Прожив уже почти полвека,

						
			тьму перепробовав работ, 

				                                      я убежден, что человека 
		достоин лишь любовный пот.
		
		За то люблю я разгильдяев, 
		блаженных духом, как тюлень, 
		что нет меж ними негодяев 
		и делать пакости им лень.
		
		Лишь перед смертью человек 
		соображает, кончив путь, 
		что слишком короток наш век, 
		чтобы спешить куда-нибудь.
		
		Запетыми в юности песнями, 
		другие не слыша никак, 
		живет до скончания пенсии 
		счастливый и бодрый мудак.
		
		Поскольку жизнь, верша полет, 
		чуть воспарив, — опять в навозе, 
		всерьез разумен только тот, 
		кто не избыточно серьезен.
		
		Весьма причудлив мир в конторах 
		от девяти и до шести;
		бывают жопы, из которых 
		и ноги брезгуют расти.
		
		У скряги прочные запоры, 
		у скряги темное окно, 
		у скряги вечные запоры -
		он жаден даже на гавно.
		
		Время наше будет знаменито 
		тем, что сотворило страха ради 
		новый вариант гермафродита:
		плотью — мужики, а духом — бляди.
		
		Блажен, кто искренне не слышит 
		своей души смятенный стон:
		исполнен сил и счастлив он, 
		с годами падая все выше.
		
		Не стану врагу я желать по вражде
		ночей под тюремным замком, 
		но пусть он походит по малой нужде 
		то уксусом, то кипятком.
		
		В кровати, хате и халате 
		покой находит обыватель. 
		А кто романтик, тот снует 
		и в шестеренки хер сует.
		
		В искушениях всяких и разных 
		дух и плоть усмирять ни к чему;
		ничего нет страшней для соблазна, 
		чем немедля поддаться ему.
		
		С тихой грустью художник ропщет, 
		что при точно таком же харче 
		у коллеги не только толще, 
		но еще и гораздо ярче.
		
		В конторах служат сотни дур, 
		бранящих дом, плиту и тряпку;
		у тех, кто служит чересчур, 
		перерастает матка — в папку.
		
		Не суйся запевалой и горнистом, 
		но с бодростью и следуй и веди;
		мужчина быть обязан оптимистом, 
		все лучшее имея впереди.
		
		Я на карьеру, быт и вещи 
		не тратил мыслей и трудов, 
		я очень баб любил и женщин, 
		а также девушек и вдов.
		
		Есть страсти, коим в восхваление 
		ничто нигде никем не сказано;
		я славлю лень — преодоление 
		корысти, совести и разума.
		
		Наш век легко плодит субъекта 
		с холодной згой в очах порочных, 
		с мешком гавна и интеллекта 
		на двух конечностях непрочных.
		
		Снегом порошит моя усталость, 
		жизнь уже не книга, а страница, 
		в сердце — нарастающая жалость 
		к тем, кто мельтешит и суетится.
		
		В советах нету благодати 
		и большей частью пользы нет, 
		и чем дурак мудаковатей, 
		тем он обильней на совет.
		
		Владыкой мира станет труд, 
		когда вино польет из пушек, 
		и разом в девственность впадут 
		пятнадцать тысяч потаскушек.
		
		Ты вечно встревожен, в поту, что в соку,
		торопишься так, словно смерть уже рядом;
		ты, видно, зачат был на полном скаку 
		каким-то летящим в ночи конокрадом.
		
		По ветвям! К бананам! Где успех! 
		И престиж! Еще один прыжок! 
		Сотни обезьян стремятся вверх, 
		и ужасен вид их голых жоп.
		
		Я уважаю лень за то, что 
		в ее бездейственной тиши 
		живую мысль питает почва 
		моей несуетной души.
		
		Сказавши, не солгав и не похвастав, 
		что страху я не слишком поддаюсь, 
		не скрою, что боюсь энтузиастов
		 и очень активистов я боюсь.
		
		Чтобы вдоволь радости отведать 
		и по жизни вольно кочевать, 
		надо рано утром пообедать 
		и к закату переночевать.
		
		У тех, в ком унылое сердце, 
		и мысли тоскою мореные, 
		а если подробней всмотреться, 
		у бедных и яйца — вареные.
		
		Этот тип — начальник, вероятно:
		если он растерян, огорошен, 
		если ветер дует непонятно — 
		он потеет чем-то нехорошим.
		
		Уже с утра, еще в кровати, 
		я говорю несчетный раз, 
		что всех на свете виноватей — 
		Господь, на труд обрекший нас.
		
		Расчетлив ты, предусмотрителен, 
		душе неведомы гримасы, 
		ты не дитя живых родителей, 
		а комплекс компаса и кассы.
		
		Чуждаясь и пиров, и женских спален, 
		и быта с его мусорными свалками, 
		настолько стал стерильно идеален, 
		что даже по нужде ходил фиалками.
		
		Так привык на виду быть везде, 
		за престиж постоянно в ответе, 
		что, закрывшись по малой нужде, 
		держит хер, как бокал на банкете.
		
		Живи, покуда жив. Среди потопа, 
		которому вот-вот наступит срок, 
		поверь — наверняка мелькнет и жопа,
		которую напрасно ты берег.
		
		Так ловко стали пресмыкаться 
		сейчас в чиновничьих кругах, 
		что могут с легкостью сморкаться 
		посредством пальцев на ногах.
		
		Есть люди — прекрасны их лица 
		и уровень мысли высок, 
		но в них вместо крови струится 
		горячий желудочный сок.