Первый звоночек раздался в тот момент, когда после бурного, отчасти даже жестокого секса он не только не заснул мгновенно, прижавшись к ней всем телом, как делал это раньше, а слез с кровати и натянул трусы, и только потом лег рядом.
- Ты чего? - удивилась она.
- Да как-то странно без трусов... - ответил он.
Потом странностей стало больше - иногда он надолго запирался в ванной, и оттуда слышалось мычание, в котором смутно угадывались малознакомые песни.
Иногда приходил домой не в шесть, как обычно, а в семь или даже в девять, как будто его любовь остыла.
Если раньше он дарил ей то смешные плюшевые игрушки,то цветы, то дурацкие в своей бессмысленности подарки вроде детского пластилина или маленького яркого альпинистского карабина, то теперь это были только розы на длинном стебле - через раз алые и белые, по одной штучке.
Она пыталась вернуть все обратно, Бог свидетель, она не сидела сложа руки. Иногда это было шикарное мясо под обалденным, пикантным соусом, иногда - новая комбинашка, которая ее саму заводила так, что она не могла дождаться его с работы.
Она лепила на его системник разноцветные сердечки из того самого дурацкого пластилина и просто так, ни с того ни с сего дарила ему открытки с веселыми надписями. Вот, бывало, встанет среди ночи, достаент открытку и сунет ему под подушку, а потом молча переживает - как он ее вытащит с утра, как сквозь сон еще будет разглядывать мишку, как откроет, а там! Как он будет постепенно понимать смысл шутки, улыбнется, а потом поцелует ее в щечку. И разбудит, чтобы... Нет, нет, не разбудит - просто тихо погладит кончиками пальцев по щеке, а уж вечером!...
Но утром она находила открытку около прикроватной тумбочки, на полу, и оставалось только гадать - прочиатл и кинул? Или не заметил, и она выпала сама из-под подушки?
Иногда он зачитывал вслух избранные анекдоты из интернета, она честно смеялась, подходила, обнимала его сзади, но он вел этак плечом - отойди, мол.
А потом, ночью, после яркого, красивого секса, натягивал трусы и засыпал. Теперь он не всегда обнимал ее, говорил, что она слишком горячая, что ему во сне душно от этого.
А однажды он заговорил о свадьбе. Она обрадовалась, но виду не подала. Цепочкой намеков заставила его пригласить ее вв ресторан, там, конечно же, шампанское, он заказал "Утомленное солнце", ее любимую песню, и, встав на одно колено, сделал предложение.
Она сидела там в ярко-голубом платье, надетом вторай раз в жизни - в первый раз она надевала его на празднование после диплома.
А потом они танцевали, и музыканты снова играли "Утомленное солнце".

Она была уверена, что теперь-то все точно поменяется. Но получилось совершенно наоборот - теперь он почти не обращал на нее внимания, секс стал реже и как-то потускнел, что ли?
Он мог задержаться на работе чтобы выпить там с друзьями пиво. Дата, на которую назначили свадьбу, приближалась неотвратимо. В списке расходов он твердой рукой вычеркнул дождь из розовых лепестков и второй лимузин.
Она плакала в подушку, несколько раз пыталась поговорить с ним, но натыкалась на совершенно дикое удивление - как будто он считал, что все идет именно так, как и должно!
За неделю до свадьбы она собрала все свои вещи, долго ревела над плюшевым крольчонком, но потом оставила все его подарки, кроме карабинчика, и вызвала такси.
Он, наверное, что-то почувствовал - проезжая мимо метро она увидела, как он почти бежит к дому. Таксист пытался развеселить ее, но слезы текли ручьем. Мама все поняла, она всегда понимает, когда действительно плохо.

- Почему? - кричал он. - У тебя кто-то есть? Ты только скажи! Я хочу понять!
- Нет... Нет... - ревела она в трубку. А когда стало совсем невыносимо, то неожиданно жестко произнесла: - Да. У меня кто-то есть.

Он потом приезжал к ней, слазил по трубе с крыши, чуть не сорвался. Присылал громадные корзины с цветами, изящный чайный сервиз, на шести чашках которого были шесть их совместных фотографий - в Анапе, в Питере, у Ленки Сотиной на дне рождения, с котенком, в постели, и совершенно дикая, где она делает ему рожки, а он корчит морду.
Все было бесполезно. Ее мать выставила его из квартиры, пригрозив вызвать милицию, цветы пошли в мусоропровод, а чашки она разбила о край эмалированного ведра.
Каждый раз, когда осыпались фарфоровые осколки, она вспоминала, как он тогда, в первый раз, натягивал эти дурацкие трусы. От этого воспоминания каждый раз перехватывало горло, и она резко всхлипывала.
Жизнь кончилась так внезапно и так бессмысленно!