Я в двенадцать лет уже любил приложиться к бутылке,
Но еще не читал Набокова и Маркеса,
И ужасно мечтал какой-нибудь педофилке
В преступные ручки попасться.

В советское время все лучшее было детям,
Вокруг суетились учительницы, воспитательницы, пионервожатые,
А я несчастный наблюдал за всем этим
И волновался, словно нива несжатая.

Нам организовывали пионерские сборы,
Водили на экскурсии и на лекции,
Били барабаны, гремели горны,
А я находился в состоянии непрерывной эрекции.

Они рассказывали про пионеров-героев,
Из-под юбок были видны коленки,
Взгляд заволакивало мутною пеленою,
Я готов был бросаться на стенки.

Тогда фактически не было порнографии
Ни в журналах глянцевых, ни в Интернете.
Но зато была учительница географии,
Входя в класс, она говорила: «Здравствуйте, дети».

Я с трудом поднимал из-за парты свое тщедушное тело,
Было во мне 25 килограммов живого весу,
Если б она догадалась, что я с нею в фантазиях делал,
То проявила ко мне капельку интересу.

Передо мной маячили стриженные затылки,
У доски отвечал отличник Григорьев Дима...
Ах, кабы она оказалась чуть-чуть педофилкой,
Может и жизнь моя не прошла бы мимо.

А вдруг она была педофилкой,
Только боялась тюремного срока,
А я погибал, такой нежный и пылкий,
Как к нам судьба оказалась жестока.

Ох, вы русские женщины! Я не могу.
Лучше этим вы занялись бы,
Чем коней останавливать на бегу
И входить в горящие избы.

Вот когда надо было заниматься сексом,
Биться, так сказать в конвульсиях пароксизма.
А не прощаться со своим бестолковым детством
И не бороться против южноафриканского расизма.

Сейчас я это делаю через силу
А вокруг, согласно телесюжетам,
Бродят только подлые педофилы
А педофилок по прежнему нету.

Из меня уже сыпется песок и опилки,
За либидо ушедшее мне обидно,
Мне сейчас нужны бы геронтофилки,
Но их тоже что-то не видно.

Кстати, Маркеса я так и не осилил,
Перечитал «Лолиту» — не возбудился ни капли.
Короче понял, что место мое в могиле,
Ознакомившись с интервью о. Всеволода Чаплина.

(с) Всеволод Емелин