, мама, папа, тетя, дядя и прочие соплеменники смотрят, хлопают, оценивают, радуются этому реалити-шоу влюбленных пиявок. Считай, в штаны заглядывают, интимное подворовывают, вуайеристы проклятые. Мало того, тебе еще и нужно лизать женушку предельно долго, пока семейная секта вопит: «Раз! Два! Три! Четыре…» и так, пока в голове не зашипит социальный агент: «Ну все, братка, впоряде, доказал, что любишь, доказал, что страсть и тыры-пыры». Черт, если я захочу совокупиться с любимой на глазах у мамы и бабушки, я организую специальный «литературный вечер» на дому. И сделаю это тогда, когда эта фантазия актуализируется, а не когда, согласно ритуалу, общество имеет право на «целомудренную клубничку». В конце концов, каждый сам волен определить - демонстрировать ему интимное в публичном пространстве, или, все же, сохранить его [интимного] остатки в пространстве любовного таинства.  

  

Упрекнете, мол, попираю сакральное? В том-то и дело, что сакрального практически и не осталось в нашем мире повсеместной выхолощенности, симулякров и повседневных бенефисов, которые, нас хотят уверить, смотрит сам Боженька – сидит, жует свой заоблачный попкорн и размышляет: «Хуйнуть скотинку в ад, или нет?».

Исторические ритуалы, разумеется, нельзя отменить – пипл, как известно, хавает, и будет хавать после нас. Но поддакивать лицемерному пафосу, пожалуй, не самое лучшее занятие для людей, которые не хотят есть сырую оленину, только потому, что так делали уважаемые дети Дарвина. Ведь, в конце концов, признаем, духовки «Gorenje» - не самое худшее последствие прогресса.

(с) А. Ульянов